История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

Взяв это письмо и паспорт для поездки в Аржантан, Шарлотта поблагодарила Барбару и простилась с ним. Звук ее голоса поразил молодого человека и вызвал предчувствие, которого он тогда не понял. «Если бы мы знали тогда ее намерение, — говорил он, — и были бы способны воспользоваться ее рукой для совершения преступления, то направили бы ее месть не на Марата».

Веселость, не покидавшая Шарлотту даже во время серьезных разговоров о политике, исчезла, когда она навсегда покинула убежище жирондистов. Она постаралась скрыть внутреннюю борьбу под суетливостью и притворством. Только серьезное выражение ее лица и несколько слезинок, которые она не могла утаить от своих близких, выдали тоску, овладевшую самоубийцей. На вопрос тетки она ответила: «Я плачу о несчастьях моей родины, моих родителей и о ваших. Пока Марат жив, никто не может ручаться ни за один день своей жизни».

Госпожа де Бретвиль вспомнила впоследствии, как, войдя в комнату Шарлотты, чтобы разбудить ее, нашла на постели Библию, раскрытую на Книге Юдифи, и прочла следующий подчеркнутый стих: «Юдифь вышла из города, сверкая чудной красотой. Бог одарил ее для спасения Израиля».

Восьмого июля она выехала в Аржантан. Там Шарлотта навеки простилась с отцом и сестрой, сказала им, что идет искать убежища в Англии и хочет получить родительское благословение перед долгой разлукой.

Отец согласился на ее отъезд.

Уныние и бедность, царившие в родительском доме, могила матери, изгнание братьев, крушение всех надежд, разрыв со всеми связями детства, вместо того чтобы ослабить решение молодой девушки, еще сильнее подкрепили его. Ей не о чем было жалеть, нечего было ожидать. Обнимая отца и сестру, она больше оплакивала прошлое, чем сокрушалась о будущем. В тот же день она вернулась в Кан.

Девятого июля на рассвете она взяла подмышку небольшой сверток, обняла тетку и сказала ей, что хочет рисовать сушильщиц сена на соседних лугах. Девушка вышла из дома с папкой в руках, — чтобы никогда уже не вернуться.

Внизу лестницы она встретила сына бедного работника по имени Робер, который жил в доме, выходившем окнами на улицу. Мальчик по обыкновению играл на дворе. Иногда она давала ему картинки. «Возьми, Робер, — сказала она, подавая ему папку для рисования, — будь умником и поцелуй меня. Ты меня больше никогда не увидишь». Это была последняя слеза, пролитая ею. Теперь ей оставалось только пожертвовать своей кровью.

Ее отъезд, причины которого не знал никто из ее соседей, обнаружили с помощью одного обстоятельства, ясно обрисовавшего спокойствие ее души. Против дома госпожи де Бретвиль, на противоположной стороне улицы, жило семейство Лакутюр. Сын, страстный любитель музыки, ежедневно посвящал несколько утренних часов игре на фортепьяно. Через открытое окно игра его была слышна и в соседних домах. Шарлотта, приоткрывала свое окно и, наполовину спрятавшись за занавесками, облокачивалась на каменный подоконник и мечтала под звуки музыки. Молодой музыкант, воодушевленный присутствием девушки, не пропускал ни одного дня, чтобы в обычный час не сесть за свой инструмент, а Шарлотта каждый день отворяла свое окно. Сходные вкусы, казалось, установили безмолвную связь душ, узнавших друг друга благодаря музыке.

Накануне того дня, когда Шарлотта окончательно решила привести в исполнение свое намерение, звуки фортепиано раздались в обычный час. Шарлотта по привычке раскрыла окно и слушала музыку так же сосредоточенно, как всегда, а замечталась еще глубже. Но она захлопнула окно раньше, чем музыкант закрыл крышку инструмента, как будто желала избежать тяжелого прощания с последним пленявшим ее удовольствием.

На следующий день молодой музыкант, сев за свой инструмент, посмотрел, не откроется ли при звуках прелюдии окно племянницы госпожи де Бретвиль. Окно не открылось. Таким образом он узнал об отъезде Шарлотты.

Она приехала в Париж в четверг 11 июля, в полдень, и попросила проводить ее в гостиницу, которую ей рекомендовали в Кане, — «Провидение» на улице Старых Августинцев. Шарлотта заснула в пять часов вечера и проспала крепким сном до следующего дня. Никто не может знать, что она пережила в своей душе в течение долгих часов уединения в гостинице, среди шума столицы, суматоха которой поглощает все мысли: только проснувшись, она ясно увидела, что принятое решение должно быть приведено в исполнение. Кто может соразмерить силу идеи и внутреннюю борьбу? Идея восторжествовала.

