Обед в ресторане «Тоска по дому» - Энн Тайлер

— Я там не в своей тарелке. Бессмысленная затея. К чему это?

Перл решила, что он, пожалуй, прав. Да, пусть-ка Рут поломает себе голову, куда он пропал! Те, кто оставляют нас, в конце концов жалеют об этом. Она вообразила, как Рут в одиночестве бродит по комнатам, печально всматривается в голые окна.

Еще через неделю Перл попросила Эзру свозить ее на ферму.

Он не мог отказать — без его помощи, без машины ей туда не добраться. Точно по уговору, оба принарядились — как-никак ехали в гости. Дом был заколочен и покинут. Только собака во дворе обнюхивала кость, но собака была пришлая.

Возвратясь домой, Перл позвонила Коди в Нью-Йорк.

— Вы что, больше не ездите на ферму?

— У меня здесь много дел.

— А Рут на неделе будет там?

— Я хочу, чтобы она была здесь, со мной. В конце концов, мы только что поженились.

— Когда же мы повидаемся?

— Думаю, довольно скоро. Как-нибудь непременно заедем…

Но они не заезжали, а если и бывали на ферме, то не сообщали Перл, а ей гордость не позволяла спрашивать. Кончилось лето, стали разноцветными листья, а Эзра так и ходил подавленный.

— Сынок, — говорила ему Перл, как в детстве, — ты бы позвал кого-нибудь в гости. Пригласи друзей к обеду, кого захочешь.

Эзра отказывался.

Время от времени Перл звонила Коди в Нью-Йорк. Он был вежлив, но ничего определенного не обещал. Рут, если подходила к телефону, смущалась от волнения, отвечала невпопад. Потом в октябре целые две недели на звонки никто не отзывался. Перл подумала, уж не на ферме ли они, и стала уговаривать Эзру выяснить, так ли это. Он в конце концов согласился съездить, но не застал там ни души.

— Четыре окна разбиты, — сообщил он. — Не то камни бросали, не то стреляли по стеклам.

Перл перепугалась. Мир угрожающе сжимался, наступая на них; даже здесь, на знакомых улицах, она больше не чувствовала себя в безопасности. И кто знает, что могло случиться с Рут и Коди. Вдруг они лежат мертвые в своей квартире, пали жертвами бандитского нападения или какой-нибудь немыслимой катастрофы, какие часто случаются в Нью-Йорке, и тела их найдут спустя недели. Вот что выходит, когда человек отрывается от семьи! Так нельзя — с кем, с кем, а уж со своей-то семьей надо поддерживать связь.

День за днем Перл продолжала отчаянные попытки дозвониться до Коди, не опускала трубку, иной раз выслушивая до тридцати-сорока гудков. В этом мягком далеком сигнале было что-то успокаивающее. По крайней мере он связывал ее с чем-то в квартире Коди.

Однажды он наконец ответил. Случилось это в последних числах октября. Она была так ошарашена, что буквально потеряла дар речи. Казалось, у нее уже вошло в привычку довольствоваться монотонными гудками телефона.

— Это ты, Коди… — пробормотала она.

— A-а, мама.

— Коди, где же вы были?

— Меня вызывали в Огайо. Рут ездила со мной.

— Вы две недели не отвечали по телефону, мы разыскивали вас на ферме. Там, между прочим, выбито несколько окон.

— Черт подери! Я же плачу Джареду, чтобы таких фокусов не случалось.

— Ты не представляешь себе, Коди, что я пережила, когда узнала насчет этих окон… Ферма разваливается, а тебя нет как нет, ну, думаю, наверное, мы никогда больше не увидимся.

— Но мне же надо работать, мама.

— Я думала, после женитьбы вы переедете в Балтимор, ты ведь собирался отремонтировать ферму, насадить сад и все такое…

— Да, конечно, это не исключено, — сказал Коди. — Попроси, пожалуйста, Эзру заделать окна. Ладно? И пусть он поговорит с Джаредом. Я не могу допустить, чтобы ферма разваливалась.

— Хорошо, Коди, — сказала она. Потом спросила насчет Дня благодарения: — Вы приедете? Ты ведь знаешь, как Эзра любит, чтоб мы все собирались у него в ресторане.

— Ах этот Эзра и его ресторан…

— Ну пожалуйста, мы же совсем вас не видим.

— Что ж, может, приедем.

И вот в ноябре они приехали. Коди выглядел элегантно, непринужденно, Рут в широком и вычурном синем платье — нелепо. Волосы у нее были такие короткие, а головка такая маленькая, что казалось, бедняжка вот-вот утонет в своем платье. Она с трудом ковыляла на высоких каблуках и по-прежнему избегала смотреть Эзре в глаза.

— Чем же вы занимались? — спросила Перл у Рут, когда они на «кадиллаке» Коди ехали в ресторан.

— Да ничем особенно.

— Обставляли квартиру?

— Обставляли? Нет.

