Мазарини - Пьер Губер

Прежде чем перейти к описанию пресловутых 27 статей, королева утвердила их после переговоров, взрывов гнева и исправлений, заранее решив никогда их не применять, но сделав вид, что уступает по нескольким пунктам, поскольку ничего другого сделать не могла; следует напомнить, что в основе конфликта с парламентами (в том числе с провинциальными) лежали без конца осложнявшиеся реальные налоговые проблемы, которые могли быть решены только волевым порядком. К лету ждали финансового краха и баррикад, и мы задаем себе вопрос: действительно ли самые скандальные вопросы были самыми важными?

27 статей (лето 1648):

реформы, предложения реформ, улаживание отношений

Ряд статей касается налогов — хороший способ завоевать популярность и оказать протекцию друзьям, не забывая о себе. Сначала будут сокращены на четверть налоги 1647 года и аннулированы недоимки трех или четырех предшествующих лет, что нисколько не волновало Мазарини, — онпрекрасно знал, что эти деньги никогда не будут выплачены. К тому же ради обеспечения популярности, с целью заставить «вернуть награбленное» мерзких финансистов (которые все-таки собрали налоги, но, конечно, присвоили добрую их часть), будет созвана «палата правосудия» (еще одна), перед которой предстанут виновные. Да, членов палаты назначат, но у них не будет ни времени для работы, ни желания ее налаживать (слишком часто пришлось бы судить самих себя). Статья о парижских налогах: разнообразные налоги предполагается брать с зажиточных людей, упоминается, что обмер, откуп, свободные феоды и даже тариф и его табло прав на городскую пошлину будут аннулированы или ограничены.

Поскольку чиновники никогда не забывают о себе, принимается решение о запрете на раздел должностей (не делать из одной должности две или четыре), о выплате жалованья и драгоценного годового налога. Любые меры, вступающие в противоречие с этими положениями, будут аннулированы — правда, не слишком быстро и не без тайного умысла. Дается главное обещание — не нарушать принятых законов. Что это? Парламентская наивность? Милые проделки Мазарини?

Другие статьи, не столь демагогичные, были опасны по-иному. Парламент претендовал на контроль, если не над всем правосудием королевства, то, во всяком случае, над всей финансовой сферой, признавая, по примеру английского парламента, только меры, которые сам обсудит и примет. Подобное решение могло заложить основу изменения самой природы королевства, породить своего рода законодательную власть, если бы королева хоть на мгновение решила уступить (конечно, для вида, по принуждению) этому требованию, совершенно неприменимому и неприемлемому для Французской монархии.

Впрочем, главное, скорее всего, заключалось в другом. Парламент собирался устранить то, что было оружием монархии многие десятки лет (со времен правления Ришелье), — «комиссаров, рассылавшихся во все концы королевства», назначавшихся Королевским советом и наделенных почти неограниченной властью. Интенданты состояли при губернаторах, при армии, но были поставлены над всеми чиновниками системы правосудия и финансового ведомства; с 1641 года они возглавляли даже сбор налогов при поддержке финансистов и солдат. Парламент хотел упразднить комиссии и комиссаров, и это ему почти удалось, но Мазарини в конце концов доказывает, что агенты короля необходимы при войсках и в приграничных провинциях, и спасает тех, кто заправляет делами повсюду от Пикардии до Бургундии, Прованса и Лангедока. Чиновники внутри королевства — жалкая кучка — теоретически исчезают, но получают разные новые должности и продолжают переписываться с канцлером (их письма были опубликованы…). Кроме того, известно, что совет продолжает посылать в провинцию своих уполномоченных, наделенных некоторой властью. Итак, монархия как будто капитулировала, в действительности же она лавировала.

Остается 6-я статья, вызвавшая много споров: казалось, что она устанавливает нечто вроде «habeas corpus» (знаменитый английский закон, гарантировавший личную свободу английских граждан) на французский манер: «Ни один подданный короля не может содержаться в тюрьме более суток без допроса и передачи судье». Мало того, что этот текст слово в слово повторяет указ Мулена (1566 год), который никогда не применялся (как многие другие), но он был практически отменен уже 31 июля. Тем не менее удалось сохранить конец статьи, где уточнялось, что «никакой чиновник не может быть отстранен от должности королевским указом»: по сути, вместо замечательного «habeas corpus» вводилось нечто вроде парламентского иммунитета только для чиновников.

Как бы там ни было, подобные тексты (одновременно амбициозные и ностальгические) были совершенно неприемлемы для короля (и для премьер-министра) и не действовали, разве что в краткий миг «событий».