Надев простенькое, но приличное платье, Шарлотта отправилась к Деперре. Друг Барбару заседал в Конвенте. Дочери его, за отсутствием отца, взяли у молодой девушки рекомендательное письмо, а она вернулась к себе и провела весь день в своей комнате: читала, размышляла и молилась. В шесть часов она опять пошла к депутату. Он ужинал со своим семейством и друзьями, встал из-за стола и принял ее без свидетелей. Шарлотта просила проводить ее к министру внутренних дел Тара, чтобы своим присутствием и влиянием поддержать правдивость доказательств, которые хотела представить.

Деперре, вследствие позднего времени и присутствия гостей, отказался проводить Шарлотту к Тара, но сказал, что заедет за нею на следующий день утром и отвезет в Собрание. Она сообщила ему свое имя и адрес и сделала несколько шагов к выходу; потом, как бы поддавшись чувству симпатии, которую ей внушило честное лицо это человека, она сказала ему голосом, полным задушевности: «Позвольте мне подать вам совет, гражданин: оставьте Конвент, вы не можете принести там больше пользы; поезжайте в Кан и присоединитесь к вашим друзьям и братьям». — «Мое место в Париже, — ответил депутат, — и я его не покину». — «Вы делаете ошибку, — многозначительно возразила Шарлотта. — Верьте мне, — прибавила она, понизив голос, — бегите, бегите до завтрашнего вечера!» Слова эти Деперре объяснил себе как простой намек на опасность, угрожавшую в Париже людям его партии. Он вернулся к друзьям и сказал им, что в манерах и словах молодой девушки, с которой он только что разговаривал, было что-то странное.

Вечером того же дня Конвент издал декрет, повелевавший опечатать бумаги депутатов, подозреваемых в сношениях с двадцатью двумя. В их числе был и Деперре. Однако на следующий день, 13-го, рано утром он зашел за Шарлоттой, чтобы проводить ее к Тара. Министр не мог принять их ранее восьми часов вечера. Эта неудача огорчила депутата. Он объяснил молодой девушке, что вследствие мер, принятых Конвентом прошлой ночью, отныне его покровительство может скорее повредить ей, чем принести пользу, и расстался с нею у дверей гостиницы. Она сделала вид, что входит туда, тотчас же вышла опять и, спрашивая дорогу на каждой улице, добралась до Пале-Рояля.

Шарлотта вошла в сад не как путешественница, желающая удовлетворить свое любопытство лицезрением памятников и общественных садов, но как человек, у которого в городе есть дело и который не хочет потерять ни одного часа и сделать лишнего шага. Отыскав под галереями магазин оружейника, она вошла туда, выбрала кинжал с ручкой из черного дерева, заплатила три франка, спрятала его под косынку и медленными шагами вернулась в сад, где присела на минуту на одну из каменных скамеек.

Там, хоть и погруженная в свои мысли, она все же любовалась играми детей, некоторые из которых доверчиво прислонялись к ее коленям. Девушку угнетала мысль не о самом поступке, который она уже решила совершить, но способ его осуществления. Она хотела придать убийству вид торжественного заклания, которое повергло бы в ужас души подражателей тирана. Сначала Шарлотта намеревалась подойти к Марату и убить его на Марсовом поле во время торжественной церемонии праздника Федерации, которая должна была состояться 14 июля. Отсрочка этого торжества до дня победы над вандейцами и мятежниками лишила ее арены действий. Второй мыслью было убить Марата на вершине Горы, посреди Конвента, на глазах его поклонников и соратников.

Но из разговоров с Деперре она узнала, что Марат больше не появляется в Конвенте. Значит, приходилось искать свою жертву в другом месте и, чтобы приблизиться к ней, следовало обмануть ее. Шарлотта написала Марату записку, которую отдала привратнице «друга народа». «Я приехала из Кана, — писала она. — Ваша любовь к отечеству заставляет меня предполагать, что вам очень интересно будет узнать о печальных событиях в этой части республики. Я приду к вам около часу, будьте добры принять и выслушать меня. Я предоставлю вам возможность оказать Франции большую услугу».

Шарлотта, рассчитывая на впечатление, которое должна была произвести ее записка, отправилась в назначенный час к Марату, но ей не удалось попасть к нему. Тогда она оставила вторую записку, еще более убедительную и искусно составленную. Девушка взывала уже не только к патриотизму, но и к милосердию «друга народа» и ставила ему западню, рассчитывая именно на предполагаемое великодушие. «Я писала вам сегодня утром, Марат; получили ли вы мое письмо? Я сомневаюсь в этом, потому что меня отказались пропустить к вам. Повторяю, что приехала из Кана, что могу сообщить вам вещи, чрезвычайно важные для блага республики. К тому же меня преследуют за мою приверженность к свободе. Я несчастна; этого достаточно, чтобы я имела право на ваш патриотизм».