Вознесенский. Я тебя никогда не забуду - Феликс Медведев

И сторонники, и противники называют этих поэтов «новаторами», одни с гордостью, другие с иронией, противопоставляя «новаторов» тем поэтам, которые, по выражению П. Выходцева, «наиболее последовательно… развивают коренные традиции русской… и советской литературы, поэзии».

… А. Вознесенский с его многоступенчатыми размерами – революция в поэзии довольно условная; а может быть, это и никакая не революция, а внимательное исследование традиций Хлебникова, Цветаевой, Багрицкого, Заболоцкого… Нет, с помощью чисто формальных изысканий в области поэтического «стиля 20 века» нам не понять творчества молодых поэтов, поэзии. Явно не желает она распадаться на два стана – «новаторов» и «традиционалистов», – поди-ка, различи их! Ведь вряд ли ценители поэзии, не так давно противопоставлявшие «реактивный стиль» Вознесенского «истинно народной» простоте современных поэтов сельской темы, настаивали бы на такой антитезе, если бы могли предположить, что в 1961 году рядом с формальными поисками Вознесенского окажется такой откровенно деревенский поэт, как В. Цыбин. Не в сравнении метров и метафор познается творческая программа поэта; решает его отношение к действительности, особенности мироздания, своеобразие основной лирической темы. Лирическая тема может объединить поэтов, несхожих по темпераменту и по традиции, а может разнести на разные творческие пути настоящих близнецов от экспрессии.

… Но если вспомнить сверхкрасочность А. Вознесенского:

Диковины кочанные,Их буйные листы,Кочевников колчаныИ кочетов хвосты, —

то каким покойным и убаюкивающим покажется самаркандский базар Евтушенко:

Таинственно благоуханныпучки целебной травы,и нежатсябаклажаны,лоснясь,как морские львы…

… На… мерцающем небосклоне, среди сказочных туманов и обманных радуг реальной ракетой и появился Андрей Вознесенский, и мечта его показалась большой, и герой, как казалось, дышал не ароматом интимных уголков, а ветром времени:

… Вам сваи не бить, не гулятьпо лугам.Не быть, не быть, не бытьгородам…Ни в снах, ни воочию, нигде,никогда…

И вдруг:

Врете, сволочи,Будут города!..

Романтический порыв в сочетании с уверенностью – вот, мне кажется, чем на первых порах подкупил читателя Вознесенский. Дело ведь не в той производственно-технической документации эпохи спутников, которой поэт оснащает стихи, и не в том, что он расширил круг своих учителей, решившись ввести в этот круг, скажем, Хлебникова и Каменского.

Главное – в заявке на лирического героя, в той активности, которая отличает молодое поколение и признаки которой появились в «Мастерах» и первых стихах Вознесенского. И не потому ли захотелось иным критикам «приписать» этого поэта к Евтушенко (но не к теперешнему, а к тому, автору «Третьего снега», «Шоссе энтузиастов» и стихов о детстве), что Вознесенский попытался найти, выразить того самого героя, которого несколько лет назад потерял его старший товарищ? Вспомним, как Евтушенко завидовал более сильному человеку, что придет ему на смену: «Он будет честен жесткой прямотою, отстаивая правду и добро, и там, где я перо бросал: «Не стоит» – он скажет: «Стоит!» – и возьмет перо…»

Не этот ли новый человек почудился в стихах Вознесенского:

Кто мы – фишки или великие?Гениальность в крови планеты.Нету «физиков», нету «лириков» —Лилипуты или поэты!

Успех первых стихов Вознесенского – состоявшийся факт; этот факт следует объяснить. Это тем более надо сделать, что о Вознесенском уже написано много несправедливого. Вот, например, журнал «Сибирские огни» в апрельской книжке этого года поместил статьи К. Лисовского о Вознесенском и Л. Чикина о Евтушенко («Я – против…» называется статья Л. Чикина). Воистину неприятно стало бы от этих статей тому, кто по ним знакомился с творчеством «анализируемых» авторов. Не высокого, видно, мнения критики о нашем читателе, если в поэтах, популярности и успеха которых они не берутся отрицать, они и впрямь не видят ничего, кроме «убожества», «гнусности», «чудовищной порнографии», «самой беспардонной пошлости» и «пустых фраз». Кстати, об аргументации этих обвинений. У К. Лисовского читаем: «Где мог увидеть автор «белых рыбин» величиной с турбины? Самая крупная рыба в сибирских реках – осетр, но он никогда не был белым»… Нет, нам трудно спорить с Лисовским и Чикиным: тут прежде надо еще найти основание для спора, надо привыкнуть к поэзии, говорить о ней, отвлекаясь от ее художественной сути, надо долго объясняться по поводу свойств поэзии вообще и отличия ее от учебников рыбоводства.

Спорить следует с Б. Сарновым. В его статье «Если забыть о часовой стрелке» («Литературная газета», № 76, 78, 1961 год) об эстетической стороне поэзии Евтушенко и Вознесенского (опять они вместе) сказано немало верного. Но удивляет пафос критики и тон ее, удивляет желание «развенчать», «разоблачить», «уничтожить» молодых поэтов…

Однако сколько бы ни было у критика дельных претензий к тому или иному поэту, нельзя приносить его творческую судьбу в жертву своим доктринам – это худший вид растраты. Ведь спор идет о пределах одного мировоззрения, спор во имя единой общей цели – расцвета советской литературы. Поэта нельзя «разоблачать» как разоблачают мошенника…

… Б. Сарнов объединяет двух поэтов. Объединяет не по существу их творчества, а скорее по внешнему фактору: Евтушенко в свое время «поймал» простодушную публику, теперь ее ловит на удочку своей «синтетической поэзии» Вознесенский. Будто бы критик и не видит, что Вознесенский – иного, чем Евтушенко, героя, иного содержания, иной судьбы. И слабости его другие, и причины слабостей другие.

Кто мы: фишки или великие? Это заявка. Мы ждем ответа, не абстрактного, разумеется, а поэтического, «пропущенного» через личность. Но личность-то и оказывается на первых порах беспомощна.

Независимо от работыНам, как оспа, привился век.Ошарашивающее – «Кто ты?»Нас заносит, как велотрек…

Вознесенский вводит свои обычные атрибуты: оспа, велотрек… Мысль внешне обновляется, но, по существу, стоит на том же месте; задав себе вопрос: «Кто ты?» – поэт ходит вокруг этой загадки, словно боясь приступить к ответу:

Кто ты? Кто ты? А вдруг – не то?Как Венеру шерстит пальто!Кукарекать стремятся скворки,Архитекторы – в стихотворцы!И оттаивая ладошки,Поэтессы бегут в лотошницы!

Человеческие фигуры, появившиеся в стихотворении сразу же после петухов и скворцов, выполняют, в сущности, ту же роль, что оспа и велотрек: дают еще одно оформление начальной мысли о необходимости самоопределиться по отношению ко времени… Идет раскручивание заранее заданного абстрактного тезиса, нередкое у Вознесенского. И вдруг с неожиданной задушевностью звучит: