Те, которые - Андрей Жвалевский

Однако это оказалось не так просто. Не то чтобы Богдан не мог обнаружить очаги сопротивления – наоборот, теперь он очень ясно видел, в какой части головы засели болевые гарнизоны, мог пальцем ткнуть. Беда была в том, что не удавалось снова войти в то пограничное состояние, когда собственная голова кажется чужой. Пришлось снова не спать двое суток и морить себя голодом. Только после этого фокус получился еще раз. Богдан опять сфокусировался на висках и…

…ему представилось, как две грохочущие танковые колонны идут на окопы врага. Однажды в старом фильме он услышал выражение «танковые клинья». Так вот, теперь он вгонял эти клинья в оборону боли. Боль сопротивлялась, как сопротивляется любая армия, которую не собираются брать в плен. Но маршал Богдан загонял клинья все глубже. Полки неприятеля дрогнули и побежали. Большая часть была уничтожена, но некоторые смогли перегруппироваться и засели гораздо глубже в голове. Они огрызались контратаками, и тогда на глазах Богдана выступали слезы. Но он давил и давил на виски, пока вдруг не уснул.

Это был самый обычный сон, без голосов и многомерных туннелей. Они с Нюшей гоняли мяч, причем Нюша оказалась совсем взрослой. Богдан сразу захотел на ней жениться, но сестренка строго сказала:

– На мне нельзя, я твоя близкая родственница. Возьми лучше вот эту, ее зовут Верочка.

Верочка сидела на стуле и внимательно смотрела перед собой. Она была в халате медсестры, но гораздо моложе тех теток, что постоянно над ним дежурили. Под халатом Верочка носила тонкий свитер под самое горло. И еще у нее оказалась высокая и упругая грудь.

Верочка нахмурилась и покачала головой:

– Зря ты, Богдан, это затеял! Не слушай его! Ты не должен убивать свою боль, только хуже будет!

Она еще какую-то ерунду несла, но Богдан во сна заткнул уши и отказался дальше слушать. Эта глупая Верочка ошибалась. Что может быть хуже боли? Но грудь у Верочки была очень красивая.

Он проспал двенадцать часов подряд и проснулся совсем веселым. В голове в районе висков было тепло и уютно. И никакой боли! Вражеские гарнизоны не посмели вернуться в оставленные накануне окопы! Более того, почему-то и руки стали болеть меньше.

Богдан долго лежал, раздумывая над этим. Получалось, что боль улетучивалась без следа. Не переливалась в другое место, а просто исчезала! Значит, прав был голос. Как он говорил? «Вся боль только в голове». Вот почему и рукам стало легче.

Богдан открыл глаза, и тут его ждал еще один приятный сюрприз. У кровати сидела Верочка из сна и внимательно на него смотрела. Грудь у нее была наяву не такая уж и высокая, зато глаза и губы оказались, пожалуй, красивее, чем во сне.

– Меня Вера зовут, – сказала она. – Я теперь буду тут дежурить. Те две тети… они заболели.

Богдан улыбнулся. Верочка говорила, старательно подбирая простые слова. Наверное, боялась, что он не поймет. Но сейчас это не раздражало, а скорее смешило.

– А я Б… Богдан, – сказал он хриплым голосом. – Я в туалет хочу.

Верочка потянулась под кровать за уткой, но Богдан остановил ее взмахом руки и сел на кровати. Голова кружилась, но болела только местами, там, куда не успели добраться танковые клинья маршала Богдана.

– Я с-с-сам… Вы только… помогите…

Верочка нахмурилась. Наверное, у нее были четкие инструкции по поводу особого больного, но мальчик так уверенно говорил и так улыбался ей… Словом, она помогла ему добраться до туалета (благо он был тут же, в блоке), подождала его, прижав ухо к двери, и с явным облегчением помогла вернуться в кровать.

С Верочкой они подружились. Она быстро поняла, что не надо Богдану разжевывать каждое слово, и теперь болтала целыми днями. Иногда ему приходилось делать вид, что он спит, чтобы отдохнуть от ее трескотни. Вслух он ни разу не попросил ее помолчать чуть-чуть, не хотел обидеть. Полушутя-полусерьезно он называл ее про себя «невестой».

Сменщица Верочки тоже была молоденькой, но совсем не симпатичной. Богдан ее раздражал, и она старалась поменьше с ним разговаривать. Даже имени своего она не назвала. Но и на нее мальчик не злился. Наоборот, при Вериной сменщице он мог сосредоточиться и готовить очередное наступление на остатки вражеской армии. Теперь ему было достаточно трех-четырех часов, чтобы войти в бредовое состояние и превратить свою голову в чужую. Богдан не только бросал в бой танковые клинья, но и устраивал артиллерийскую подготовку из «Катюш», поднимал в атаку пехоту и даже кавалерию.

Боли становилось все меньше не только в голове, но и во всем теле.

Мама заметила это почти сразу и тут же начала задавать вопросы лечащему врачу. Тот вяло отмахивался, но через неделю внимательно осмотрел Богдана и приказал провести полное обследование. Результаты врача так удивили, что он проверил их дважды, лично прилепляя к пациенту электроды, брал зачем-то кровь, стучал по коленкам молоточком и светил в глаза ламочкой.

– Непонятно почему, – признался он маме через неделю, – но ваш мальчик выздоравливает.

– Вы имеете в виду, – осторожно уточнила мама, – что он… возвращается в нормальное состояние?

Врач покачал головой:

– Да нет. Выздоравливает. Совсем. Поздравляю, хотя так не бывает.

Врач долго сыпал медицинскими словечками, из которых мама поняла, что Богдан, если так пойдет и дальше, может стать нормальным мальчишкой безо всяких проблем. Она твердо запретила себе в это верить, даже папе соврала. Сказала, что сын просто восстанавливается, и теперь все будет как раньше. Если бы она позволила себе поверить, а чуда бы не произошло… В общем, она не могла себе такого позволить.

Богдана все никак не хотели выписывать, целую неделю к нему ходил психолог, который задавал глупые вопросы о папе и маме, показывал какие-то кляксы и надоел Богдану до чертиков. Мальчик терпел и отвечал, как мог, честно. Он даже признался, что ему нравится медсестра Верочка (она всегда выходила из палаты во время визита психолога), и позже Богдан на ней женится. А еще он несколько раз дал клятву, что не попытается еще раз себя убить, потому что от этого будет плохо маме, папе, Нюше, бабушкам и дедушкам, а также крестным родителям.

В конце концов, психолог признал, что пациента не обязательно держать на стационаре под неусыпным контролем. Правда, он очень долго в кабинете объяснял папе и маме об их ответственности, о том, что при малейшей ненормальности нужно сразу сообщить ему, психологу. Папа не выдержал и заявил:

– Я об ответственности за своего сына знаю больше вашего! А что касается ненормальности… В его случае ненормальностью может быть только нормальность. А этого, к сожалению, не будет никогда.