Сын крестьянский - Александр Савельев

Многие облегченно вздохнули, когда кончилось это словоизлияние. Смольянинов опять закричал:

— Великий государь велит имать воров. Вы их в съезжую тащите, а мы с ими расправимся. Теперь разойдитесь со господом!

В это время парень в треухе, в бешмете, ловко сидящий на небольшой степной лошадке, подъехал довольно близко к паперти и весело крикнул, обращаясь лицом не к воеводе, а к народу:

— Ты, бачка, лжу баешь! Нам Митрия царя надо, а Василия царя медведь задери!

Он взмахнул плеткой, гикнул и под одобрительный гул толпы стрелой умчался в переулок.

Смольянинов побагровел от гнева. «Вот-те и имай воров! Вор под носом, а им хоть бы что! — подумал он о толпе. — Дела праховые! Что-то будет?»

Народ стал расходиться. Двое посадских разговор вели:

— Михеич! Парень на коне, я его знаю, Мишка черемис. У прасола Карпухина служилым был, а потом пропал!

— Исаич! Он беспременно до гилевщиков подался, а здесь высматривал, что им требуется. Надо ухо востро держать.

Через несколько дней жители Свияжска смотрели со стен городка на приближающийся большой отряд конных и пеших ратников.

— Глянь, ребята, видать, начальны люди!

— А возле их едет той черемис, что воеводе поносны слова кричал.

— Не поносны, а в самый раз слова, кои ныне и нужны!

Вперед выехал всадник в шишаке, шлеме поверх полушубка. Он закричал:

— Свияжские люди! Сдавайтеся! За царя Димитрия становитеся, и да благо вам будет!

Точно дуновение, прошел по толпе шепот.

— Что делать, сдаваться аль не сдаваться?

— За Димитрия иль за Василия?

— Больно не охота в осаду сесть!

— Шайтан его задави, Василия-то!

Быстро подошли стрельцы со своим головой. Они уже раньше решили покориться.

Заскрипели отворяемые ворота.

Так свияжцы сделались мятежниками. Воевода Смольянинов скрылся. На следующий день присягали царю Димитрию.

Нижний Новгород… Кремль с одиннадцатью башнями и острог находились при впадении Оки в Волгу, на правом берегу Волги. Отряды мордвин, татар, чувашей, марийцев, русских крестьян, холопов, бортников обложили с трех сторон острог. С четвертой стороны были заслоны на левом берегу.

Собрались военачальники осаждавших Нижний Новгород отрядов.

Первым выступил на совете предводитель крестьянского отряда Иван Доможиров. Он был сын смещенного Шуйским воеводы. В 1604–1605 годах служил стрелецким головой в Царево-Кокшайске. Был отчаянно храбр, очень силен, ловок, весел. Но во гневе становился страшен. На лбу багровел сабельный шрам, глаза метали молнии. Он весь сжимался, готовый ринуться… Его в отряде страшились. «Сходней на медведя лезть, нежели с Доможировым связаться!»

Он заговорил приятным тенором:

— Что я вам скажу? Оружны мы вельми погано. Пушек нет, самопалов мало. С копьем, рогатиной да топором на прясла не попрешь. Спервоначалу стену из пушек рушить надо али подкоп под ее подвести да взорвать, а тогда, если самопалы есть, в брешь и при, благо народу у нас много. А мы стены рушить пока не можем. — Еще более оживившись, он продолжал: — Вести я из-под Кром получил радостные. Там большой воевода наш, Болотников, князя Трубецкого разбил. Вестимо дело, ему можно бить, коли есть у его мортиры, гафуницы, кулеврины, пищали, да и самопалов уйма.

Мордовский старшина Воркадин прибавил:

— Великий воин Болотников, к нам бы его…

Москов, тоже старшина, сказал:

— Пока ждать нам надобно. Измором брать станем город!

На том и порешили.

Нижегородцы упорно держались, часто делали вылазки.

Прошел месяц. Морозным утром два всадника на породистых конях, в богатых, блестящих доспехах пристально смотрели с опушки леса на лагерь мордвин, осаждавших Нижний Новгород. То были Пушкин и Ададуров. Первый со злобной радостью говорил:

— Смотри, друже Сергей! Стан открыт, без гуляй-города. Ишь нехристи неприкаянны, бродят туды-сюды. Прижились здесь, как у себя в лесных трущобах. Не чуют, вражьи дети, что сметем их с места сего. Ишь погань!

Ададуров, хлестнув коня нагайкой, озабоченно ответил:

— Ладно, боярин! В обрат едем. Пора напуск зачинать!

