Дорога оружия (сборник) - Виктор Ночкин

Они сошлись в центре усыпанного песком круга. Черный перевернулся в прыжке, ударил ногами противника в грудь, тот отлетел, но в падении сгруппировался, отскочил и избежал следующего удара. Черный снова прыгнул, но в этот раз рыжий сумел увернуться. Он был менее уверен в себе и поначалу отступал. Хотя шарга его пьянила, но навыки боя в башку ему вдолбили крепко, он действовал довольно осмотрительно. Потом и сам решился – увернувшись в очередной раз, бросился черному в ноги, повалил на песок, полоснул когтями – и отскочил. Он еще не настолько осмелел, чтобы, достигнув первого успеха, атаковать дальше. Черный поднялся, коротко рявкнул, провел мохнатой лапой по животу, глянул на окровавленную ладонь, лизнул… Рыжий протяжно провыл.

Зрители уже орали и топали ногами – это было более острым развлечением, чем поединки кулачных бойцов, мутафаги не щадили себя и дрались отчаянно. Возле решетки букмекера клубилась толпа, там опять возникла драка. Прокторы и смотрители в блестящих жилетках бросились в толпу, размахивая дубинками. Смуглый толстяк в халате расшвырял несколько человек и сунул букмекеру горсть серебра:

– Рыжий! На рыжий моя ставит!

Сзади его ухватил тощий полуголый тип, попытался оттянуть от оконца, но смуглый, не оборачиваясь, пихнул его локтем под дых, и полуголый, сложившись пополам, рухнул под ноги толпе. Зрители, кто сидел ближе, радостно заорали, кто-то выкрикнул:

– Ставлю на этого, в халате!

В рядах заржали, но тут мутафаги снова сошлись в центре Арены, и внимание публики переключилось на них. Бойцы сплелись, рвали и били друг друга, покрытый шерстью и песком лохматый клубок катался по Арене, рыча и завывая. Наконец черный оказался сверху – он побеждал, рыжий отбивался все слабей… К ним бросились служители с шестами, затрещали электрические разряды. Черный не хотел бросать добычу, скалился, рычал, огрызался. Когда мотал башкой, из окровавленной пасти летели красные брызги.

– Совсем как люди, – буркнул Мажуга.

Наконец черного сумели отогнать от поверженного противника. Из ворот выбежал еще один служитель, поставил в песок миску с зеленой кашицей. Остальные погнали черного к еде. Тот, все еще дрожа от возбуждения, выплюнул клок окровавленной рыжей шерсти, схватил миску и побрел к выходу, хлебая на ходу. Когда ворота за ним сомкнулись, служители подошли к рыжему. Тот вяло шевелился, но встать не мог. Его потыкали шестами… потом захлестнули за лапу петлей и волоком утащили в другой проход. На площадку снова выкатила мотоциклетка, поехала по кругу, посыпая кровавые пятна иловой крошкой; за ней оставалась ровная серая плоскость, расчерченная следами узких протекторов.

– Не закончили, что ль? – протянула Йоля и зевнула. – Скукота, уйти бы, а, дядька Мажуга?

– Рано еще. Покуда решетки с проходов не посымали, никто не уйдет, – объяснил Игнаш. – Сидим дальше. Я думаю так, что под конец интересное должно быть.

На Арену вышел усатый.

– Поскоку на Корабле нынче гости, надумал я показать занятный бой! – заорал он. Зрители оживились. – Такое, что не всякий день кажем! Сегодня будет Тимоня драться!

Мажуга вздрогнул, сжал кулаки и подался вперед. Йоля потрогала его за предплечье – под рукавом мышцы будто свинцом налились, напрягся весь.

– Дядька, ты чего? Что с тобою?

Игнаш медленно расслабился.

– Да так, вспомнил. Имя знакомое.

Самоха протяжно вздохнул. Откашлялся, словно собирался что-то сказать, да так и не решился, смолчал. Йоля глянула на одного, на другого. Что-то здесь крылось, в не сказанных пушкарем словах.

– Надысь рыбари наши катранов изловили! – продолжал надрываться внизу распорядитель. – Против Тимони они, конечно, хлипковаты – молодые! Так выйдут супротив него два! Два катрана! Кто поставит на них? Ну? Налетай, народ честной! Посмелей тряси мошной! Праздник нынче! Ну! Давай смелей! Деньгу не жалей!

Зрители зашевелились, многие стали пробираться вдоль рядов к букмекерской решетке.

– У нас на нижних уровнях крысиные бои устраивали, – сказала Йоля. – Совсем не похоже. Только орали то же самое: смелей, не жалей…

Усатый покинул Арену, публика зашумела, предвкушая развлечение. Возле букмекера толпился народ, там снова толкались и бранили друг друга, но драк больше не возникало, подустали зрители. Этот бой должен был стать последним нынче. А внизу уже лязгали и скрипели стальные решетчатые ворота – на Арену выгоняли катранов. Два гибких приземистых зверя скользнули в серый круг, один поднял плоскую башку с округлым рылом и зарычал. Тихое низкое шипение вырвалось из вибрирующего горла. Второй катран отскочил и принял угрожающую стойку. Не видя противника, тупые хищники были готовы схлестнуться друг с другом. Хотя Арену посыпали иловой крошкой заново, запах добычи витал в воздухе, катраны чуяли кровь и ярились. Крики толпы возбуждали их и сбивали с толку.

