Горное безумие. Биография Скотта Фишера - Роберт Биркби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я забрал нож Уэса, чтобы в случае срыва или серьезной травмы перерезать веревку, – писал Скотт в дневнике. – Уэс просто не смог бы меня спасти. Очевидно, что мы не имели права на ошибку. Это был день долгих размышлений – о жизни, семье, друзьях. Требовалось быть предельно осторожным». Они стали прикидывать шансы – рассортировали ледобуры, крючья, карабины, веревки – все, что могло понадобиться на спуске. Стало понятно, снаряжения должно хватить. Они вбили крюк в гребень, связали все веревки вместе и, пропустив веревку через прикрепленный к крюку карабин, как бы поделили конец надвое.
«Мы вбивали очередной крюк или якорь настолько прочно, насколько возможно, – вспоминал Уэс. – Я привязывался к этому якорю и занимал максимально устойчивое положение. Скотт с рюкзаками отправлялся по одному концу веревки, я страховал его. Он опускался на половину всей веревки – около ста восьмидесяти метров. Когда он находил место, где мог закрепиться, я спускался к нему по другому концу. Как только удавалось заякориться как следует, мы вытягивали к себе веревку, снова прикрепляли ее к карабину и начинали весь процесс сначала».
Если лед был крепкий, они могли использовать ледобур. Если лед держал плохо или на склоне лежал только снег, они котелком прокапывали его до скального основания, находили трещину, куда можно было как следует вогнать крюк. Один за другим они оставляли на склоне крючья, ледобуры и карабины. «По крайней мере, дважды на спуске по этим длиннющим веревкам попадались сильно выступающие части рельефа, поле которых и приходилось спускаться не непосредственно вдоль склона, а на расстоянии примерно десяти метров от него, – говорит Уэс. – Если бы веревка закончилась прямо за таким выступом и один из нас повис бы на конце ее без возможности дотянуться до стены, это была бы катастрофа. Но нам повезло. Когда веревка заканчивалась, мы каждый раз были в состоянии встать на склоне».
Ночь настигла их примерно на середине склона, они сумели найти карниз, на котором едва хватило места для двух спальников. «Ужасная ночь, – писал Скотт. – Моя самая холодная ночевка, и было очень хреново. Ноги замерзли, но утром пришлось надеть ботинки и идти вниз – не оставалось времени, чтоб согреть ступни. Я чувствовал, что это чревато обморожением, но, чтобы выжить, пришлось сосредоточиться только на спуске». Бо́льшую часть следующего дня они продолжали закрепляться на склоне, спускаться по веревке, страхуя друг друга, и, казалось, это длилось бесконечно.
Наконец они оказались на расстоянии примерно 360 метров от подножия стены, использовали последние крючья, чтобы закрепить веревку как следует, и сбросили ее вниз на всю длину. Затем по очереди благополучно спустились. «Около двух пополудни, – писал Скотт, – мы спустились с проклятой горы». «Веревка осталась на склоне, – вспоминает Уэс. – А мы потащились дальше вниз. Я фактически скакал на одной ноге, а Скотт кашлял, отхаркивая кровь. Он ссохся и был теперь похож на форель, которая долго ничего не ела, – большая голова на маленьком теле».
Сирдар экспедиции выбежал им навстречу с яблоками, печеньем и сыром. Он объяснил, что у остальных носильщиков истек срок найма, и люди разошлись по домам. А сам он в бинокль следил, как они спускались с Клыка.
– Я хотел помочь вам, – сказал он измученным альпинистам, – но просто не мог туда добраться!
– Что ж, – ответил Уэс, – хорошо, что хоть кто-то подумал о нас.
Они добрались до деревни Лете едва живые и остановились в ней, чтобы немного восстановиться. «Мы ели все, что только было, без остановки, – вспоминает Уэс. – Едва заканчивалось одно блюдо, мы заказывали следующее. Через четыре дня местные сказали, что в деревне больше нет ни кур, ни яиц, и мы решили, что пора убираться». Но им пришлось идти не вниз, а вверх, к деревне Джомсом, где имелась взлетно-посадочная полоса и куда снизу прилетали небольшие самолеты.
Оказалось, что погода нелетная, и в Джомсоме скопилось много трекеров, шедших по кольцу Аннапурны и тоже надеявшихся улететь. Скотт и Уэс прождали в Джомсоме еще трое суток, прежде чем удалось сесть на самолет.
Уже в Катманду оказалось, что все хорошие гестхаусы и гостиницы переполнены, оставалось лишь снять жилье вдали от туристического района, в одном из тесных извилистых переулков. Окон в комнате не имелось и едва хватало места для двух узких кроватей. Но едва Скотт и Уэс сели и стали разбирать рюкзаки, раздался стук, затем дверь распахнулась. На пороге стояла Элизабет Хоули.
«Боже, как вы вообще узнали, что мы вернулись? – спросил ее Уэс. – И что мы остановились здесь?» Она не сказала, но Уэс и Скотт предположили, что кто-то из их непальского персонала сообщил, что они долго не возвращались с Клыка. И все же оставалось загадкой, как она узнала, где они сняли жилье. Мисс Хоули села на край одной из кроватей, открыла блокнот, водрузила очки на нос и стала расспрашивать о восхождении. Ей нужны были факты, правильное написание имен, названий, точные высоты и даты. В разделе «Несчастные случаи и достижения» она написала: «Краузе подвернул лодыжку при спуске с вершины 10 октября».
Получив необходимую информацию, мисс Хоули поблагодарила их, пожелала удачи и отправилась домой. «Несколько человек из “Кооператива шерпов”, сопровождавшие нас в начале экспедиции, тоже пришли проведать, как мы, – вспоминает Уэс. – Мы сказали им, что плохо себя чувствуем. Я по-прежнему не понимал, что с ногой, Скотт потерял около половины своего веса. На что шерпы нам сказали: “По крайней мере, вы живы и смогли спуститься. Многим этого не удается”».
Уэс взял напрокат велосипед и поехал на нем в больницу, потому что лодыжку раздуло. «Она не сильно болела, но я не мог наступать на ногу, стопа вообще не слушалась. Мне сделали рентген, и медсестра сказала, что переломов нет и что стоит воспользоваться эластичным бинтом. И я подумал, что я все-таки слабак. С ногой, по-видимому, ничего серьезного, а я никак не могу ее расходить».
Однако через пять недель, когда Уэс наконец вернулся в Штаты и отправился на
