Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

32

Кусок крепостной стены с грохотом падает на скалистый наклонный берег и катится к морю. Останавливается в паре метрах от воды. С одной стороны он темен, а с остальных — светло-коричневый, свежий. Два финикийца со слегами в руках подходят к нему и начинают перекантовывать в сторону дамбы, которая растет от берега к острову. Впереди них такие же обломки крепостных стен катят с разных сторон другие аборигены. Все это пойдет на основание дамбы. Сверху накидают камней поменьше, которые приносят на носилках или в корзинах, выровняют, утрамбуют и застелют досками, чтобы получилась деревянная мостовая. Над мостовой сделают крышу, чтобы тирцы не мешали работать. На разрушении крепостных стен и домов и сооружении дамбы трудится всё неблагородное мужское население города и крестьяне из ближних деревень, несколько тысяч человек. Македонская армия в лице наемников (гетайрам западло заниматься этим) присматривает за ними. Со стороны моря крепостные стены разобраны почти до фундамента, поэтому ломают и ближние дома. По главной улице, пересекающей весь город с востока на запад, везут с гор на сочлененных по две-три арбах длинные кедровые бревна, которые пойдут в том числе и на сваи. Глубины здесь метров пять-шесть, но дно илистое, мягкое, и сваи, даже забитые глубоко, держат плохо. Первый вариант дамбы разрушил почти полностью шторм и последовавший за ним продолжительный период западных ветров, которые нагнали высокие волны. Нынешняя крепче, пока держится. Рабочие заканчивают последние метры из семисот-восьмисот необходимых. Часть кедровых бревен идет на изготовление больших плотов, на которые устанавливают осадные орудия и донимают тирцев днем и ночью. Ливанских кедров срубили столько, что окружающие горы заметно полысели, стали почти такими же, какими будут в двадцать первом веке.

Помогают в осаде и флоты других финикийских городов, присоединившиеся к царю Александру. До битвы при Иссе они были на стороне персов под командованием Фарнабаза, племянника Мемнона. Зиму, когда навигации нет, ждали, что предпримут персы. Не заметив четких сигналов со стороны царя царей Дария, эскадры триер и вспомогательных судов вернулись по домам, где, за исключением тирской, присягнули на верность победителю. Тот сперва не напрягал их, а потом привлек к осаде Тира, чтобы блокировать остров с моря. Тирские триеры чувствительно досаждали строителям дамбы. Теперь вражеский флот заперт в Сидонской гавани. Бывшие союзники с радостью нападают на них. Если ты гегемон, то будь готов, что «подгегемонники» рассчитаются с тобой при первой же возможности.

Тирцы наблюдают за сооружением дамбы без особого страха и по мере сил мешают. Однажды сделали тендер из старой галеры и подожгли им ночью две осадные башни, которые стояли на конце дамбы, прикрывали рабочих. Пакости поменьше совершали каждый день и в таких количествах, что говорить о них стало дурным тоном в македонской армии. Солдаты уже не верят, что когда-нибудь захватят остров. Не будь позади победы над персами и богатой добычи и ожидания новых, давно бы разбежались. Тем более, что знают, что у острова есть опыт тринадцатилетней осады армией Навуходоносора, так что тирцы к полугодичным потугам Александра Македонского относятся с насмешкой, не знаю, правда, насколько искренней. Они уже поняли, что македонскому царю попала вожжа под хвост, что просто так отсюда не уйдет.

По моим сведениям на захват острова осталась пара недель. Поэтому я и приехал к дамбе. Предыдущие недели и месяцы предпочитал наблюдать издали. Нас не привлекали ни к осаде, ни к присмотру за рабочими, а проявлять инициативу в армии глупо, поскольку она наказуема не только исполнением, но и ожиданием других инициатив.

Я поворачиваюсь к Пармениону, в компании которого и его многочисленной свиты наблюдаю за работами, и спрашиваю:

— Когда пойдем на штурм?

— Скоро, — коротко отвечает старый командир.

