Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

– Здравствуйте, я от Рафа!

– Здорово, проходи…

Дома у него была настоящая техническая лаборатория, даже осциллограф имелся. А также явно самодельный гитарный кабине – в просторечии комбик – без корпуса, и прислоненная к стене самодельная же гитара, с виду похожую на помесь «Урала», «Музимы» и «Фендера» одновременно.

– Сами сделали? – спрашиваю, кивая на инструмент.

– Ага, весной ещё смастерил, звучит не хуже стратокастера… Слушай, давай на ты, мне чай не сорок лет, я тебя старше всего лет на десять.

– Согласен.

– Раф говорил, тебе нужна педаль типа дисторшна или овердрайва?

– Угу… Есть что посмотреть?

– Не только посмотреть, но и послушать.

В следующие минут тридцать (мама в гости к родне уехала, заверил меня хозяин) моему вниманию были предложены несколько вариантов педалей, какие-то на лампах, какие-то на транзисторах, некоторые из которых даже оказались без корпусов, как и комбик, но Александр заверил, что поставить крышку не проблема.

Я никогда нет считал себя большим специалистом по примочкам, так, рядовым пользователем, юзером, как принято говорить в молодежной среде будущего. Но все же решил, что вот именно с этой прямоугольной ламповой педалью внутренностями наружу гитара звучит наиболее близко к тому, на чём я привык играть в будущем. На ней я с огромным удовольствием выдал простенькую в общем-то, но заводную тему из «Hell's bells», сыграв всю вещь, и даже включая вокал на припевах – текст куплета я, честно говоря, не помнил.

– Ого, круто! – выдохнул Саня. – А чья это вещь! Я что-то ничего такого раньше не слышал… Похоже на какую-то из западных групп.

– AC/DC, австралийская группа, – ответил я, понимая, что снова дал маху, песня-то выйдет только в 1980-м, к кончине вокалиста Бона Скотта.

– А-а, этих я знаю, у меня даже один их альбом есть на бобине, «Let There Be Rock», как раз в этом году вышел.

– Новая вещь, только собирать закончил, – одобрительно кивнул Александр. – Будешь брать?

– Буду, а почём отдашь?

Ответа я ждал с надеждой и опаской одновременно. В кармане у меня вообще-то лежали 30 рублей. Понимая, что Бузов не согласится приобретать педаль без чека, я решил покупать её за свои. Краснея от стыда, попросил у мамы обратно свадебные деньги, плюс достал кое-что из копилки, нетронутой лишь оставалась директорская доля, которую мне завтра предстояло ему отдать.

– А так бери!

– В смысле? – опешил я.

– Бери-бери, понравился ты мне, есть в тебе что-то… Зацепило, как ты AC/DC сыграл, прям бальзам на душу. Да и в кармане, небось, мятые рублёвые бумажки, вряд ли семья богатая, иначе одевался бы помоднее. Нет, я ничего не говорю, нормально выглядишь, всё чистенько, выглажено, но… Извини, если обидел.

– Да ладно, не в рванье же хожу, в конце концов. Всё верно говоришь, живём с мамой, не бедствуем, но и лишнего себе позволить не можем. Спасибо! Не ожидал, если честно.

Мы сердечно попрощались, от чая с домашним вареньем я отказался, так как время уже было позднее, и мама, которая сегодня отработала в первую смену, наверняка волновалась. Всё-таки на ночь глядя отправиться в частный сектор, где имеется своя гопота – довольно опасное занятие.

Однако, благодаря альтруизму Саши Ерасова я сэкономил… Ну не знаю, сколько, но явно не меньше двадцатки. Когда-нибудь всё равно верну Александру деньги, хорошие дела я старался никогда не забывать.

В понедельник я первым делом заскочил к Бузову и без лишней помпы вручил ему деньги. Тот ловким движением спрятал их в карман, пожал мне руку и поинтересовался, как всё прошло. На что я ответил, мол, всё прошло замечательно, естественно, не собираясь рассказывать о скандале и сломанной руке аборигена.

– Ну и хорошо, если вдруг снова на свадьбу пригласят – подходи, не стесняйся.

А перед уроком литературы наконец-то продемонстрировал свою поганую сущность Щебень. Этот ублюдок не придумал ничего лучше, как нарисовать на доске меня любимого (ну а кто еще мог быть изображён в майке, трусах и боксёрских перчатках), целующимся с девушкой, в которой можно было угадать нашу Верочку. Конечно, не Саврасов или даже Шилов, но всё равно сомнений в том, кто был изображён на доске, ни у кого не оставалось.

