Граф Платон Зубов - Нина Молева

— У кого бы они другие были!

— И то правда.

— А насчет скромника, то они все, государыня, с этого начинают. Поглядим, как дальше развернется.

— Думаешь, развернется?

— И не сомневаюсь.

— Вот потому и хочу на родню его поглядеть. Ты непременно их, Анна Степановна, получше рассмотри. Слухи до меня дошли, что батюшка его на руку нечист.

— И что из того? Сын-то при чем? Да и кто у нас на Руси с чистыми руками-то до седых волос доживает? Много ли таких, государыня?

— Не хотелось бы, хотя так до конца жизни проискать можно.

— О чем и речь.

Павловск. Малый двор. Великий князь Павел Петрович, Е. И. Нелидова.

— У вас был Зубов, ваше высочество? Какие-то новости от императрицы? Неприятности?

— Вообрази себе, Катенька, вовсе нет. Он воспользовался предлогом, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение по поводу нашего переезда в Павловск.

— От императрицы?

— Полно тебе, когда так бывало! От себя, и это меня больше всего удивляет. Он также спрашивал, нет ли у меня для него каких поручений. Шеф кавалергардов!

— Как видно, он не меняет своей единожды выбранной линии поведения. И это при том, что все кругом говорят, как портится характер у флигель-адъютанта.

— Это в чем же?

— Все толкуют о его надменности, спесивости и резкости в обращении со всеми придворными.

— Он не произвел на меня такого впечатления.

— Значит, Зубов умнее, чем я сначала предполагала. И все равно он мне удивительно неприятен.

— Ты заговорила о переменах, которые происходят с годами. Но вот сейчас луч солнца упал на твои волосы, и я увидел тебя Сербиной. Той самой прелестной Сербиной, которая сводила с ума весь Петербург. Тебя считали лучшей актрисой тех лет, и как жаль, что ты оставила сцену. Это была твоя жизнь, твоя стихия.

— Я так изменилась к худшему, ваше величество?

— Нет, нет, ты меня неправильно поняла. С годами ты стала много лучше. Для меня, во всяком случае, но ведь ты так любила спектакли и роли.

— Вкусы меняются с годами.

— Ты хочешь рассеять мое настроение. Но это бесполезно. Я не могу себе простить той жертвы, которую ты мне принесла. И продолжаешь приносить.

— Жертвы? Я не ослышалась, мой дорогой друг? Вы сказали, жертвы?

— Именно так. Ты отказалась от замужества.

— Я не могла себе представить замужества с нелюбимым человеком.

— Ты могла полюбить.

— Мне трудно строить подобные предположения, когда мои чувства все эти годы были заняты только вами.

— Но это-то и ужасно! Я не мог подарить тебе счастья совместной жизни. Я обрек тебя на двусмысленное положение. И я ничем не мог и не могу скрасить твою жизнь. Хотя бы в отношении подарков, средств к существованию.

— Бога ради, ваше величество, только не о меркантильных делах! Я решительно ни в чем не нуждаюсь и ничего не хочу.

— Ты приучила себя быть довольной и ничего не хотеть, и я не могу понять, как тебе это удается.

— Ваше величество, вы забыли, что я уже узнала цену дорогим подаркам и испытала свое полное безразличие к ним. Императрица в свое время…

— Знаю, знаю, ты имеешь в виду ту несчастную тысячу рублей, которую тебе подарила моя мать за твою игру на подмостках институтского театра.

— И бриллиантовый перстень!

— Ты никогда не носишь его.

— Я никогда не испытывала желания его носить, и поэтому…

— Ты продала его, Катишь? Ты продала его!

— Я сделала это не специально. Просто мне надо было помочь моей двоюродной племяннице с приданым.

— Как ты могла! Такую сумму я сумел бы выкроить из кабинетных денег.

— Вы боитесь вопроса императрицы? Не беспокойтесь, мой друг. Она давно перестала замечать мое существование.

— Императрица так восхищалась твоей игрой.

— Но институтский курс был окончен, а я — я отдала свое сердце вам.

— Это было одинаково опрометчивым шагом с твоей стороны и непростительно эгоистичным с моей…

Из рассказов Н. К. Загряжской А. С. Пушкину.

Потемкин, сидя у меня, сказал мне однажды: «Наталья Кирилловна, хочешь ты земли?» — Какие земли? — «У меня там есть в Крыму». — Зачем мне брать у тебя земли, с какой стати? — «Разумеется, государыня подарит, а я только ей скажу». — Сделай одолжение.