— Мы там почти не бываем, — сказал Коди. — У меня теперь долговременные контракты. В декабре начинаю реорганизацию труда на текстильном предприятии в Джорджии, программа серьезная, месяцев на пять, а то и на полгода. Думаю, Рут поедет со мной, снимем себе домик. Нет смысла мотаться туда-сюда, верно?

— В декабре? Но тогда у вас пропадет рождество, — сказала Перл.

— Что значит «пропадет»? — удивился Коди.

— Я хотела сказать… Вы тогда приедете в Балтимор?

— Ах вот ты о чем… Вряд ли. Скорее всего, нет. Но мы же приехали к вам на День благодарения.

Она решила промолчать. У нее была своя гордость.

По обыкновению, они сидели за семейным столом, окруженные многочисленными посетителями. (В то время — в начале шестидесятых — длинноволосые юнцы открыли для себя Эзрин ресторан с вкусной свежей едой и собирались там каждый вечер.) Жаль, что Дженни не смогла приехать; она гостила на праздники у родных мужа. Но Рут по крайней мере здесь — хоть какая-то замена. Перл улыбнулась ей через стол.

— Так смешно обедать там, где когда-то сама готовила, — сказала Рут.

— Хочешь зайти на кухню? — спросил Эзра. — Ребята будут рады повидать тебя.

— Ну что ж, я не против, — сказала Рут. Впервые после замужества она посмотрела ему прямо в глаза, а может, Перл только теперь это заметила.

Эзра с шумом вылез из-за стола и провел Рут на кухню. Перл сразу поняла, что Коди недоволен. Он перестал разворачивать салфетку и уставился на них, даже рот открыл, словно собирался возразить. Но потом, видно, передумал. Сердито встряхнул салфетку и промолчал.

— Так когда же вы переезжаете на ферму? — спросила Перл.

— На ферму? Не знаю, — сказал он. — Все так изменилось. Я теперь занимаюсь совсем другой работой. — Он снова глянул в сторону кухни.

— Ты же хотел растить там детей. Только об этом и твердил.

— Мои долгосрочные контракты… — сказал он, будто и не слыша ее слов.

— Ты ведь так мечтал об этом.

Но он продолжал наблюдать за женой и братом. Его ничуть не интересовали рассуждения матери. Кухня была перед ним как на ладони, и ничто, даже самая малость, не могло укрыться от его глаз. Почему же Коди нервничал? Эзра и Рут, повернувшись спиной к залу, разговаривали с кем-то из поваров. Эзра помогал себе жестами. Он широко развел руки, одна из них оказалась за спиною Рут, но не коснулась ее плеча и, уж конечно, не обняла — ничего подобного. Но тем не менее Коди резко поднялся.

— Коди! — позвала Перл.

Он решительно направился на кухню, зажав в руке салфетку. Перл бросилась за ним и догнала его в тот самый миг, когда он сказал:

— Идем, Рут.

— Почему?

— Я приехал не для того, чтобы наблюдать, как вы с Эзрой любезничаете на кухне.

Рут выглядела напуганной. Ее лицо еще больше заострилось.

— Пошли. — Коди взял ее под руку. — До свиданья, — бросил он Перл и Эзре.

— Господи, — говорила Перл, семеня за ним. — Ох, Коди, ну что ты выдумываешь? Можно ли так глупо вести себя?

Коди на ходу сорвал с медного крючка пальто Рут. Распахнул входную дверь, вытащил Рут на улицу и захлопнул дверь за собой.

— Не понимаю, — сказал Эзра.

— Почему всегда так получается? — спросила Перл. — Почему все у нас непременно кончается ссорой? Разве мы не любим друг друга? Нет, правда, разве мы не желаем друг другу добра?

— Конечно, желаем, — сказал Эзра.

Его ответ прозвучал так спокойно и твердо, что она утешилась. В конце концов со временем все наладится. Перл послушно вернулась вдвоем с Эзрой к столу, к забытой индейке, к обеду, сервированному на белой льняной скатерти.

Наверху в доме четыре затхлые, скудно обставленные спальни. Кровати там настолько продавленные, что даже влюбленные парочки обходят их стороной; серые от грязи стеганые одеяла гладко расправлены. Но возле окна лежит мертвая птица.

— Эзра! Эзра! — кричит Перл с лестничной площадки. — Поднимись сию минуту. Захвати с собой метлу и мешок для мусора.

Он покорно взбирается по ступенькам. Она смотрит вниз и с болью замечает, что его прекрасные светлые волосы поредели на затылке. Ему уже тридцать семь, в декабре стукнет тридцать восемь. Теперь он, по-видимому, уже не женится. Так и будет всю жизнь хозяйничать в своем странном ресторане с нелепой едой, нерасторопными официантками и поварами-иностранцами с сомнительными документами. Можно сказать, Эзра пережил трагедию, хотя в мировых масштабах трагедия эта не столь уж и велика. Можно сказать, они с Рут пережили трагедию. Что-то с ними случилось; что-то у них отняли. Они потеряли это что-то. И сами потерялись. И то, что Коди вправду хороший человек, веселый, занятный, по-настоящему добрый (ко всем, кроме Эзры), ничуть не меняет дела.