Подарки фей - Редьярд Киплинг

Словом, я таки уговорил и хворых, и здоровых взяться за палки и пойти войной на всех деревенских крыс. И заметьте, искусный лекарь ничего не делает без причины (как это может показаться непосвященным).

Imprimis, или во-первых, сама по себе эта своеобразная охота развлекла их и вывела из меланхолии. Страдалец Иов и тот позабыл бы сетовать на судьбу и расчесывать свои язвы, выгоняй он при этом крыс из-под стога сена. Secundо, то есть во-вторых, от долгой беготни и энергических движений тела их подверглись обильной транспирации, проще говоря, они хорошенько пропотели, избавившись таким образом от излишка черной желчи – первопричины многих недугов. И в-третьих, когда мы сжигали убитых крыс, я посыпал хворост порошком серы, произведя тем самым очищающее окуривание всех собравшихся. Проделай я это раньше и с каждым в отдельности, меня бы, пожалуй, зачислили в колдуны.

Да, и к тому же мы вычистили, выжгли и побелили с добрую сотню помойных ям, сточных колодцев и никогда не мытых закутков во всех деревенских домах и пристройках. При этом, по счастливой случайности (заметьте, что Марс в те дни противостоял Венере!), сгорела дотла та самая лавка, где торговали зерном. Что поделаешь, коли Марс не выносит Венеру… Уилл Ноукс, шорник, охотился там за крысами и уронил на солому зажженный фонарь.

– А не поднес ли ты перед тем Уиллу Ноуксу своего целебного напитка? – прищурился Пак.

– Стаканчик-другой, не больше. Так вот, когда мы перебили всех крыс, я набрал в кузнице золы с окалиной и древесным углем, добавил пережженной земли с кирпичного завода (кирпичному делу, как я полагаю, тоже покровительствует Марс) и собственноручно, при помощи железной кочерги, затолкал понемногу этой смеси во все крысиные ходы и норы, а также под половицы каждого дома. Хвостатые прислужники Луны ненавидят все, что побывало в руках чистоплотного Марса! Крысы, например, никогда не грызут железо.

– Ну, а как перенес лечение заика Джек? – поинтересовался Пак.

– Он выгнал из себя меланхолию вместе с потом, но схватил при этом простуду и кашель, и я исцелил его, приготовив обычный для таких случаев электуарий – лекарственную кашицу. Весьма примечательно к тому же (будь здесь мои коллеги-ученые, они бы с этим согласились), что пагубная сущность чумы, прежде чем испариться из тела, трансформировалась – или перевоплотилась – в жестокий насморк, хрипоту в горле и закладывание груди. Любая книга по астрологии откроет вам, о добрые люди, какие именно небесные светила влияют на голову, грудь и горло. И тогда мрак невежества, окутывающий вас… кхем… рассеется.

Во всяком случае, чума как таковая на этом прекратилась, и с того самого дня, как Марс указал мне путь к спасению, мы потеряли всего троих. Да и те заразились раньше!

И он торжествующе откашлялся – будто в трубу протрубил.

– Я все-таки доказал это! – воскликнул он. – Теперь вы видите, что применяя священную астрологию и неустанно допытываясь до истинной сути явлений, мудрец и мыслитель – если с толком выберет время – способен совладать и с чумой.

– Гм! – отозвался Пак. – А по мне, так простая душа…

– Простая душа! Это ты про меня? – возмутился мистер Калпепер.

– Да, простая душа и отважное сердце, и вдобавок ослиное упрямство и непомерная спесь – вот что сильнее всех звезд и планет на свете! Ты и в самом деле спас всю деревню, Ник.

– Это я-то упрям? Это я-то спесив? Да я им сразу сказал: не я, мол, ваш благодетель. Хвала Всевышнему и священной астрологии! А ты несешь такой же вздор, как этот слезливый осел Джек Маргет в своей проповеди. Я слушал его перед тем, как отправиться в Лондон, к моим больным в лазарете Святой Марии.

– О! Так заика Джек произнес по этому случаю проповедь? Говорят, на кафедре заикание у него пропадает.

– Да, вместе с остатками здравого смысла. Он нагородил там целый трактат, исполненный самого отъявленного идолопоклонства. Тему он выбрал такую: «Муж многомудрый, избавивший град от напасти». Я бы мог ему подсказать кое-что получше, например: «Всему на свете свое…»

– Погоди, – прервал его Пак, – а с какой это стати ты потащился в церковь слушать Джека? У вас тут был новый, законно назначенный проповедник – Уэйл Эттерсоул, большой мастер нагонять тоску.

Мистер Калпепер смущенно поерзал на месте.

