Наш Современник, 2005 № 03 - Журнал «Наш современник»

«Дура, ты что делаешь?» — испугалась чего-то Ольга. «Да кого ты боишься, соседей? — возразила ей Валентина. — Не хочешь вместе со мной кричать, я одна буду!» И снова выдала громогласное «Ольга-а-а!!!», а потом: «Вади-и-м-м!!!» Ольга не выдержала, поднялась, отряхиваясь: «Слушай, я наверх пошла!» На холме показался сын — замахал им руками.

Валентину ничем нельзя было сбить. Накричавшись вволю, она не скрывала неумеренной радости, так что можно было заподозрить, что причина тут кроется в чём-то ином, недоступном разумному пониманию. Но Ольга не стала об этом задумываться. День клонился к вечеру. Домой они возвращались, как герои в школьном сочинении, — «усталые, но довольные».

С этого дня почти каждые выходные Валентина приходила в гости к Ольге. Перед этим всегда звонила по телефону. Часто Вадим успевал взять трубку: «Ма, это Федёвкин тебя». «Дурачок!». Ольга ласково сердилась, затем примирялась с неизбежным; отказывать она не умела: «Ну, конечно, заходи!» Всё это представлялось ей не то чтобы назойливым, но не очень-то нужным. Сметану и творог, которые Валентина считала своим долгом им приносить, они почти не ели.

Усаживались под вечер на кухне, как обычно, да так и просиживали за разговорами часа три-четыре. Сначала чай, кофе, а потом, под настроение, когда монологи Валентины вдруг находили точку обоюдного интереса и уже складывались в непринуждённую беседу, могли и по рюмочке выпить из стародавней, ещё из Германии привезённой (вот и пригодилась!) бутылки коньяка, а больше и не надо было. Ольга оживлялась, забывая о своей отчужденности, которая кормилась одиночеством. Валентина тогда менялась, кивала согласно: «Вот и я то же самое говорю».

После такого согласного и насыщенного вечера у Ольги только усугублялось ощущение законченной пустоты. Валентина, скорее всего, сама того не ведая, спасала её, как могла. И однажды пригласила Ольгу в гости к себе домой. Подробно рассказала, как добраться, описала дом, в котором живёт, окна, что выходят на проезжую часть, балкон на седьмом этаже, а на нём — труба стоит подзорная на треноге — мужнина обсерватория.

Так, по описанию, Ольга всё и увидела, когда прошла от автобусной остановки, и даже более того — за этим телескопом фигуру мужа Валентины заметила. Дверь квартиры открыла сама хозяйка. И сразу — на кухню, чтобы не мешать: «А то он сердится». Шёпотом, почти на цыпочках. На кухне уже стол накрытый — ждала, готовилась. «Его трогать не будем, он у меня человек серьёзный, занятой». Ольга вспомнила про «изюминку», спросила: «А где дочка?» Валентина придвигала к ней коробку конфет: «Угощайся… Она у бабушки». Ольга начинала согласно кивать под возобновлённый монолог Валентины и вдруг с опозданием поняла, что на кухне они не одни; какое-то явственное шевеление и даже вздох слева от неё и повыше заставили её скосить взгляд; не расставаясь со своим занудным, поддакивающим «угу», она обнаружила стоящую на холодильнике клетку с большой и надменной, как ей показалось, птицей. Валентина привычно молола про то, как «у нас на молокозаводе», а Ольга ни с того ни с сего озадачилась тем, что никак не могла вспомнить, что это за птица. Улыбнулась невпопад и повела рукой: «Слушай, а это…» «Это попугай наш, Викентий, — объяснила Валентина. — Его муж из командировки привёз». Ну да, настоящий попугай. Внушительный загнутый клюв. Неправдоподобно яркая красная голова, такие же зелёные крылья, и голубое в нём есть, и жёлтое — все цвета радуги уверенно расположились.

Какая же я дура, подумала Ольга. Викентий глядел на неё строгим, немигающим взглядом; молчал, пожалуй, презрительно и на подначки хозяйки сказать что-нибудь для непутёвой гостьи так и не купился. Муж тоже ей не представился: на кухне так и не появился, ни разу не отвлёкся от своей работы.

В коридор выбирались уже как опытные заговорщики, прощались, словно о конспиративной явке договаривались. Едва перейдя улицу, в подступающих сумерках Ольга оглянулась на дом Валентины и снова приметила знакомую, склонённую над трубой фигуру — его упорству оставалось только поражаться.

Они продолжали общаться все лето. В цирке вместе с детьми побывали. Наконец-то Ольге показали «изюминку». На Валентину совершенно она была непохожа. «Девочка у меня в мужа», — заявила Валентина. Maшa оказалась смуглым, довольно упитанным и молчаливым ребёнком. Кажется, ни одного слова не произнесла за всё время представления — ни до того, когда встретились на улице, ни в антракте, когда ели в буфете пирожные и пили лимонад, ни после всего. Таращила глаза с открытым ртом на Валентину и Ольгу. От Вадима вообще пряталась за маму, но тот и сам не проявил к ней ни малейшего интереса, и когда Ольга потом спросила его, почему он не подошёл к девочке, услышала в ответ: «Охота мне с малышнёй возиться!» В чём состояла «изюминка» Маши, Ольга так и не узнала. Ну, может быть, когда Маша вернётся домой, подумала она, там и даст себе волю, раскрепостится и покажет папе с мамой их, Ольгу и Вадима, в лицах, порадует родителей.