Я поговорила об этом с Тепловым, который мне сказал: «Спросите у князя планы, а я вам выберу земли». Так и сделалось.

Проходит год, мне приносят 100 рублей. «Откуда, батюшки?» — С ваших новых земель; там ходят стада, и вот за это вам деньги. — «Спасибо, батюшки».

Проходит еще год, другой, Теплов говорит мне: «Что же вы не думаете о заселении ваших земель? Десять лет пройдет, так худо будет: вы заплатите большой штраф». Да что же мне делать? — «Напишите вашему батюшке письмо: он не откажет вам дать крестьян на заселение». Я так и сделала: батюшка пожаловал мне 300 душ; я их поселила; на другой год они все разбежались, не знаю отчего. В то время сватался К. за Машу. Я ему и сказала: «Возьми пожалуйста мои крымские земли, мне с ними только что хлопоты». Что же? Эти земли давали после К. 50 000 рублей доходу. Я была очень рада.

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, П. А. Зубов, А. А. Прозоровский.

— Ваше величество, идучи сюда, я увидел в антикамере князя Потемкина, ожидающего аудиенции.

— Что же вас удивило, друг мой?

— Очередная аудиенция! Мне кажется, вскоре князь вообще расположится в вашем кабинете. А то и вовсе в личных апартаментах. Вы дня не можете без него прожить.

— Вы несправедливы, друг мой. Прежде всего не я приглашаю князя — в этом нетрудно убедиться, — а по своим заслугам князь имеет известное право первенства по сравнению с другими придворными чинами.

— В частности, перед Платоном Зубовым.

— Но ведь вы сейчас находитесь в кабинете, не Потемкин.

— Ах так! Вы допускаете, ваше величество, возможность обратного положения. Но имейте в виду: Платон Зубов не из тех, кто обивает пороги приемных. Но и не из тех, кто терпит присутствие неприятных ему лиц — даже за порогом комнаты, где находится.

— Вы очень раздражены сегодня, Платон Александрович. Право, не знаю, как смягчить ваше неудовольствие.

— Перестать принимать Потемкина и, наконец, отправить его подобру-поздорову на юг. Восточный сатрап должен находиться среди своих шатров, прислужников и — гарема. Думаю, его красавицы вянут без милостивого внимания своего хозяина. Говорят — правда, только говорят, — будто князь меняет за одну ночь нескольких, переходя из одного шатра в другой. Надо будет спросить его самого, не преувеличивает ли молва его возможности.

— Друг мой, этот тон разговора мне неприятен и вообще неуместен.

— Неужели? Кстати, компанию светлейшему составляет князь Прозоровский. Мне искренне жаль главнокомандующего Москвы: долго ему придется ждать окончания вашего разговора со светлейшим.

— Вот здесь вы и ошибаетесь, мой друг. Вам не составит труда пригласить сюда именно Прозоровского.

— Конечно, составит. Для подобных поручений существуют секретари, и по вашему желанию я могу кликнуть кого-нибудь из них. Хотя бы Храповицкого.

— Но вы задержитесь на Время разговора? У меня, вы сами знаете, нет от вас секретов.

— О нет, избавьте от этой скуки. Тем более вы наверняка станете плести паутину вокруг масонов или как их там — мартинистов. Парижские новости явно вдохновляют вас на такую работу.

— Что делать, мой друг. Ее некому делать, кроме монарха. Такова участь тех, кто поднимается на ступени престола.

— Тогда прощайте, ваше величество, и не сочтите за труд сообщить мне, когда вы освободитесь для разговора о моих планах и моих интересах.

— Не премину, мой друг. А, Прозоровский!

— Государыня, я счастлив возможности предстать перед моей монархиней. Это счастье, которое слишком редко выпадает на мою долю.

— Не радуйтесь раньше времени. Я пригласила вас, князь, чтобы сделать вам серьезнейший выговор. Вы испытываете мое терпение, и уже давно.

— Ваше величество, я совершенно растерян…

— Хватит! Год назад я сделала вас главнокомандующим Москвы. Не так плохо после управления Орловско-Курским наместничеством, не правда ли? К тому же я сделала вас сенатором.

— Моя благодарность, ваше величество…

— Должна выражаться в деле, которого пока я вообще не вижу. Когда вы, наконец, решите дело с этим злосчастным Новиковым? Отставной поручик! Нищий! Полное ничтожество! И вы ничего не можете предпринять в отношении него. До меня доходят постоянно слухи о праздниках, которые он устраивает на своем гнилом болоте и на которые собирается чуть ли не вся Москва. Вы что, не видите в этом прямого вызова императрице и престолу? Да не мнитесь же!