Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подсел к Марии Фиоле.
– А что пьете вы?
– Водку, – ответила она радостно.
– Хорошо, мне тоже водки, – сказал я Альфонсу, чье крысиное личико выжидательно смотрело на меня мутными, усталыми глазками.
– Двойную! – гаркнул Рауль, слегка покачнувшись. – Сегодня все вдвойне!
Я посмотрел на Мойкова.
– Его снова осенило вечное таинство человеческого сердца? – спросил я. – Неземная сила любви?
Мойков с ухмылкой кивнул.
– Она самая. С тем же успехом можно назвать это таинство и иллюзией: субъект ошибочно полагает, что объект страсти всецело пленен им, и только им.
– Быстро же его скрутило.
– Le coup de foudre[26], – деловито пояснила Мария. – И, как всегда, поразило только одну из сторон. Другая об этом даже не догадывается.
– Когда вы вернулись? – спросил я и посмотрел на нее. На всеобщем испанском фоне и в ней вдруг тоже появилось что-то испанское.
– Позавчера.
– И снова идете на съемки?
– Сегодня нет. А что? Хотели пойти со мной?
– Да.
– Наконец-то хоть одно внятное слово в этом царстве всеобщей умиленности. Ваше здоровье!
– И ваше!
– Всеобщее здоровье! Salute! Salve! – заорал Рауль со своего места, чокаясь со всеми подряд. – Твое здоровье, Джон!
Он попытался встать, но его качнуло назад и бросило обратно в троноподобное кособокое кресло, которое угрожающе затрещало. Наряду с другими своими уродствами будуар был частично обставлен такими вот чудищами в новоготическом стиле.
– Сегодня вечером! – шепнул мне Лахман. – Я подпою мексиканца! Он-то думает, что я пью текилу наравне с ним, но я подкупил Альфонса, официанта, и он подает мне только воду.
– А твоя пассия?
– Она ничего не знает. Все получится само.
– На твоем месте я бы спаивал ее. Ведь это она не хочет. Мексиканец-то вроде не против, ты же сам говорил.
На секунду Лахман задумался.
– Не важно! – заявил он затем, отметая все сомнения. – Как-нибудь получится! Нельзя все до мелочей рассчитывать заранее, этак точно ничего не выйдет. Случаю тоже надо дать шанс.
Я смотрел на него почти с завистью. Он склонился к моему уху. Меня обдало его жарким, влажным дыханием.
– Надо только страстно желать, тогда ни одна не устоит, – засипел он мне в ухо. – Это как закон сообщающихся сосудов. Чувство передается другому постепенно, как медленный удар молнии. Своего рода перетекание космической энергии. Но природе надо немножко пособить. Ибо она безлична и капризна.
На секунду я просто обомлел. Это тоже было как удар молнии, причем отнюдь не медленный: слишком уж грандиозен был масштаб его заблуждений. Потом я отвесил ему почтительный поклон. Эта надежда, почерпнутая из бездн безнадежности, эта беззаботная наивная вера в чудеса черной и белой магии заслуживали отдельного тоста.
– В твоем лице я пью за звездные грезы любви! – сказал я. – За управляемый удар молнии! За зрячий удар, а ни в коем случае не за слепой!
– Брось ты свои шуточки! – простонал Лахман. – Мне-то совсем не до шуток. Это вопрос жизни! По крайней мере на сегодня.
– Браво! – одобрил я. – Особенно похвальна оговорка.
Лахман замахал официанту, требуя себе новую рюмку чистейшей воды.
– Еще один удар молнии, – сказала мне Мария Фиола. – Похоже, мы с вами попали под обстрел молний, как в летнюю грозу. Вас, случайно, не задело?
– Нет. К сожалению. А вас?
– Меня-то уже давно. – Она со смехом потянулась за своей рюмкой. – Только на меня эти молнии недолго действуют, вот что грустно.
– Что же тут грустного? Как-никак все-таки разнообразие в жизни.
– Самое грустное как раз в том, что они повторяются, – вздохнула девушка. – Они неоднократны. И с каждым разом делаются все смешней и все болезненней. Разве это не парадокс? Чудо не должно иметь повторений.
– Это почему же?
– От повторений чудо ослабевает.
– Лучше ослабленное чудо, чем совсем никакое. К тому же кто заставляет нас видеть в ослабленности нечто недостойное?
Мария глянула на меня искоса.
– А вы еще и учитель жизни? – спросила она с иронией в голосе.
Я покачал головой.
– Выражение-то какое жуткое – учитель жизни, – сказал я. – И это вместо простой благодарности.
Она вдруг с изумлением уставилась на свою рюмку.
– Кто это мне вместо водки воды налил?
– Это мог быть только Альфонс, наш официант. – Я посмотрел на Лахмана. – Как тебе твой напиток? Ты ничего особенного не заметил?
– Какой-то странный. Вроде не вода. Не знаю, что это, но на воду точно не похоже. Я алкоголя в жизни не пил. Какой-то вкус острый. Что это?
– Все, хитрец великий, считай, что ты пропал, – объявил я ему. – Это водка. Альфонс по ошибке перепутал рюмки. Скоро сам почувствуешь.
– А как она действует? – спросил Лахман, бледнея от ужаса. – Я же всю рюмку залпом опрокинул. С мексиканцем чокнулся и выпил. Боже мой! Я так хотел, чтобы он свою текилу выпил до дна!
– Вот сам себя и обдурил. Но ничего, может, это еще к счастью!
– Ну почему всегда страдают безвинные? – прошептал Лахман в отчаянии. – О каком таком счастье ты говоришь?
– Может, ты твоей пуэрториканочке больше понравишься, когда будешь под хмельком. Не такой целеустремленный. Неуклюжий, но милый.
Рауль тем временем сумел-таки подняться на ноги.
– Господа! – вещал он. – Как подумаю, что еще совсем недавно я чуть было не лишил себя жизни из-за этой паскуды Кики, я готов сам себя отхлестать по мордасам. Какими же мы бываем идиотами, причем как раз тогда, когда мним себя на вершине благородства!
В широком жесте недоумения он развел руками, не замедлив опрокинуть большой бокал зеленого ментолового ликера, стоявший перед одной из испанок. Липкий напиток вялым ручейком пробежал по скатерти и выплеснулся на платье. В ту же секунду все мы словно оказались в первобытных джунглях, где только что вспугнули стаю попугаев. Обе испанки заорали на Рауля пронзительными, металлическими голосами. Их руки, сверкая дешевой бижутерией, так и мелькали в воздухе.
– Я куплю новое! – в панике вопил Рауль. – Лучше этого! Завтра же! Помогите! Графиня!
Новый взрыв негодования. Разъяренные глаза и хищные зубы прямо над потной лысиной Рауля.
– Я ни во что не вмешиваюсь, – невозмутимо заявила графиня. – Научена горьким опытом. Когда в семнадцатом в Петербурге…
Крики, впрочем, мгновенно стихли, едва только Рауль извлек из кармана бумажник. Он медленно и с достоинством раскрыл его.
– Мисс Фиола, – обратился он
