Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

Случалось, ей приходилось брать деньги одновременно с нескольких семей, и потом толстый конверт некоторое время хранился у нее дома, пока она не передавала его Ксении.

К Нининому удивлению, сама Ксения относилась к деньгам, которые Нина приготовила для нее в конверте с латинской надписью «Ксения» через «икс», ревностно: как-то раз она прикатила за ними на «Белорусскую» поздно вечером, когда мать уже спала, а полумертвая от усталости Нина клевала носом с книжкой в руках.

«Интересно, – размышляла Нина, – неужели она мне не доверяет? Неужели боится, что деньги от нее уплывут? Как она себе это представляет: кто-то взломает мою дверь и все украдет или я сама их притырю?»

Пока испанцы шарили по кошелькам и карманам, выгребая наличность, Нина сидела молча, опустив глаза. Казалось, на ее клиентов, с которыми она всего несколько минут назад так мило болтала по-испански, накинулась какая-то зловредная хищная птица, которая теперь безжалостно их клюет, терзает, лезет когтями и клювом в карманы и кошельки. Испанцы послушно отражались в солнечных очках, полностью скрывающих насмешливые Ксенины глаза, испуганно поглядывали на пустынный пейзаж за окошком «баргузина» – изумрудно-зеленое, как трясина, поле, за ним коричневое вспаханное поле, а потом еще одно, засаженное душистым клевером поле уже до самого горизонта или просто сорная буйно разросшаяся трава с белыми россыпями ромашек, с синими озерцами цикория и мышиного горошка, по которой тугими волнами проходит ветер, – в этих полях обитает великий покой, и только кузнечики трещат сонно и равнодушно; на зловещий темненький лесок, где очень тихо, и только высоко в небе тоскливой трелью заливается жаворонок, на контуры далекой деревни – и тоже боялись спорить с Ксенией, а потому в конце концов без лишних слов платили столько, сколько она требовала. До Нины доносились эманации страха, тошнотворные, одуряющие волны физиологического ужаса, которые излучала испуганная жертва. Деньги, которые испанцы с унизительной торопливостью вытаскивали из привязанного к поясу кошелька, на ощупь были все еще теплые, сырые от пота. В одно мгновение уважаемый у себя на родине человек – доктор, адвокат, школьный учитель, простой земледелец или служащий – который привык держаться с достоинством и ни разу в жизни не испытывал настоящего унижения, превращался в затравленную бессловесную тварь, и эта метаморфоза всякий раз завораживала Нину. Невольно возникало пьянящее чувство полной безнаказанности. Такое наверняка испытывают мародеры, которые грабят брошенные дома, вытряхивают чужое белье из шкафов и комодов, из чемоданов, брошенных беженцами, в панике покидавшими свое жилье. Никогда раньше Нина не переживала подобных эмоций и даже не догадывалась, что где-то в глубинах ее существа, которые постепенно становились все более прозрачными, более знакомыми, скрываются такие грубые первобытные инстинкты.

«Для полноты картины не хватает огнестрельного оружия, – думала Нина, пьянея от адреналина. – Ксения требует деньги, а я, сидя напротив, достаю пистолет и кладу на колени. А тут и Витек появляется возле распахнутой в пустые поля дверцы – с чем-нибудь эдаким в руках… С обрезом, с вороненым стволом. Как бы они вели себя тогда? Обмочились бы от страха?»

Лишь один раз Ксении пытались возразить. Это случилось уже в конце их совместной карьеры, когда названная ею же самой первоначальная сумма неожиданно показалась слишком маленькой, и Ксения решила ее накрутить, потребовав дополнительных денег. Нина навсегда запомнила тот день. Было тихо, облачно, стояло хмурое утро из тех, что бывают обычно в средней России в середине весны. Над растаявшими полями летали грачи. Мокрые деревья блестели, зато асфальт почти высох, лишь кое-где его покрывали темные пятна причудливых очертаний, напоминавшие неведомые острова и континенты.

– Ваша родственница? – интересуется Ксения, кивнув на пожилую женщину.

– Бабушка. Мать супруги, – отвечает испанец.

– За родственницу платите отдельно, – требует Ксения. – Между прочим, она с вами уже второй раз катается, мне переводчица сказала.

– А много ли платить?

– За сегодняшний день пятьсот.

– Евро? – будущий отец неподвижно смотрит на свое отражение в непроницаемых солнечных очках, делающих Ксению похожей на гигантскую стрекозу. Нина сразу обратила внимание, что глаза у него необычные – чуть раскосые, золотистые.

– Ну не рублей же, – спокойно отвечает Ксения. – За сегодняшний день туда и обратно – пятьсот. И за прошлый раз, за первый визит, тоже туда и обратно, еще пятьсот. Итого вы должны нам еще тысячу евро.

