История России с древнейших времен. Том 14. От правления царевны Софии до начала царствования Петра I Алексеевича. 1682–1703 гг. - Сергей Соловьев

В начале июля татары под начальством калги-султана явились у Каменного Затона, Петрик был с ними. Как скоро узнали об этом в Сечи, несколько куренных атаманов и бывший кошевой Григорий Сагайдачный отправились на свидание к калге; Петрик говорил ему, что у него есть письма и от гетмана, только он им их не покажет, разве приедет сам атаман кошевой. Кошевой с куренными атаманами и товариществом в числе 600 человек отправились на свидание. Кошевой стал требовать у Петрика гетманских писем; Петрик отговаривался: «Не надобно требовать от меня писем, верьте словам моим». Но кошевой не отставал: «Покажи письма или присягни, что они у тебя есть». Тогда Петрик объявил прямо, что никаких писем у него нет и никто его на это дело не наговаривал, заключил он за все Войско Запорожское договоры с ханом своим разумом, сжалившись над притесненным малороссийским простым народом. Калга стал требовать, чтоб атаманы присягнули в приязни к Крыму; атаманы согласились; но когда они присягнули, то калга начал требовать, чтоб запорожцы шли с татарами на московские города; кошевой отвечал, что запорожцы разошлись теперь в разные места и на кошу войско ненадежное, нельзя его употребить туда, куда захочешь; кто за вами захочет идти, того мы удерживать не будем, а кто не захочет, того силою не будем высылать. Возвратившись к своему отряду, кошевой начал спрашивать, угодно ли сделать по просьбе калги. Одни отвечали, что не доводится с бусурманами ходить войною на христиан; но другие говорили: «Как вы калге уже присягнули, то можно с ним и на войну идти».

Возвратясь в Сечь, рано утром 28 июля кошевой собрал раду сложил с себя атаманство кошевое, судья, писарь, есаул также сложили свои уряды, говоря, что есть в войске крикуны, которые принуждают их своими криками идти с бусурманами на православных христиан, и мы не хотим, чтоб при нашем старшинстве такое зло на кошу сделалось. Целый день комышина (булава) атаманская в раде лежала, а между войском разные голоса происходили одни говорят добре, а другие зле. На другой день рано опять рада кончилось тем, что знатные товарищи по общему согласию отправились в курень к кошевому и упросили его, чтоб оставался в уряде упросили и всю старшину; кошевой пришел на раду и говорил «Кто хочет за плутом Петриком идти, того я не удерживаю: а кто будет постоянно на кошу сидеть, того высылать не буду». К Петрику пристали тысячи с три козаков.

Мазепа, узнавши об этих событиях, послал в Москву с просьбою о немедленной высылке великороссийских войск на помощь: сам он стоит под Гадячем и дальше один не пойдет, потому что не так боится орды, как внутреннего волнения в Малороссии. Вследствие этого боярин Борис Петрович Шереметев и окольничий князь Федор Борятинский получили приказ выступить против неприятеля – первый из Белгорода, второй из Севска. 5 августа приехал в Москву пятисотенный стрелецкого полка, находившегося при гетмане, и рассказывал, что в Малороссии между чернью многие непристойные речи заносятся ко всякой малости, говорят явно: «Когда придет Петрик с Войском Запорожским, то мы пристанем к нему, побьем старшину, арендаторов и сделаем по-прежнему, чтоб все было козачество, а панов бы не было». За которыми козаками гетман посылает свои листы, чтоб шли к нему в обоз, – из тех приходят немногие, а за которыми не посылали, те приходят, своевольники, голутьба, и вмещают в войско своевольные, худые слова Мазепа сильно жаловался, что Шереметев и Борятинский не спешат походом и пожар может разгореться, а ему, гетману, с войском малороссийским против тех неприятелей идти ненадежно, потому что и на внутренние поведения принужден осматриваться. Жители городков орельских Цариченки и Китай-городка уже сдались неприятелям. Гетман, не дожидаясь воеводы, принужден выступить из-под Гадяча к Полтаве.

Но татары с Петриком не стали дожидаться гетмана: Мазепа дал знать в Москву, что в начале августа татары осаждали городок Моячку; но, услыхав, что несколько малороссийских полковников по приказу гетмана идут к городу на выручку, бросили осаду и ушли. В Москве очень обрадовались окончанию дела, грозившего такою сильною смутою в Малороссии, и цари послали Мазепе шубу соболью в 800 рублей. Но вслед за тем боярин Борис Петрович Шереметев прислал в Москву письмо с объяснениями, почему он не соединился с гетманом: Мазепа писал ему, чтоб он шел для соединения с ним к Рублевке и был там непременно 5 августа; Шереметев по этому письму пришел в Рублевку 6 августа до полудня, но Мазепа, вместо того чтоб идти к Рублевке же, пошел к полтавским местам по Заворсклью крепкими местами, прислал сказать боярину о своем походе под Полтаву и чтоб шел для соединения с ним, но куда именно – не объявил. Шереметев пошел, однако, к Полтаве, но 8 августа на дороге получил весть от посланных им вперед сумского и ахтырского полковников, что татары, узнав о походе боярина для соединения с гетманом и испугавшись приближения передовых полков, сумского и ахтырского, ударились бежать.