Лязгнули ворота напротив. В круг медленно вышел Тимоня – панцирный волк. Публика заорала – этого зверя здесь хорошо знали. Волк встал, приподняв лобастую морду, принюхался. Тощие бока, покрытые панцирными пластинами, мерно приподнимались и опускались.

Катраны перестали шипеть друг на друга и развернулись к противнику. Тимоня был небольшим зверем – скорей всего, молодой, еще не вошедший в возраст, – но многочисленные царапины на панцирных пластинах говорили о немалом боевом опыте. Каждый из катранов превосходил волка длиной раза в полтора, но они были по сравнению с массивным хищником тонкими, гибкими и весили заметно меньше.

Пока катраны принюхивались к незнакомому зверю, Тимоня затрусил через Арену прямо к ним. Теперь и они сообразили и, по-змеиному извиваясь с каждым шагом, стали расходиться в стороны. Волк замер – и тут катраны бросились на него. Тимоня метнулся вправо, ударил бронированным боком противника в оскаленную пасть, отшвырнул. Другой катран прыгнул, перелетел через присевшего волка и покатился, взметая тучи песка. Волк ринулся к первому, рванул зубами, отпрыгнул. Толпа заревела, когда катран, пятная песок кровавыми брызгами, кинулся вслед. Затем и второй присоединился к свалке. Рычащий и шипящий ком скрылся во взметнувшейся иловой крошке, мелькали оскаленные морды, лапы, хвосты. Катраны, сражаясь, успевали изредка тяпнуть друг друга, словно им было все равно, кого рвать острыми, похожими на иглы клыками.

– Эти тоже как люди, да, дядька Мажуга?! – крикнула Йоля, стараясь переорать вопящую толпу внизу, на железных ступенях.

Тимоня отскочил, оставив истерзанного катрана извиваться в багровом слипшемся песчаном коме. Второй пятился, заходясь сиплым шипением. Он не хотел драться, перед ним была гора еды – умирающий напарник. Но волк снова подобрался, готовясь к прыжку, и уцелевший катран стал отступать. Тимоня двинулся за ним; его морда была располосована острым, словно бритва, жестким плавником, но волк не обращал на рану внимания. Схватка возобновилась… и вскоре закончилась. Волк вскинул окровавленную морду, и Йоля вдруг поймала его взгляд – тяжелый, неподвижный, как у мертвеца. Тимоня зарычал – зрители отозвались дружным ревом.

Служители, блестя переливающимися жилетками, пробежали вдоль решеток, окружающих Арену. Волк, гордо задрав окровавленную морду, потрусил к выходу. На катраньи туши он даже не глянул. Толпа провожала его восторженным ревом…

– Правильно ушел, – буркнул Игнаш. – Я бы вот тоже так… да не смогу.

– Чего, дядька? Чего бы так?

– Я хотел бы тоже так уйти, – задумчиво проговорил он. – Молча, не глядя ни на кого и задрав голову. И плевать на добычу. Человек так не умеет… а жаль.

Когда ворота за Тимоней защелкнулись, служители стали разбирать решетки. Люди поднимались с мест, размахивали руками, обсуждая поединки. У кассы букмекера снова началась драка, замелькали дубинки прокторов…

К гостям в клетку поднялся сам распорядитель игр.

– Ну как, гости дорогие, по нраву веселье? Таких боев, как на нашей Арене, по всей Пустоши не сыскать! – В голосе усатого была искренняя гордость. Еще бы, эти бои наряду с Арсеналом составляли славу всего Корабля и приносили доход его обитателям.

– Да, развлекательно, – кивнул Самоха. Подумал и добавил с нажимом: – Оч-чень!

– Волк хорош, – согласился Мажуга. – Зверь!

– Тимоня наш знаменит, зверь, да. Ну а теперь бы к столу, а? Посидим, обсудим нашу… хм-м… дружбу. Я провожу.

– Давай уж, Самоха, теперь без нас, – твердо сказал Игнаш. – Это боле по твоей части, а мы к нашим двинем.

Самоха пытался возражать, что-де ему одному не с руки, но Мажуга твердо стоял на своем. Служитель в блестящем жилете сопроводил их с Йолей в Трубу. Там было пустынно и тихо. Вдоль боксов, занятых приезжими торговцами, прохаживались прокторы и харьковские каратели в желтых жилетках. Следили, чтобы никакой груз не перетянули в те отсеки, которые уже обысканы. Постояльцы, побаиваясь грозного вида карателей, вовсе не высовывались, сидели тихо по своим боксам. Кое-где за стальными воротами слышались скрежет сдвигаемых ящиков и негромкий говор. Приезжие уже прознали, что назавтра обыски продолжатся, и у кого было что таить, спешно укрывали добро поглубже. Что ищут каратели, никто толком не знал, и оттого на всякий случай прятали разное.