Рассказы (LiveJournal, Binoniq) - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меж тем, чтобы развеяться, на следующий день съездил за сто вёрст в имение Кашиных.
Обнаружил там небывалый взлёт русской духовности. Даже река текла под обрывом величаво и неумеренно, как-то по-русски.
Повсюду подают свистульки и петушков. Кашина подрядила трёх учительниц школы, устроенной ею для крестьян, петь народные песни.
Бывшие бестужевки охотно согласились, оделись в сарафаны, да так их и не снимают. Кипучая энергия этих барышень, некоторое время назад толкнувшая их к народникам, потекла в надлежащее русло.
Пел вместе с ними протяжные патриотические песни.
Прошка играл на баяне, несколько кучеров звенели однозвучно звучащими колокольчиками. Шорник дудел в свистульку, чем окончательно меня растрогал. Расчувствовался, и оттого случайно выпил много.
Погодой и выпитым принужден был остаться у Кашиных.
Ночью приходила Аксинья, сказала, что барыня велели перестелить мне постель. Что за глупости! Я привык к спартанской жизни и всю жизнь укрывался лишь тонкой солдатской периною. Оставил Аксинью у себя и до утра выговаривал ей, после чего отослал к шорнику.
15 сентября 2008
История про незванного гостя
Сторож несколько раз предупреждал меня, что какой-то человек "в фуражке с кокардою" ищет со мной встречи.
И верно, это оказался графоман. Молодой талантливый автор, как он сам отрекомендовался, принёс мне рукопись своего романа. Я посмотрел на пришельца волком.
Но что делать?
Он принялся читать. Это была драма из рыцарской жизни — с волшебниками и драконами. Главную героиню звали, впрочем, Лариса Ивановна. Её возлюбил мрачный байронический красавец с большими усами и преследовал повсюду.
Я давно пользовался в столичных кругах известностью покровителя молодых талантов. Я знал в них толк и понимал, как с ними обращаться — поэтому уснул на пятой минуте и проснулся лишь к финалу.
Вечерело. С своей волчихою голодной выходил на дорогу волк и я надеялся, что они пожрут моего гостя, когда он двинется в обратный путь.
Пришелец не обращал ни на что внимания. Наконец он поведал мне, о том, что Лариса Ивановна собирается венчаться с неким безумным Князем. Герой страдает и ревнует, кто он — простой рыцарь, пусть и наследник огромного состояния, против благородного, хоть и безумного Князя. Но свадьбе всё равно не бывать — он находит Ларису Ивановну, пронзённую копьём:
— Лора! Лора! — кричал Ролан, весь измазавшись в крови. ("Как я люблю это рыцарское имя" — вставил ремарку читчик).
Герой вынес бездыханную деву на руках из волшебного леса и ступил в волшебное озеро. И вот его воды сомкнулись над их головами. Конец.
— Недурно, заметил я. — Прямо-таки с натуры писано.
Гость мой вздрогнул.
— Я сразу понял, что с натуры. Так выпукло выписаны характеры, так они ярки и жизненны. Да-с.
— Вовсе нет, — защищался автор.
— Да, полно вам, — наседал я. — К тому же решительно понятно, что случилось с Ларисой Ивановной. Это вовсе не загадка, как вы изволите думать.
— Так кто же убил Ларису Ивановну? — он отшатнулся.
— Вы и убили-с!
Я приблизился и заглянул ему в глаза. Страх заметался в них, как обыватели на пожаре. И вот он согласно кивнул головой.
— Ну, а что мне было делать? Тем более, что она так ужасно храпела… А не хотите ли поглядеть на Князя?
На извозчике сидела согбенная фигура в поношенной шляпе и с полинявшим воротником. Подбородок его опирался на огромный заржавленный меч. Трудно было узнать в нём участника драмы, о которой я только что прочитал.
Гость мой надел фуражку и вышел, а я опрокинул рюмку водки. А потом, подумав, ещё две — одну за другой.
15 сентября 2008
История про воспоминания
В час непогоды всегда хорошо вспомнить былое, пошелестеть страницами дневника.
Вот, кажется ещё недавно это было: с утра вышел на покос — как и положено, сперва разулся и прогулялся по родной мураве. Помолился и пошел посолонь.
Природа теряла последние остатки солнечного тепла.
Простое, вековое русское занятие было в радость. Труд был сладок и приятен — коса-литовка пела, в голове рождались новые замыслы.
Самые удачные строчки за мной записывал Прохор, приставленный ко мне молодым графом.
Гроза набухала над лугом, пахло свежестью и радостным потом крестьянского труда.
За рощицей сели, притомившись, старики-писатели. Дым самосада стелился над полем, распугивая вялых комаров-карамор. Дело у писателей не ладилось — сказывались и немочь и вчерашняя гульба в имении. Пляски с девками не пошли им в прок, и балалаечный звон, казалось, до сих пор стоял у них в ушах. Прохор смотрел на них с крестьянским презрением, а я с жалостью.
Раньше прочих я скосил свой край, но не остановился: ведь приближался курьерский.
Сотня глаз смотрела на меня из окон, полсотни носов сплющились о стекла. Вся русская литература стояла за мной и невозможно было посрамить её дурной работой. Пронесся поезд — молчали желтые и синие вагоны, в зеленых плакали от радости и пели.
Прохор у меня за спиной делал озорные знаки проезжающим соглядатаям. Я цыкнул, и он, скорчив постную рожу, подал мне вышитый рушник.
Я остановился и обтер лоб.
Печальный немец Карл Иванович привез мне на сивом мерине крынку с молоком и добрую краюху хлеба. Прочим писателям пришлось докашивать свой удел перед электричками. Да и то — приехал бы какой постмодернист с сенокосилкой — и вовсе погнали бы его в тычки.
День клонился к закату, я усталый, но довольный вернулся в имение бодрым шагом. Да и то сказать, шел так быстро, что бедный Прохор еле поспевал за мной, неся подмышкой кипу исписанной бумаги.
16 сентября 2008
История про визит к дядюшке
Так же, глядя в окно на посеревшую, да посеревшую! — природу, вспомнил, как в прошлом году мы поехали в гости к дядюшке графа. Он зазвал нас на концерт своего крепостного квартета.
Когда я вместе с прочими писателями подъехал, дворня уже помогала музыкантам тащить инструменты.
Так на стульях перед барским домом появились баян, две обычные балалайки, а так же, рядом, воткнули жалом в землю страшную облупленную контрабас-балалайку.
Когда первый мелодичный звук пронёсся над остывающей землей и растворился в кисельном тумане, мы побросали стаканы и вышли на веранду.
Только один писатель Фирсов, что вечно на всё и всех дулся, сказал, что ему милее унылый напев зурны.
Он ушёл в