Наверное, и сам не знает точную дату. В последнее время отношения между ним и царем стали еще хуже. Парменион был против осады, считал, что надо двигаться вперед, захватывать другие территории Державы Ахеменидов, пока Дарий не очухался от поражения и не набрал новую армию. Александр Македонский придерживался противоположной точки зрения: Тир должен быть захвачен и жестоко наказан в назидание другим. Как по мне, правы оба, но один — царь, спорить с ним глупо. Второй раз они схлестнулись, когда пришло посольство от царя царей Дария, который предлагал Александру все уже завоеванные земли плюс Египет, свою дочь в жены и выкуп в размере десять тысяч талантов серебра за захваченных в плен его мать, жену, двух дочерей и сына. У персов талант серебра был в полтора раза тяжелее золотого и равнялся примерно тридцати трем с половиной килограммам. Я попытался представить, сколько места займут триста тридцать пять тонн серебра, но не смог. Парменион был за то, чтобы заключать с персами мирный договор, а Александр отказался. Мне кажется, македонский царь в решении любого вопроса действовал по принципу «Если Парменион «за», то я «против».

— Со дня на день, — добавляет командующий левым крылом, который, благодаря сильной интуиции, угадал мои мысли и решил доказать обратное — продемонстрировал свою информированность. — Первыми пойдут гетайры и педзетайры (македонцы-фалангисты).

— Пожелаем им удачи, — ровным тоном произношу я.

Парменион тоже македонянин, причем старой закалки. Как и царь Александр, он считает своих земляков самыми лучшими воинами, которым сейчас просто не повезло с предводителем. Сколько я уже видел таких самых лучших воинов!

— Да, удача им не помешает, — соглашается старый командующий.

Я спросил его не просто так. Заметил, что все наши планы быстро становятся известны осажденным. Кто-то из приближенных царя сливает информацию, преднамеренно или просто чрезмерно болтлив. Как и тирские новости сразу доходят до македонских ушей. В семье не без предателя. Недавно пришло забавное известие, что какому-то знатному тирцу приснилось, будто их бог Решеф, которого греки именуют Аполлоном, собирается покинуть остров. Наутро мраморную статую бога приковали к алтарю золотой (бог все-таки) цепью и повесили на груди табличку с надписью «Приспешник Александра».

Каким способом происходит обмен новостями — не знаю. Вариантов множество, начиная с голубиной почты и заканчивая рыбаками из деревни, рядом с которой мы живем. Они резко разбогатели. И это при том, что рыбы стали ловить намного меньше. Я сразу догадался, что зарабатывают на доставке воды и еды на осажденный остров. Сам когда-то занимался подобным, правда, в больших размерах. Поскольку мне это жить не мешало, делал вид, что ничего не знаю.

На следующий день, когда по моим предположениям весть о предстоящем штурме должна была добраться до осажденных, я «вдруг» узнал о ночном заработке рыбаков, о чем и сказал их предводителю по имени Хирам — сорокашестилетнему худощавому мужчине, загоревшему до черноты — закончив свою речь словами:

— Представляю, что с вами сделают македонцы, если узнают, что помогаете их врагам.

На самом деле македонцы знали о тайной помощи осажденным и некоторые, самые ушлые, даже наваривались на этом, поставляя перевозчикам еду по завышенной цене для перепродажи.

— Зачем им знать?! Мы можем договориться, — быстро нашелся Хирам.

— Можем, — согласился я, — только не этот раз заплатите не продуктами, а делами — отвезете нас этой ночь на остров.

— Ночью будет штурм? — задал вопрос финикиец.

— Нет, штурм будет днем, и без нашего участия, — ответил я. — Мы наведаемся туда всего лишь за добычей. Твои люди получат часть ее, если сделают все правильно. Отхватите напоследок. Все равно остров скоро падет.

— А что мы должны будем сделать? — спросил он.

— Грести быстро и слажено, — дал я уклончивый ответ.

— Грести мы, кончено, умеем. Нам бы знать, куда и зачем? — начал финикиец заводить шарманку.