У каждого свое зло - Фридрих Незнанский

Прочитав эту параноидальную бредятину, Леонид Александрович поначалу пришел в ярость и даже собирался подать в суд на мерзавца-журналиста, а то и на газету, однако Софья (недаром, недаром жена носила свое имя!) мудро посоветовала ему оставить всю эту ахинею без внимания, никак на нее не реагировать. Ведь стоит только дать понять, что тебя это зацепило, — и привет! Этим желтым журналюгам только дай повод для упражнений — и пошло-поехало. Леонид послушался, плюнул, и на этом, казалось бы, все кончилось.

Однако спустя какое-то время кто-то снова заботливо прислал ему еще несколько номеров все той же газеты с идиотским названием «Правда про некоторых» — почему-то при слове «правда» Леонида каждый раз передергивало — уж очень название попахивало далекой родиной в не лучшем ее виде. Подумав, он решил усилить охрану. С тех пор и вилла, и московская квартира охранялись денно и нощно — Остроумов понимал, что газетки эти неспроста, что люди, преследовавшие тогда его брата, вряд ли расстались с мыслью во что бы то ни стало вернуть свои денежки. Однако время шло, а гостей оттуда все не было. Он уже готов был снять охрану, ослабить бдительность, но тут неподалеку — в Греции — убили знаменитого Сашу Македонского, Солоника. Солоник был их, уральский, только из Кургана. И Леонид Александрович, лишний раз убедившийся в силе отечественного криминалитета, охрану только усилил.

Однако он мудро не менял ни фамилию, ни имя, а уж тем более внешность. Ибо ему нравилось его собственное лицо. Леонид Александрович, если можно так выразиться, вообще любил все свое. За те три с половиной года, что отделяли его от побега из родного поселка, он во многом преуспел. И прежде всего — в «делании» самого себя, в становлении собственной личности. Хотя что-то наивно-детское в нем так и осталось неистребимым. Что очень нравилось его ненаглядной Софье.

Его черноглазой птичке…

Сегодня днем Леонид Александрович отправлял своего верного референта Чванова с ответственным поручением в Россию. Евгений Кириллович был у него, что называется, на все руки, но особенно незаменимым он становился тогда, когда на Леонида Александровича наваливалась тоска по родине. Разворотливый Евгений Кириллович уже несколько раз помогал ему в поездках в Москву, помогал и Софье Михайловне — та однажды слетала через Москву к матери, на Урал. Больше того, хлопотами Чванова была приобретена в районе метро «Академическая» большая квартира, где можно было в случае чего остановиться.

Сегодня Чванов летел за книгами, получив при этом строжайший наказ держать постоянную связь по телефону, — Леониду Александровичу претила даже сама мысль о том, что из-за него может пострадать посторонний, в общем-то, человек. В случае возникновения каких-либо сложных ситуаций Евгений Кириллович должен был выйти на босса при помощи кодированной связи через спутник. Слава Богу, Леонид Александрович мог себе позволить иметь защищенную от чужих ушей связь…

Сейчас он увидел, как Чванов, облаченный в безукоризненно светлый костюм, приблизился к бассейну. В правой руке референт держал дорожный коричневый «дипломат».

— Я отбываю, Леонид Александрович. О прибытии сообщу, как всегда, — доложил Евгений Кириллович. — Все остальное по факсу… по мере… гм достижения успеха… Я могу идти? Или у вас что-нибудь еще?

— Нет, это все. Значит, мы условились: на этот раз ты фактически занимаешься только двухтомником Вильсона. Все внимание, все усилия — на него. Я имею в виду двухтомную «Историю птиц Британии».

Чванов не выдержал, улыбнулся:

— Извините, Леонид Александрович, я прекрасно помню это название. Двухтомник с иллюстрациями Томаса Бьюика, верно? Полагаю, нам теперь не составит особой трудности раздобыть его. Тем более что я предварительно кое с кем связался, и уже имеются наметочки, так сказать…

— Ну что ж, Женя, — сказал, все так же лежа в бассейне Остроумов, тогда мне остается лишь пожелать тебе счастливого пути… Да, вот еще что: не забудь связаться с Екатериной Константиновной, передать ей от нас привет и… — Он воровато оглянулся по сторонам и, не заметив поблизости жены, заключил: — Пожалуй, пятидесяти тысяч ей на этот раз вполне хватит… По-моему, в прошлый раз она говорила, что собирается делать ремонт — так вот, пусть лучше купит себе квартиру. А если все же откажется и останется при своих — помоги ей найти для ремонта таких мастеров, чтобы отремонтировали по высшему европейскому классу, а не каких-нибудь алкашей-поденщиков…

«Разговариваю с человеком — как со слугой каким-нибудь, — подумал вдруг про себя Леонид Александрович. — Это все деньги, все они, сволочи… Или те гадские статьи? Точно, это из-за них я вроде как сам не свой стал. Просто надо взять себя в руки, и все! Если по любому такому случаю дергаться — совсем сбрендить недолго…»

— Если все, — я с вашего позволения пойду, — прервал его размышления голос Чванова.