Когда я вошёл в класс, он как раз отряхивал руки от мела, направляясь к своему месту на «Камчатке». Глянув на меня, под смешки своей кодлы мерзко ощерился. В первое мгновение мне хотелось разбить ему морду тут же, но я сумел себя сдержать.

– Щебень, после уроков во дворе, – сказал я как можно более выдержанно, взял тряпку и принялся стирать его художества.

– Ладно, – протянул тот, – забились.

Оставшиеся три урока меня колотило от ненависти, я не мог спокойно смотреть в сторону Щебня, так и рвало меня на части желание подойти и зарядить ему в челюсть. Сам не знаю, с чего это я так завёлся. Ведь подобного рода шуточки в подростковой среде – вещь вполне рядовая. Вот только для меня учительница русского и литературы виделась чем-то настолько чистым, незапятнанным, что даже намёк на оскорбление в её сторону вызывал во мне целую бурю эмоций. И пусть он там о чём-то шепчется на перемене со своими подельниками, это ему вряд ли поможет.

Насколько я помнил, все разборки у нас за редким исключением – а разборки, особенно в первый год обучения, случались не раз – проходили во дворе за зданием котельной. Тут как раз имелся утоптанный пятачок, способный вместить двух бойцов и человек двадцать зрителей. Как случилось и в этот раз.

Особого волнения по поводу исхода поединка я не испытывал: Щебень был мне явно не соперник, я собирался ограничиться парой оплеух. Сняв пиджак, отдал его Стрючкову, решил обойтись без разогрева. Всё-таки предстоял далеко не полноценный бой, а так, лёгкое махалово.

Как же я ошибался… Недаром Щебень о чём-то сговаривался с дружками. Когда он тоже снял пиджак, это словно бы стало командой «фас» для его кодлы. Человек семь кинулись на меня одновременно, и я только и успел, что прижаться спиной к холодным, выщербленным кирпичам котельной.

– Эй, так нечестно! – донёсся до моих ушей крик Стрючкова.

Самого шустрого – это был Чарыков – я встретил ударом ноги в живот. Тот согнулся пополам, одновременно помешав кому-то из нападавшим добраться до меня. Но остальные не теряли времени даром. Ещё одному я успел заехать прямым правой в нос, прежде чем на меня навалилась эта небольшая, яростно сопящая толпа. Криков почти не было, все понимали, что ни к чему привлекать внимание людей, которые могли проходить за каменным забором. В нём на всём его протяжении не хватало нескольких кирпичей, а значит, любопытные могли подглядеть, что происходит внутри периметра.

Я съёжился в стандартной защитной стойке, прикрывая голову руками. Сквозь небольшую щель между ними мог частично видеть лица нападавших и их действия. Кто-то пытался пнуть меня ногой, кто-то достать кулаком, но, как обычно бывает в такой сумбурной драке, когда все только мешают друг другу, акцентированных ударов практически не было. Щебень же прыгал чуть позади своей камарильи.

– Вы чё творите, пацаны?! Куда все на одного?

Это всё Серёга Стрючков пытался докричаться до совести недругов, впрочем, не решаясь помочь мне дело. Ещё несколько парней из нашей группы тоже стояли в сторонке, не решаясь как-то помешать творящемуся беспределу.

А между тем мне это начинало надоедать. На ногах я стою уверенно, ударов в голову практически не пропускаю, пах так же прикрыт чуть согнутой в колене левой ногой, так почему бы не провести контратаку? Уловив момент, я нагло шагнул вперёд и провёл двойку в голову опешившего от неожиданности Федота (Валерки Федотова) – пухлого и неуклюжего здоровяка, с первых же дней учёбы поддавшегося влиянию Щебня.

– Он мне нос разбил, – слышу плачущий голос Федотова, а сам уже, не обращая внимания на пропущенный в ухо от кого-то удар, луплю следующего.

Стараюсь бить наверняка, сейчас не до сантиментов, когда ты один против целой толпы. Хотя, наверное, толпа – слишком громко сказано, так, группа людей, беспрекословно подчиняющихся своего лидеру. Правда, когда я отправил отдыхать третьего, энтузиазм оставшихся начал угасать. И вот уже настал момент, когда они отошли на дистанцию в пару метров, и встали напротив меня, тяжело дыша.