Затем был пикник в парке у стадиона «Динамо». Маша на этот раз визжала как резаная; затихала, зарёванная, на минуту-другую и снова заливалась слезами. Мяч ей в руки совали, ведёрко с совочком — ни в какую. «Хочу домой!» — вот и голос прорезался. Насилу успокоили её тем, что свернули после безуспешных попыток наладить воскресный отдых свои одеяла и попрощались с зелёной лужайкой. Тогда же, ещё до детской истерики, Ольга в разговоре случайно обронила, что, мол, всё в городе сидим, а лето проходит, и хорошо бы выбраться куда-нибудь на природу, позагорать, искупаться в реке. Валентина с радостью ухватилась за эту мысль. Душной, заполненной людьми электричкой они добрались до Усманки; на этот раз без Маши. Теперь удивляла Валентина: в воду не полезла, сослалась на плохое самочувствие; покуда Ольга с Вадимом плескались, просидела целый день на солнцепёке в джинсах и майке, кидая в реку камешки с берега. Когда Ольга разочарованно заметила ей: «Зачем тогда приезжали? Надо было отменить», она ответила: «Да ладно, раз уж договорились. А то когда ещё случай представится?»

И точно — больше на природу уже не выезжали. Сидели на кухнях — у Ольги преимущественно. Зашли однажды и к Валентине. Ни мужа, ни «изюминки» дома не было. Про мужа уже и неловко было Ольге спрашивать. Не видела его ни разу. Раза два Ольга слышала его сухое покашливание — в те минуты, когда Валентина отлучалась из кухни, в его комнату. Потом, в коридоре, видела полоску света под прикрытой дверью, за которой ни разу не довелось ей побывать. Когда уходили из кухни, Валентина заговорила о новой работе: нашлось-таки ей место, может быть, теперь и для Ольги что-нибудь подыщется — новая линия йогуртов создаётся, импортная, немцы, кажется, приехали производство налаживать. «Трепло!» — вдруг услышала Ольга; Валентина прервалась на полуслове. И ещё: «Хватит врать!» Голос игрушечный, с присвистом. Попугай Викентий! «Замолчи!» — попыталась урезонить его Валентина, но куда там: раскачиваясь на жёрдочке, упорно желая переговорить Валентину, Викентий разболтался: «Трепло! Хватит врать!» «Да угомонишься ты!» — вскричала она. Викентий не уступал. И тогда она накрыла его тряпкой.

Этот вечер закончился раньше обычного. В коридор выходили, как всегда, осторожно, чтобы пол не скрипел. Валентина, по своему обыкновению, говорила шепотом, потом вдруг спохватилась и хлопнула себя по лбу, громко рассмеявшись: «Надо же, привычка… Решила, что муж дома!»

Наступила поздняя осень. Выпал снег, ударили морозы. Валентина позвала Ольгу на каток: «На коньках катаешься?» У неё был абонемент, а после катка она иногда посещала сауну; ей там массаж делали, парень знакомый. И она призналась Ольге (та без Вадима была, закапризничал, не захотел), что этот массажист — её любовник, духи ей недавно подарил французские, и она теперь не знает, куда их дома от мужа спрятать, таскает с собой в сумке… В раздевалке показала: блестящая упаковка, флакон изящный. Аромат Ольгу душил. Вернулись к бортику, поправили на коньках шнуровку. Валентина предложила: «В сауну со мной пойдёшь?» Ольга отказалась. Домой возвращалась одна, думала обиженно, глотая холодный ком в горле: везёт же таким — и муж у неё есть, и любовник… почему? Вспомнила её низкую, плотную фигуру. Медвежью походку. Федёвкин. Вылитый Федёвкин. Разве может это нравиться мужчинам? В штанах постоянно ходит. Ни юбки на ней, ни платья ни разу не видела. Ещё и французские духи не знает, куда прятать!

После похода на каток прошло две недели, а Валентина почему-то не объявлялась. Хотя понятно — любовник… Другие заботы… А у Ольги свои: подошвам её зимних сапог пришлось делать профилактику в мастерской. У прилавка Ольга увидела бывшую работницу молокозавода. «Да, — сказала та после нескольких минут общих воспоминаний, — ты слышала, что с Валентиной случилось?» И рассказала ей всё, всё, всё или почти всё, потому что одно предложение цепляло другое, а к нему возникал вопрос, а ответ был намного сильнее и беспощаднее вопроса; ответы множились и широко раскрывали Ольге глаза, и у неё падало сердце, и ей хотелось найти оправдание, и застревали какие-то бесполезные слова во рту, в нём накапливалась горечь… Если по порядку, то картина вырисовывалась такая: Валентина в лаборатории, на работе, надышалась кислотой, когда анализы делала, прямо в руках у неё бутыль с кислотой лопнула, обожгла руки, теперь она на больничном, у неё и так инвалидность, ещё раньше получила, тогда ногам от кислоты досталось, с тех пор только брюки носит; мужа у неё никакого нет и никогда не было, потому что замуж она не выходила, детей — тем более; словом, всегда Валентина одинокой была, а тут ещё это…