Властитель ледяного сердца - Марина Николаевна Александрова

«Так не бывает, – неустанно твердил он сам себе. – Нельзя любить кого-то просто потому, что „так захотелось“! Нельзя желать кого-то, кто ни при каких обстоятельствах не мог бы стать объектом страсти».

Но бывали вечера, когда он рассуждал немного иначе, и эти дни он ненавидел больше других. Тогда будто что-то внутри него ломалось, готовое пойти на уступки.

«Попробуй, – шептало это доселе неизведанное и готовое прогнуться под обстоятельства нечто. – Что в том такого? Просто зайди и возьми, что и так по праву должно быть твоим. Разве не этого ты хочешь? Всего лишь попробовать и снова заполучить самое драгоценное, что у тебя осталось – покой».

Искушение, страсть, огонь в груди, что не желал просто так утихать, все чаще оборачивались раздражительностью и презрением к самому себе за то, что не в силах принять решение и разорвать этот замкнутый круг.

Всякий раз, встречаясь с ее непроницаемым взглядом черных глаз, он понимал, что, похоже, мысли такие посещают лишь его одного. От того его чувства лишь усиливались, набирая все более отрицательный заряд. Он не желал видеть безразличие там, где хотел увидеть такой же огонь, что вот уже несколько недель к ряду мучил и разъедал его самого.

И чем дольше он размышлял об этом, тем яснее было одно: всему причина – Совет. Навязанный ритуал, необычная реакция Йолинь и, как следствие, то, что с ним творится теперь. Он помнил то, какой видел принцессу в тот день, когда приехал в ее дом у обрыва с известием об их скором браке. Тогда он не чувствовал ничего, кроме усталости, злости и предопределенности. Он смотрел на нее, и весь ее облик не заставлял его сердце замирать, не говоря уже о том, что и взор его не старался зацепиться за любой ее жест, жадно впитывая его и укладывая в памяти, словно то был дар богов, о котором никогда не следует забывать. Тогда она была просто «та женщина», а сегодня он сам назвал ее женой, Йолинь.

Пока он мог себя контролировать, но то, как разворачивалась вся эта ситуация, делало ключевым именно слово «пока», а не «контролировать». И с какой бы радостью он, быть может, поддался этому порыву, если бы не два существенных «но»: «какими будут последствия их связи, раз Совет хочет видеть их вместе» и «он не привык вторгаться туда, где ему не рады». Хотя, конечно, он кривил душой. Этих «но» было гораздо больше, чем два.

Он бережно уложил женщину на их постель, безразлично мазнув взглядом по твари, что тут же заняла место на полу у кровати своей хозяйки, и вновь взглянул на Йолинь. Его рука против воли потянулась к ее лицу, а пальцы с особым трепетом коснулись нежной кожи. Он провел подушечками пальцев по точеному профилю принцессы, задержавшись на абрисе ее нежных губ, но и этого хватило, чтобы почувствовать, как дыхание со свистом вырывается из его легких. Желание огненным потоком разлилось по его венам, и он почувствовал, как тесно ему вдруг стало в этих брюках.

Одно прикосновение, а он дрожит словно мальчишка, как если бы по нему пустили вибрирующую энергию Сердца, желая проверить, сколько напряжения он сможет выдержать.

– Я обещаю тебе, – тихо сказал он в полумраке их спальни, – совсем скоро я приму решение, тогда же и тебе придется разделить его со мной. И ты захочешь разделить его со мной…

* * *

– И еще раз. Пожалуйста, – не выдержав, все же улыбнулся Рик.

– Издеваешься? – бережно прижимая к груди уже заживающую после ранения руку, усмехнулся рыжий мужчина, хотя сквозь его густую бороду этот жест скорее угадывался, нежели был заметен. – Да, моя лошадь испугалась. И да, я вывалился из седла, словно мне три года, не иначе.

– Из этого уже можно придумать замечательную юмореску «о том, как старый воевода не совладал с не менее старой клячей», – фыркнул Рик. – И что, ты говоришь, было дальше?

– Я потерял сознание и… – возвел он указательный палец вверх, тем самым запрещая Рику комментировать его слова. – Да, я ничего не помню после этого. Лишь как очнулся, а твоя жена интересуется, умею ли я ходить… Нанял бы ей учителя, чтобы языком с ней позанимался. А то, пока шли, она все говорила, что у меня большой, а у нее в два раза меньше, – гортанно расхохотался он.

– Что, ожил? – ворчливо осведомилась Веня, протискиваясь в дверной проем с внушительным подносом наперевес, уставленным различной снедью. – Ешь давай, перелом такой туго заживает, сколько ты в него сил ни влей. Организму силы нужны.

– Спасибо, внучка, – с жадностью посмотрев на угощенье и тяжело сглотнув, сказал мужчина.

– Что ты оброс-то так, точно к зиме готовишься, – фыркнула она, брезгливо посмотрев на мужчину, и добавила: – Завтра лохмы твои остригу. Ужас, что развел под носом! Еду впрок, что ли, туда закладываешь? Как я тебе жену в таком виде найду? Или что, хочешь, чтоб я до старости лет за тобой ходила…

– То завтра будет, а покуда дай поесть. Не зуди.

Веня уж было грозно сжала кулаки, но вспомнив, что битого бить все же нехорошо, решила, что подождет, пока боги сие деяние не осудят.

– Ты долго был в пути? – спросил Рик, стараясь не обращать внимания на обычные в этой семье перепалки.

– С месяц, – уплетая за обе щеки острый суп из баранины, прошамкал мужчина. – А ты, гляжу, время не теряешь даром: и жениться успел, и всех мало-мальски помеченных Сердцем созываешь, кто к Грозовому Перевалу принадлежность имеет?

– Ты не прибедняйся, – усмехнулся Рик. – Хоть как Властитель ты и не слишком силен, но во времена, когда падают преграды, будет кстати и просто хороший воин.

– Да какой Властитель, – отмахнулся Крайс. – Таланты мои весьма ограничены, хотя и они бывают полезны, – задумчиво проведя рукой по своей бороде, сказал он. – Так что там с твоей женой? Расскажешь?

– Нет, – многозначительно улыбнувшись, покачал он головой. – Не расскажу, потому как не твое дело.

– Даже так? Интересно… ежели женщина становится делом лишь одного мужчины, то это немного больше, чем просто очередная история из жизни мужчины.

– Жри уже, – перебила умозаключения дедушки Веня. – И не болтай, о чем не просят! Ишь, умный какой, где не надобно! А как по делу что спросишь – дурак дураком!

* * *

Она проснулась ровно в тот момент, когда чуть слышно хлопнула входная дверь, а сквозь прикрытые шторы только-только начали проникать первые солнечные лучи. Ей не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что