Всадники скрылись в сосновой чаще. Вскоре на опушке леса показалось несколько тысяч царской кавалерии. До лагеря мордвин было полем с полверсты. Снегу немного. Раздалась команда, и лава конников понеслась, поднимая снежную пыль. Горбоносые, черные, в высоких бараньих шапках, в синих бешметах, с дикими криками мчались кавказцы. Ворвавшись в лагерь, они пустили тучу стрел, потом с ходу начали рубить растерявшихся мордвин и крестьян кривыми саблями. С флангов тоже скакали озверелые конники, в полушубках, одетых на легкие кольчуги, в шлемах, с копьями, самопалами. Пушкин и Ададуров летели как ветер впереди. Ратное безумие охватило конников. Они нанизывали мордвин на копья, били из самопалов, пистолей, секли саблями, гнали их к берегу, зажгли лагерь. Повстанцы с криками отчаяния тонули в реке.

Со скрипом раскрылись ворота города, грохнулся через ров подъемный мост. Вооруженные толпы нижегородцев, пеших, конных, вдогонку бросились вместе с войсками добивать врагов. Многие мордвины, крестьяне и бортники были в лагере с женами и детьми. Их тоже беспощадно убивали.

Доможиров, Москов, Воркадин, с отрядом верхоконных, видя, что «сила солому ломит», прорубились сквозь вражью лаву и скрылись в лесу. На месте лагеря остались трупы, догорало пожарище…

Доможиров[42] едучи по лесу, вдруг запел песню. Многие удивленно оглянулись на него. Москов, удрученный ратной неудачей, с досадой спросил:

— Ты что, Иван, радостен? Нас побили, а ты спеваешь. Нашел время!

Доможиров, когда кончил петь, усмехнулся:

— А чего печалиться? В одном месте нас побили, в другом мы побьем, на то и война!

Он крикнул толмача, касимовского татарина Абдула Гасанова:

— Слухай, Абдул! Скачи к Болотникову в Калугу. Зови его к нам на Волгу. Здесь ему будет где разгуляться. На вот грамоту, кою мы намедни писали, чти ее!

Абдул прочел:

— «От Ивана Доможирова со крестьянами, да от мордовских старшин Москова и Варкадина, да и от башкирского тархана Ордын-Нащекина, да от татарского воителя Алиева с воинами их. Большой воевода Болотников! Привет тебе шлем! На Волгу к нам подавайся, когда в Калуге дела справишь. Народу черного да инородцев всяких на Волге больно много. Съединишь их, тогда погоним бояр, князей, дворян. Езжай к нам, а мы твои помощники верные по гроб жизни».

Смуглый горбоносый Алиев возбужденно крикнул:

— Правильно, Иван, писано, верно! Обеими руками подписуемся!

Остальные замахали шапками, закричали:

— Вези, Абдул, грамоту! Зови, зови Болотникова к нам!

Оживленно переговариваясь, смеясь, всадники двинулись далее по широкой дороге, скрылись… Ветер набегает, лес шумит, перестанет, опять шумит… На землю падают снежные шапки с деревьев. Темно-синее небо. Дорога идет к западу. Там небо светлее, светлее: над горизонтом переходит в догорающий багрянец. И вот уже одинокие звезды… И сумрак наплывает… Ветер стих… Лесное безмолвие…

Осада Нижнего Новгорода являлась в эти дни лишь отдельным эпизодом. Восстания в Поволжье продолжались. Широко разлилось в Поволжье и далеко за его пределами движение, возглавленное Ильей Горчаковым, так называемым Илейкой.

Оно началось много раньше восстания Ивана Болотникова, еще в правление Лжедимитрия I, возникло и первоначально развивалось своим путем.

Войско Илейки формировалось на далеком Тереке.

Во второй половине XVI и начале XVII века много казачьих ватаг бродило по святой Руси. Попадали они и за рубеж: «В казаках брели холопы боярские и всякие воры ерыжные и зерщики». Они то царю служат, то восстают против царя. Кони ногайские, седла татарские. Появляются здесь, там, исчезают, как дым. Пища их: сыр из кобыльего молока, овсяные лепешки. Шматки баранины лежат под седлами на спине у лошадей, преют в поту, темнеют и с жадностью съедаются.

Отрядом командует «есаул», или «атаман», или «батько».

…Бурно несется с гор Терек. Вокруг дремучие леса шумят. Зверья в них множество. Одних кабанов сколько!

На берегу раскинулся казачий лагерь. Здесь зимовка после летней страды — разбойных походов на стругах по Хвалынскому (Каспийскому) морю.

Шумит лес, бурлит река… Шумит казачий круг… Решают, что делать будут: весна не за горами.

Пожилой казак Ничипор Карга двинулся вразвалку к пню и залез на него. Шапка лихо сдвинута назад, полушубок расстегнут. Сивые усы. На темном морщинистом лице от лба к правому уху виден синеватый рубец. Весело и бесшабашно ухмыляется — море ему по колена. Заявил:

— Слухай, атаманы-молодцы! Треба нам скопом на Кур-реку тронуться, а оттоль на море альбо в Туретчину податься, турецких людей громить на судах. А ежели добычи нам не будет, треба на Кизылбашского шаха двинуть. Слово мое верно! Разумнее не придумаете!