Как бы то ни было, Мазепа получил богатую шубу; а скоро после того кончилось дело о Соломоне. Начиная с 1690 года русский резидент Волков не переставал твердить панам, что король должен выслать вора Соломонка в Москву для розыска и наказать Шумлянского. В октябре 1690 года Соломона привезли в Жолкву к королю и объявили о домогательстве русского правительства; монах бил челом, чтоб его казнили в Польше, а в царскую сторону не выдавали. Мазепа также со своей стороны хлопотал об отсылке Соломона в Москву: когда Волков был во Львове, подьячий его, Герасимов, встретил на рынке козака, который сказал, что зовут его Александр Ивановский, служит при гетмане Мазепе и приехал от него к коронному гетману Яблоновскому с просьбою выслать Соломона в Смоленск. Ивановский был и в Жолкве, видел там Соломона, сидит нескованный; в одно время с ним приходили к Соломону епископы львовский и перемышльский и говорили ему: «Пора тебе повиниться и сказать правду». Монах говорил им прежние речи, а какие – о том козак не сказал подьячему. Волков обратился к гетману Яблоновскому с требованием выдачи Соломона; Яблоновский отвечал: «Король велит выдать монаха; а мне известно подлинно, что Соломон приносил письма составные воровские, а не подлинные; я знаю письмо гетмана Ивана Степановича Мазепы и подпись руки, и разум письменного слога; а в Соломоновых письмах и рука не гетманская, и разум не его».

После этого Волков узнал, что из Польши на Украйну ходит еще один монах, Ираклий Русинович, и переносит вести королю. Передают ему эти вести двое слуг гетмана Мазепы. которые вышли из Польши и поженились на русских девицах, оставшись католиками; оба они знали о воровстве Соломона и помогали ему в подделке печати, Мазепа же сам ничего не знает, узнать ему не от кого.

Для объяснении по делу Соломона в августе 1691 года приехал в Москву польский посланник Ян Окраса и объявил бывшему с ним в ответе окольничему Чаадаеву: «Королевское величество с их царским величеством всегда желает быть в непременной братской дружбе и любви и никаким ссорам верить не изволяет; а в прошлом году объявился у нас в Польше чернец Соломон с воровскими составными письмами и с поддельными печатями и подал королевскому величеству от имени заднепровского гетмана лист. Король, видя, что письма составные и печати поддельные, приказал чернеца держать за крепким караулом, и теперь этот чернец прислан в Могилев и отдан межевым судьям; а воровские письма и две поддельные печати изволил королевское величество для братской дружбы и любви прислать к их царскому величеству со мною». Окраса передал при этом три письма и две печати. Приведем для примера одно письмо. Мазепа пишет к королю: «Наияснейший король и государь наш милостивый, монарше непобедимый! К вашей государской милости в третий раз пишем, как отцу своему и монарху великому. Знатно, что ваша государская милость не изволяет нас, слуг своих, под свои крылья принять; потому что ваша государская милость нам никакой утехи не даете чрез нашего монаха, а своих присылаете, особенно Искрицкого, с зятем которого я в большой ссоре; а Доморацкому мог бы я поверить, только по городам везде Москва и чутко стерегут новоприезжего человека, и по Днепру от самого Киева вниз до Чернобыля. А Соломон знает, где перейти Днепр, и мало будет городами идти. Просим у вашей королевской милости надежной ведомости, потому что не могу ничего делать. Пишет ко мне полковник полтавский, чтоб Москвы не пускать в города, а по орду непременно посылать; до приезда Соломона от вашей королевской милости будем держать Шеленбея-мурзу, а другой татарин приехал из Крыма недавно, на третьей неделе поста, и говорил, что к вашей королевской милости пошел татарский посол. И о том вашей королевской милости объявляю, что я слышал про гетмана коронного, будто ваша королевская милость на него гневаетесь, и потому к нему, гетману, не смел писать и к пану подскарбию, только знаю хорошо, что и он не ведает о тех секретах, потому что ваша королевская милость на то не соизволяет. Дайте же нам подлинную ведомость через нашего Соломона, и мы будем сами с ордою бить Москву; мы начнем, а ваша королевская милость давайте помощь, присылайте своего войска несколько тысяч на назначенное место, чрез Днепр на Канев; а если ваша королевская милость своего верного человека хотите прислать с Соломоном, то будем верить ему, а так нельзя одному ему проехать чрез города и чрез Днепр; не дай бог чего – сейчас же погибнем от Москвы. Сами рассудите, ваша королевская милость, что страшное дело мы начали и будем его сколько можно доканчивать, на божию милость надеемся и на вашу королевскую милость, потому что мы уже совсем тайно прибрались, только ожидаем от вашей королевской милости совету, и затем кланяемся вашей королевской милости».