Параллельно с политическими размышлениями (правда, их сопровождали переговоры), парламент, поддержанный парижским «общественным мнением» (его легко было воспламенить старыми лозунгами и оскорбительными памфлетами) принялся за откупщиков, арендаторов и финансовых «гарпий», ответственных за все налоги, скандалы и ужасную нищету. В конце июля президент Матье Моле выступает (наивно?) за конфискацию всего имущества всех финансистов ради решения денежных проблем монархии, а старик Бруссель, восторженный оратор и демагог, вовсю трубит о «неприличных» доходах откупщика Тюбефа, вдовы откупщика Лекамю и даже вдовы маршала д'Эффиа. Вскоре парламент, побуждаемый все той же группой людей, решит начать преследование крупнейших откупщиков (Кателана, Табуре, Лефевра), которые как будто случайно не были связаны с семьями известных парламентариев. Приближался момент, когда могли напуститься и на них, а этого допускать было никак нельзя: правительство, зависевшее от финансистов, вынуждено было реагировать.

Не стоит себя обманывать: суть дела заключайся именно в этом; смелые требования, дерзкие и в конечном итоге безответственные и глупые выступления парламентариев не шли ни в какое сравнение с задачами, которые Мазарини понимал лучше всех: необходимо было решить проблему государственного долга, даже пойти на банкротство, но спасти нужных финансистов, столпов государства, сохранить их для завтрашнего, послезавтрашнего дня, для далекого будущего королевства и короля. Деньги — подоплека практически всего, в том числе и баррикад.

Лето 48-го:

от хорошо испытанных уловок к забытому банкротству

Тридцать пять лет назад голландский историк Эрнст Коссманн первым констатировал (сегодня труды Франсуазы Байяр позволяют нам увидеть это совершенно ясно), что в 1648 году проблема поиска денег стала столь острой, что правительство без конца почти агрессивно взывает к налогоплательщикам и финансистам (чья помощь в конечном итоге всегда оказывается самой действенной).

Вернемся ненадолго назад: по-прежнему необходимо было оплачивать войну, в том числе помогать союзникам, расходы превышали 120 миллионов ливров, то есть 10 тонн чистого серебра (или тонну золота). В 1647 году расходы достигли 143 миллионов: но где взять деньги? В 1645 году правительство нашло достаточно банкиров и подписало 7 откупных договоров (на 17 миллионов), 82 соглашения (на 47 миллионов) и выпустило не менее 238 заемов, гарантировавших не менее 102 миллионов, несмотря на то что «денежные мешки» знали: правительство возвратит деньги не раньше, чем через два года. И все-таки в 1647 году банкиры не побоялись оплатить 84% расходов государства (цифры Франсуазы Байяр).

Однако в 1648 году денежные господа решили уменьшить свой риск (им благоприятствовала «конъюнктура»), заключив около 20 договоров на сумму, не превышающую 10 миллионов… Именно поэтому Партичелли так яростно взялся за Париж, собираясь заставить столицу платить, но у него мало что вышло. Становится понятно, почему в том году все жаловались, что денег не хватает, что они не поступают, и не хотели рисковать. Говорили, будто королева берет в долг (у кого?) и закладывает (где?) драгоценности, принадлежащие короне, что, возможно, было правдой; Мазарини писал верному (тогда) Тюренну, что ссоры с парламентом «нас оставили совершенно без денег и закрыли все счета, неизвестно, куда обратиться, чтобы получить хотя бы малые суммы». Пришлось пожертвовать несчастным (и не слишком честным, и неумелым) суперинтендантом д'Эрли и заменить его храбрым маршалом Ламейерэ, чьим главным достоинством была родственная связь с Ришелье. Что мог сделать маршал: ведь доходы 1648, 1649 и 1650 годов были уже съедены? Следовало прибегнуть к жестким мерам.

Для начала Мазарини сократил проценты (с 15% до 10%, а затем и до 5%), выплачивавшиеся сторонникам реформы, арендаторам и финансистам, но этого оказалось недостаточно. Главное событие произошло 18 июля 1648 года, В тот день совет «в узком составе» (шесть министров и королева) решил аннулировать все заемы, договоры, вторичные и дополнительные договоры с передачей обязательств, авансы, предоставленные частным лицам на этот год и на следующие годы, «поскольку король посчитал, что не сможет покрыть военные и другие расходы, необходимые для сохранения государства, если оставит эти документы в силе». Иными словами, свершилось открытое банкротство, на время решившее все финансовые проблемы, чего и добивался Мазарини. Было объявлено, что проценты по аннулированным заемам будут выплачены… позже. Вслух об этом не говорилось, но речь шла вовсе не о безобидной мере. Если вспомнить, что, во всяком случае, две трети парламентариев и членов других судов (так называемых высших) были еще и финансистами, поручителями финансистов и кредиторами финансистов, легко будет понять смысл постановления от 18 июля. Королевское банкротство серьезно затрагивало всех этих людей, что они немедленно ощутили, неважно — питая надежду на будущие выплаты и компенсации или заранее похоронив их. Именно это обстоятельство — хотя о нем никогда не говорили вслух — должно было разжечь гнев парламентариев, толкнуть их на дерзкие поступки, возможно, воздвигнуть чуть позже три-четыре баррикады, но, конечно, не более того, поскольку сии господа никогда не забывали об осторожности.