— Да-да, конечно, — мягко сказал Леонид Александрович. — Еще раз удачной тебе поездки.

— Благодарю вас, босс, — с подчеркнутой учтивостью склонил голову Евгений Кириллович и медленно направился к своему красному «феррари».

«Кланяется, а у самого в голосе издевка, — подумал Леонид Александрович, выбираясь из бассейна и глядя, как „слуга“ усаживается в свою роскошную спортивную тачку. — Ну, даже если я и обошелся с ним как со слугой, живется ему очень даже неплохо. Похоже, ухитрился мужик накопить деньжат, пока у меня на службе состоит — ведь эта таратайка, что у него, она не меньше пятидесяти тысяч стоит…»

А уже через несколько секунд Леонид Александрович совсем уже забыл о референте и его «феррари». Потому что входил в свою птичью «оранжерею». Он всегда забывал обо всем на свете, стоило ему оказаться среди многоцветья и многозвучья его прекрасных маленьких друзей.

Сопровождаемый звонкоголосым гомоном и чудесными трелями, Леонид Александрович медленно двинулся по лабиринту коридоров и коридорчиков, где вместо стен были сплошные птичьи вольеры…

Глава 6

Российская столица встречала Чванова дождем. Сходя с трапа, Евгений Кириллович поморщился: вот все у них тут так, все не слава богу! Он уже отвык от российской изменчивой погоды. После солнечного Кипра дождь ассоциировался у него с грязью, ознобом, почему-то с назойливыми насекомыми. Чванов успел уже полюбить сухое тепло, легкий бриз, прилетающий со стороны моря, шорох южных деревьев, аромат южных цветов. А тут…

Евгений Кириллович, он же Алекс Петерсен, тот самый человек, которого с таким нетерпением ждал Игорь Альфредович Решетников, не торгуясь, подрядил такси и примерно через час был на месте, на Большой Грузинской. Мурлыча под нос: «Вернулся я на родину, шумят березки встречные», он вошел в просторный подъезд массивного дома старой постройки. Все, теперь он действительно был на родине: и обшарпанный, исписанный юными гражданами холл, и страшно скрипящий на ходу лифт, и выхваченная таксистом у него из пальцев зеленая сотня — взял и даже не подумал дать сдачи, — все, все свидетельствовало о том, что он достиг цели своего путешествия.

На шестом этаже он отпер обитую черным дерматином массивную дверь своей квартиры и шагнул внутрь. Горячие лучи вечернего летнего солнца, неудержимо пробиваясь сквозь легкие портьеры, освещали гостиную, не проветривавшуюся с его прошлого приезда. Он увидел золотистые пылинки, застывшие в воздухе, почувствовал запах застоявшегося воздуха. Подошел к окну, распахнул его настежь. В комнату тут же ворвалась свежая струя, несущая с собой запахи недавно прошедшего дождя.

За окном жила своей суетной жизнью московская улица, одним концом упиравшаяся в Тверскую, а другим — в Пресню. Каждый раз приезжая теперь в Москву и останавливаясь в квартире, некогда принадлежавшей его покойным родителям, Евгений Кириллович обязательно раздражался от вида родимой улицы, вернее, от того, во что ее превратили архитекторы перестроечных времен. Вообще, у Евгения Кирилловича был свой счет к перестройке. Ибо если к ее началу у него имелось все: положение, хорошая работа с окладом за триста и, главное — уважение всех, с кем ему приходилось иметь дело, то в самый ее апофеоз он остался ни с чем, и мало того — без всякой перспективы на будущее. До всех этих катаклизмов Евгения Кирилловича вела по жизни могучая цель: сделать карьеру, да такую, чтобы грела всю жизнь. Именно ради этой цели он проявил чудеса изворотливости и холуйства, прорываясь в МГИМО — а в этот элитный вуз брали далеко, ох далеко не всех! А потом, получив диплом экономиста-международника с отличием, он уже собирался идти вверх и дальше, ан не тут-то было! Недоучел специфики момента и силы конкуренции, совершил трагическую ошибку, решив в разгар борьбы с алкоголизмом отметить свой очередной день рождения. Чванов озлобился на весь белый свет. И особенно — на того самого «проверенного» друга, который, как впоследствии выяснилось, и стукнул на него, чтобы тут же занять его кресло…