– Невежественная толпа, – пробормотал он, – деревенские старухи и – кхем! – детишки… Алисон и другие… они привели меня за руки в эту разукрашенную кумирню. Стоило бы и впрямь донести на Джека, который упорно соблюдал нелепые обряды так называемой Церкви, основанные на каких-то древних небылицах. Я берусь вам доказать…

– Не надо, не надо! – засмеялся Пак. – Занимайся лучше своими звездами и целебными травками. Вот донес бы на Джека в магистрат, и пусть бы его оштрафовали. Как же это ты, Ник, оплошал?

– Просто я… я упал на колени, и молился, и плакал со всеми у алтаря. В медицине это называется истерическим припадком. Наверное, так оно и было.

– Что было, то было, – копаясь зачем-то в сене, пробормотал Пак. – Ну и сено же у вас! То колючки, то ветки… Разве это пища для лошади – ясень, дуб и терн?

…

Динь-динь-динь, зазвенел за поворотом знакомый велосипед. Это фельдшерица возвращалась от Моррисов.

– Ну как там двойняшки? – крикнула Уна.

– Все в порядке! – донеслось в ответ. – Крестины в следующее воскресенье!

– Что? Что? – Дан и Уна разом перегнулись через нижнюю створку двери, кое-как закрытая щеколда поддалась – и они вывалились наружу, облепленные сеном и листьями.

– Скорей, – торопила Уна, – надо же узнать, как их назовут!

И они припустили вверх по склону холма, крича и размахивая руками, пока фельдшерица с той стороны изгороди не сообщила им, как назовут близнецов.

А тем временем старый пони выбрался из незапертого сарая, и пришлось им еще побегать при свете звезд, загоняя его обратно.

Славные травы знали отцы,Средства от всех болячек и бед —Донник, Живокость и Бубенцы,Рута, Вербена и Златоцвет, Хмель,Кровохлебка и Змеевик(Сколько в названиях колдовства!),Тысячелистник и Базилик,Мята, Красавка и Сон-трава.Каждая былка, корень, цветокПращуров наших вылечить мог.Дивные тайны знали отцы,

Вещие тайны трав и планет —Марсу прислуживали Бубенцы,Вестником Солнца был Златоцвет.Всякому злаку обрученаСобственная его звезда:Роза Венере посвящена,Дуб – он Юпитеру служит всегда.Просто и важно о том говорятКниги, что пращуров тайны таят.Дивные тайны наших отцов

Были с изъяном, правду сказать.Славные зелья, в конце концов,Запросто в гроб вас могли вогнать.Спрашивать звезды о том, что за хворь,Мучить больного в бреду и в поту,Кровопусканьями пользуя корь, —Глупости, если уж начистоту.Много ошибок свершили они —Пращуры наши – в прежние дни.

Но если в крае свирепствовал морИ не вмещал новоселов погост, —Как они дерзко шли вперекорНемощи трав и бессилию звезд!В двери, отмеченные крестом,В улицы, выглоданные чумой,Смело бросались они напролом,Не замечая смерти самой.Пусть не хватало знаний простых —Мужество было знаменем их!

И если древний врач говорит,И если верны слова мудреца,Что впавших в смуту и скорбь исцелитПрикосновение мертвеца, —Тогда помогите нам, силы планет!Тогда помогите нам, таинства трав!Смущает нас разума зыбкий совет,И сердце скорбит, слишком много познав.Из глуби небес или бездны могил —Верните нам пращуров веру и пыл!

Саймон-простофиля

Бывает друг, сказал Соломон,Который ближе, чем брат.Но прежде, чем встретится в жизни он,Ты ошибешься стократ.Девяносто девять в твоей душеУзрят лишь собственный грех,И только сотый рядом с тобойСтанет один против всех.Ни обольщением, ни мольбой

Друга не обрести.Девяносто девять пойдут с тобой,Покуда им по пути,Покуда им светит слава твоя,Твоя удача влечет,И только сотый тебя спастиБросится в водоворот.

И будут для друга настежь всегдаТвой кошелек и дом,И можно ему сказать без стыда,О чем говорят с трудом.Девяносто девять станут темнить,Гадая о барыше,И только сотый скажет как есть,Что у него на душе.

Вы оба знаете, как поройСлепая верность нужна,И друг встает за тебя горой,Не спрашивая, чья вина.Девяносто девять, заслыша гром,В кусты удрать норовят,И только сотый пойдет с тобойНа виселицу – и в ад!

С горки медленно катилась знакомая длинная подвода, запряженная пятью лошадьми. Возле задних ворот усадьбы она остановилась, и Лисий Мяч пошел снимать тормозные колодки. По-настоящему его звали Брейбен, но когда много лет назад, еще малышами, Дан и Уна спросили, что он такое везет, то им послышалось не «лес для мачт», а «лисий мяч». Так они его и окрестили.