– Тысячу евро? – От изумления испанец привстает со своего места. – Но это же очень большая сумма!

– Надо было поинтересоваться заранее, сколько стоит проезд еще одного пассажира в нашей машине, – хамит Ксения. – Платите тысячу. А то никуда не поедем.

– Наверное, мы друг друга не понимаем, – миролюбиво начинает усыновитель, жестом успокаивая Ксению. – Эта женщина – человек не посторонний. Она мать моей жены, бабушка нашего ребенка… Зимой она приезжала знакомиться с внуком. Это ее первый внук, понимаете? А сегодня она приехала вместе с нами на суд. Вы не можете брать за нее такие деньги. Это негуманно.

– Гуманно, не гуманно, – огрызается Ксения. – Не хотите платить – будем тут стоять посреди дороги. А не желаете стоять – вылезайте прямо здесь, и не будет вам никакого суда.

– То есть как это – не будет? – очень тихо спрашивает испанец.

Он пристально, исподлобья смотрит на Ксению своими странными золотистыми глазами. Наступает тишина, слышен только вкрадчивый шелест ветра. Нине кажется, что сейчас они оба достанут из кармана пистолеты и прицелятся друг в друга.

– А вот так, – Ксения принимает вызов и нагло ухмыляется в ответ. – Не поедем на суд, вот и все. Одни вы все равно ничего не сделаете, половина ваших документов у меня, а если их не будет, суд не состоится.

И она с довольным видом хлопает рукой по папке.

Это вранье: все документы давно уже лежат у судьи. Нина про это знает, но молчит, с болезненным любопытством ожидая, что же будет дальше.

– Вы не имеете права, – все еще очень спокойно возражает испанец. Воображаемый пистолет наведен Ксении в лоб. Сейчас указательный палец нажмет на курок, и тогда… – Это противозаконные действия. Вы за них ответите. Существует закон, правоохранительные органы, в конце концов.

– Думаете, они вам помогут? – Нина ни разу не видела на Ксенином лице такой страшной ледяной улыбки. – В Рогожине всем заплачено. Никому не интересно портить отношения со мной и связываться с вами. Все контролируется сверху, и если вы попытаетесь влезть, никакого ребенка вам не видать как собственных ушей.

Ксения держится невозмутимо, отважно заглядывает в дуло невидимого пистолета, в черную точку, откуда вот-вот вылетит пуля, но Нина чувствует, что она не на шутку встревожена.

– Между прочим, время идет, – добавляет Ксения, доставая мобильный телефон и глядя на цифры, высвеченные на экране. – Суд начнется ровно через сорок минут. Начнется в том случае, если вы сейчас заплатите. А если не заплатите, не начнется вообще никогда.

И тут происходит неожиданное: побагровев до самых корней рыжих волос, золотоглазый испанец достает кожаный бумажник – не обычный марокканский, а дорогой, с эмблемой-медвежонком, фирмы «Тоус» – отсчитывает тысячу евро – одну розовую пятисотку и пять зелененьких соток, Нина внимательно следит за его руками и успевает сосчитать – и швыряет Ксении в лицо.

«Ай да испанец, ай да молодец, – мысленно аплодирует Нина. – А теперь возьми да и плюнь прямо в эти солнечные очки. Ну давай же, не бойся».

Но испанец уже взял себя в руки. Он смотрит в окно и прерывисто дышит, с усилием сдерживая ярость. Ксения преспокойно собирает с пола деньги и сует их в папку. Заводится мотор.

– Вот и хорошо, – тихо говорит Ксения. – Теперь поедем дальше.

Она возвращается на свое место, Витя невозмутимо выруливает на трассу, и дальше в самом деле все идет хорошо.

– А ты не боишься, что они тебе как-нибудь отомстят? – спрашивала Нина, когда все уже было позади и Ксения, получив деньги сполна, пребывала в отличном расположении духа.

– А как они могут отомстить?

– Не знаю. Ну например, застрелят тебя.

– Ты серьезно?

– Шучу… Застрелить не застрелят, но наябедничают в консульство.

– Бесполезно, – отвечала Ксения. – Они ничего не докажут. Платежных квитанций у них нет. Мы все будем отрицать. Да они и сами не захотят лезть в такое стремное дело, уж поверь мне.

И действительно, шло время, но ни одна испанская душа не пожаловалась на Ксению. Казалась, она была неуязвима, словно ангел охранял ее, раз за разом отводя карающую десницу.

«Ты ли это, Нина? Разве на тебя это похоже? – в отчаянии думала Нина после очередной безобразной разборки. – Чистая, интеллигентная жизнь – где она? Как давно я не открывала книг, не звонила Востоковой. Я уже почти целый год не была у нее дома, не говорила о Дали, не видела Кремль из окон».