Операция Хаос - Пол Андерсон

— Когда я вернусь домой, — говорил он, — лягу на солнышке, под цветущим апельсиновым деревом. Невольницы будут наигрывать сладкие песенки и класть виноград прямо в рот. А чтобы сохранить форму, буду постоянно упражняться — два раза в день шевелить быстро пальцами. Когда пройдет пара месяцев и такая жизнь мне наскучит, отправлюсь на рыцарские подвиги — ну, скажем, в ближайшую кофейню.

— Ах, кофе… — вздохнул Хольгер. У него кончается даже выменянный у Унриха табак, или что это там было.

Время от времени Алианора превращалась в лебедицу и улетала на разведку. Как-то, на четвертый день путешествия, когда она скрылась из глаз, Сарах посмотрел на Хольгера с необычной для сарацина серьезностью:

— Хоть она и одевается довольно странно, девушку такую встретишь не часто…

— Знаю, — кивнул Хольгер.

— Прости нескромность вопроса, но бог дал мне глаза, чтобы я смотрел. Она ведь не возлюбленная тебе?

— Нет.

— Тем глупее ты выглядишь.

— Вот я и говорю, уж сколько говорю, — пробурчал гном. — Странный это народ — рыцари. Весь мир изъездят вдоль и поперек, чтобы девушку спасти, а потом не знает, что с ней делать. Везете ее домой к папе-маме, а если наберется смелости, то хватит его, чтоб на коленях лепту на память выпросить. Чудо, что они еще целиком не вымерли, рыцари-то, при таком-то к женщинам отношении…

Перед закатом солнца Алианора вернулась.

— Я видела храм издалека, — сказала она. — А ближе к нам видела два укрепленных селения дикарей, и возле них торчат на шестах черепа. Там — большое оживление, словно дикари готовятся к воине.

— Так оно и есть, — сказал Хольгер.

Алианора продолжала:

— Я нашла дорогу — через перевал, а потом вверх, на равнину. Там нет селений — видимо, оттого, что в какой-то из пещер поблизости поселился тролль. Но и туда заходят охотники, они нас могут выследить. И навести на нас воинов, чтобы схватить нас и сожрать.

— Печальный это конец для дельного рыцаря — быть запеченным в собственных доспехах, — сказал Сарах. И широко улыбнулся. — Хотя, сдается мне, жаркое из сэра Руперта, Гуги и меня окажется довольно жесткое и жилистое. Другое дело — деликатес из твоих прелестных ножек.

Алианора улыбнулась и покраснела до кончиков ушей. Сарах взял ее за руку:

— Если придется плохо, ты должна улететь, оставить нас. Лишившись таких как мы, мир не понесет большого ущерба, по он станет воистину унылым местом, потеряв тебя, озаряющую его сиянием своих прекрасных глаз.

Она не сразу высвободила руку. «Этот тип свое дело знает», подумал Хольгер. Увы, сам он никак не мог найти благовидного предлога, чтобы вступить в беседу. Но слушать сарацина было невыносимо. Хольгер занял место во главе кавалькады. Настроение портилось. Он старался убедить себя, что Сарах ему не соперник. Не выходило. Неужели у мавра нет ни капли такта и чувства приличия? И Алианора, где ее глаза? А почему, собственно, она обязана понимать, что происходит? До сих пор за ней попросту никто не ухаживал. Банальные комплименты она наверняка примет за высшую мудрость и подлинные чувства. Сарах — чтобы его черти взяли! — не имеет права так вести себя со столь беззащитным существом во время столь важной и опасной экспедиции, никто не имеет права так… Да пропади оно все пропадом!

К вечеру они достигли неглубокой котловины. Перед ними вздымался склон, на который завтра предстоит карабкаться — сплошное нагромождение скал, черневших на фоне неба как зубья пилы. А здесь, внизу, пенный водопад струился в озеро с темно синего обрыва, окрашенный заходящим солнцем всеми оттенками алого. Невысокий, уютный берег, Когда они приблизились, стайка диких уток шумно взлетела и села поодаль. И вновь настала тишина.

— Я так и надеялась, что к вечеру мы сюда доберемся, — сказала Алианора. — Если забросить на ночь несколько удочек, на завтрак будет что-нибудь получше сухарей и солонины.

Гуги мотнул большой кудлатой головой:

— Вот уж не знаю, девочка. Все эти места так и смердят злом, а тут, у озера, еще вдобавок какой-то запах, и такого в жизни ни встречал…

Хольгер потянул носом воздух — влажный, пахнущий водорослями.

— А мне тут нравится, — сказал он. — Как бы там ни было, до наступления темноты нам уже озеро кругом не объехать.

— Мы можем вернуться туда, откуда спустились, и переночевать там, — сказал Сарах.

— Тащиться добрых две мили, — буркнул Хольгер. — Отправляйся, если хочешь. Я здесь ночевать не боюсь.

Сарацин побагровел, но удержался от гневной отповеди. Алианора поспешно вмешалась:

— Смотрите, вон там хорошее место, совсем сухое.

Под ногами у них пружинил мох, влажный, как губка.

Но поблизости лежал огромный плоский камень. Его отлогие края поросли лишайником, а сам он был покрыт густой невысокой травой. Посередине его лежала охапка сухих сучьев, так и просившихся в костер. Алианора пожала плечами:

— Будто нарочно для нас приготовлено.

— Вот-вот, — буркнул Гуги.

Но развивать эту тему дальше никто не стал.

Хольгер и Сарах, выложив магический круг, занялись лошадьми, а Гуги тем временем достал из вьюка топор и нарубил дров. Солнце скрылось за горами, по полнеба еще пылало пурпуром, словно некие великаны разожгли там костры.

Алианора встала от разгоравшегося костра:

— Пойду заброшу удочки, пока он как следует займется.

— Останься здесь, прошу тебя, — сказал Сарах. Он сидел, подобрав под себя ноги, его смуглое красивое лицо было обращено вверх, к Алианоре. За все время пути ему каким-то чудом удалось сохранить свое яркое одеяние в первозданной чистоте.

— Ты не хочешь свежей рыбы?

— Отчего же, хочу. Однако радости желудка — ничто в сравнении с еще одним часом нашей столь короткой жизни, проведенным в присутствии такого совершенства и прелести.

Девушка отвернулась. Хольгер заметил, что она залилась румянцем. Хольгеру причиняли почти физическую боль эти юные округлости под лебединой туникой, большие серые глаза, мягкие губы, узкие ладони.

— Я… — шепнула Алианора. — Я не очень-то понимаю твои слова, сэр Сарах.

— Сядь рядом, — похлопал он ладонью по траве, — и я в меру моих скромных способностей попытаюсь тебе объяснить мои слова.

— Но… но… — она глянула на Хольгера затуманенными глазами. Датчанин стиснул зубы и отвернулся. Краем глаза заметил все же, что она села рядом с Сарахом.

— Пойду заброшу удочки, — буркнул Хольгер и встал. Схватил удочки, сбежал к воде. Заболела шея, до того хотелось оглянуться. Штаны и сапоги промокли даже раньше, чем он зашел достаточно далеко, чтобы те двое скрылись из виду. Не хватало еще схватить воспаление легких! Перестань наконец себя жалеть! В том, что Алианора дала себя увлечь этому прохиндею, виноват исключительно ты сам. Ведь это ты ее оттолкнул, а не она тебя, верно? Что с того, что иначе ты поступить не мог? Судьба сыграла с тобой скверную шутку…