Распутин. Три демона последнего святого - Андрей Шляхов

Отчего же Столыпин так невзлюбил Григория? Тому было две причины. Во-первых, всесильный (разумеется, в рамках самодержавия) премьер-министр не желал мириться ни с чьим посторонним влиянием на императора, а во-вторых, он проявлял своеобразную заботу о престиже власти, считая, что все порочащее Николая II (например, близкое знакомство царя с мужиком) ложится тенью и на его собственную репутацию.

К тому же Столыпин не выносил крайне правого Союза русского народа и его идеологов вроде Илиодора и Гермогена, видя в них прямую угрозу своему положению. «Союзники» платили премьеру той же монетой.

Не любил властного и амбициозного премьера и сам император. Их «сотрудничество» было классическим примером симбиоза и основывалось не на общих целях, не на обоюдной приязни, не на взаимном уважении, а всего лишь на выгоде. Пока в российском обществе были сильны революционные настроения, Николай II нуждался в Столыпине как в крепкой подпорке для шатающегося трона и был даже готов пойти на некоторое ограничение собственной самодержавной власти. Но впоследствии напористый до бесцеремонности (хоть и по делу) Столыпин начал тяготить Николая. Император никак не мог смириться с тем, что все реформы ретивого премьера ведут к дальнейшему ограничению самодержавной власти.

Едва придя в себя после 1905 года, Николай II сразу же затосковал по былому неограниченному самодержавию и вплоть до отречения мечтал вернуть себе прежнюю полноту власти. Парадокс — Николай II изнывал под непосильным для него бременем государственных дел, всячески пытался отстраниться от перманентного управления империей, но не мог смириться с потерей даже мельчайшей доли своей власти.

Первый открытый конфликт между императором и премьер-министром произошел весной 1909 года по вопросу принятия Думой законопроекта о кредитах и штатах морского Генерального штаба. Дума проект утвердила, но сенаторами Государственного Совета он был отклонен по причине того, что в ведении законодательных палат находились одни лишь кредиты, а всеми штатами распоряжался царь. Сам Столыпин, выступая в Государственном Совете, высказался за принятие законопроекта в думской редакции. В конце концов законодательно-бюрократические игры дошли до того, что Столыпин, занимавший посты Председателя Совета министров и министра внутренних дел, заговорил об отставке, но Николай II пресек эти разговоры в зародыше, написав Столыпину: «Я не допускаю и мысли о чьей-нибудь отставке».

Петру Аркадьевичу Столыпину в момент назначения его премьером шел сорок пятый год. Его предшественник граф Витте, как и положено, не питавший к Столыпину ни малейших симпатий, писал, что «по темпераменту Столыпин был государственный человек, и если бы у него был соответствующий ум, соответствующее образование и опыт, то он был бы вполне государственным человеком».

Под отсутствием опыта Витте подразумевал то, что Столыпин до своего «вознесения» занимал посты губернаторские, не более того. Николая II в Столыпине прельстила репутация «сильного человека».

Память о «сильном человеке» навсегда осталась в памяти народа. Не всякий способен ответить на вопросы о том, как звали Столыпина, какие посты он занимал, как закончилась его жизнь, но практически любой человек в России знает, что «столыпинский вагон» — это вагон для перевозки заключенных (о нем даже в песнях поется — «столыпинский вагон, железные колеса…»), а если поднапряжет память, то вспомнит и «столыпинский галстук» — петлю висельника (Столыпин был сторонником сильной власти и крайних мер; в свое оправдание он говорил, что Россия «сумеет отличить… кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей»). Но, наверное, плохая память все же лучше полного забвения.

Второй конфликт между Николаем II и Столыпиным разгорелся весной 1910 года, когда правительство внесло в Думу законопроект о введении земств в шести западных губерниях, пропитанный столыпинским «национал-либерализмом».

В точности повторилась история со штатами морского Генштаба. В Думе проект прошел на ура, а в Государственном Совете вокруг него разгорелась ожесточенная дискуссия — правые во главе с П. Н. Дурново и Д. Ф. Треповым нашли в цензовых ограничениях польского дворянства ослабление консервативных принципов.

Николай II, с одной стороны, предложил правым поддержать правительство Столыпина, но с другой, на вопрос Трепова о том, следует ли им расценивать государевы слова как приказ, ответил, что члены Совета могут и должны при голосовании прежде всего руководствоваться собственной совестью. Намек был понят — проект в Государственном Совете забаллотировали.

На следующий день Петр Столыпин сделал ответный ход — снова подал в отставку.

«Я подумаю», — ответил ему Николай II. В сравнении с прежними словами императора, что он «не допускает мысли об отставке», ответ звучал угрожающе. Поговаривали, что сам Николай II был готов принять отставку Столыпина, но его отговорили от этого шага вдовствующая императрица Мария Федоровна вместе с великими князьями Александром и Николаем Михайловичами, боявшиеся нового подъема революционных настроений, бороться с которыми посредством военно-полевых судов и виселиц Столыпин был большой мастер.

Столыпин оказался настолько неосмотрительным и самонадеянным, что в ответ на просьбу забыть об отставке рискнул ставить императору условия: роспуск на три дня Совета и Думы, принятие Положения о земствах на основании статьи 87 Основных законов, удаление Дурново и Трепова из Петербурга хотя бы до конца года.

У Николая II не было другого выхода, как принять все эти условия. Столыпину казалось, что он одержал очередную победу, но на самом деле это было началом его конца. Слабовольный император мог сделать вид, что прощает единичное насилие над своей волей, но систематического давления простить не мог. Амбиции у Николая II были те еще…

Новые нападки на Григория Распутина только усугубили неприязнь императора к своему премьер-министру.

Лишь однажды Петр Столыпин и Григорий Распутин сошлись во мнениях. Телеграф принес в Россию весть: Австро-Венгрия аннексировала балканские территории — Боснию и Герцеговину, где жило много православных сербов. Разумеется, в ответ на этот шаг в России, оплоте православия, не могло не начаться широкое движение в защиту «братьев-славян».

Подданные требовали от царя-батюшки пойти войной на австрийского супостата. В Праге с большой помпой собрался Всеславянский конгресс, в котором приняли участие и депутаты российской Думы. Конгресс призвал славянский мир к борьбе.

Даже властитель Черногории, отец великих княжон Милицы и Анастасии, просил Николая II вступиться за братьев по вере. Тестя поддержал и великий князь Николай Николаевич.