«Тигры» горят! Разгром танковой элиты Гитлера - Мартин Кайдин

Бомбардировщикам был отдан приказ: оставаться на своих местах. Назначенное время взлёта прошло, и с минуты на минуту экипажи ожидали разрешения на вылет.

Тем временем истребители уже выруливали на взлёт. Пилоты в Микояновке ждали около своих самолётов, по первому сигналу тревоги они забрались в кабины, в то время как механики запускали моторы. Истребительная группа 52[21] с рёвом взлетала в небо, отчаянно набирая высоту, стремясь перехватить русских на максимальной дистанции, прежде чем они прорвутся к харьковским аэродромам.

Затем в действие вступила 3-я истребительная группа. Бомбардировщики ожидали сигнала выруливать на взлётную полосу, с работающими моторами, когда они получили приказ оставаться на месте. Истребители третьей группы пробирались между их рядами, лихорадочно маневрируя, чтобы избежать столкновения, взлетая без разрешения контрольной вышки. Как писал Кейс Беккер, «в эти минуты операция „Цитадель“ могла бы быть обречена, ещё не начавшись. Поскольку без мощной и постоянной воздушной поддержки битва не могла бы быть выиграна».

Немецкие истребители взлетали со всех направлений, игнорируя ветер, прямо с рулёжных дорожек — всё для того, чтобы взлететь и набрать высоту. Небо над Микояновкой заполнилось гулом, и немецкое командование могло наблюдать идущую прямо над головой массу русских самолётов, рвущуюся к Харькову.

Но задолго до того, как эта масса достигла своей цели, «Фокке-Вульфы» и «Мессершмитты» прорезали её, как волки прорезают овечье стадо. Две полных группы немецких истребителей сошлись с четырьмя сотнями русских бомбардировщиков, истребителей и штурмовиков, и началась одна из самых больших и самых жестоких воздушных битв на русском фронте.

Генерал Зейдеманн, наблюдавший за этой гигантской каруселью, вспоминал этот воздушный бой, как «…редкостное зрелище. По всему небу самолёты горели и взрывались. Почти мгновенно 120 самолётов было сбито. Наши потери были настолько незначительны, что можно говорить о тотальной победе, следствием её было полное господство в воздухе в секторе VIII авиакорпуса».

Читатель может усомниться в цифре 120 русских самолётов, сбитых за такое короткое время. Но то, что немецкие истребители своим перехватом достигли успеха, было правдой. Они атаковали русские бомбардировщики на всём пути к Харькову, не отцепляясь от них даже в зоне собственной ПВО, продолжали атаки и сделали всё, чтобы разрушить строй русских. По всем показателям они добились своей цели. Бомбы сбрасывались где попало, и не может быть сомнений, что попытка нанести мощный удар по немецким бомбардировщикам на их аэродромах была ими провалена. Через несколько минут после запланированного времени немецкие бомбардировщики начали выруливать на взлётные полосы, чтобы взлететь и нанести свой удар. Немецкие истребители садились, заправлялись, пополняли боекомплект и снова взлетали на прикрытие идущих на свои цели бомбардировщиков.

Многие детали воздушных боёв на всём протяжении долгой битвы под Курском потеряны в потоках оглушающей болтовни. Но ясно, что русские продолжали использовать свой шаблон, применяя авиацию как дополнение к артиллерии для непосредственной поддержки своих войск.

Что представляется новшеством в тактике применения авиации, так это то, что русские собирали огромные группы штурмовиков для массированной атаки немецких танковых и механизированных частей, когда их уничтожение требовалось для спасения советских наземных сил.

Гитлеровцам крайне нужны были дополнительные самолёты, и особенно они нуждались в истребителях танков, которые они развили до предельно возможной степени эффективности. Старая добрая «Штука» всё ещё применялась в больших количествах, и она применялась оправдавшим себя способом, действуя, как летающий клин непосредственно перед наступающими немецкими танками. С передовых аэродромов, выдвинутых к линии фронта, немцы могли обеспечивать шесть вылетов в сутки на самолёт и пилота. Применяя бомбардировочную карусель — одна группа бомбит цель, вторая идёт домой, третья взлетает, — они делали всё для того, чтобы всегда держать свои самолёты над полем боя.

Русские делали примерно то же, хотя, кажется, красные ВВС действовали по принципу «возьмём всё, что летает, и пошлём в бой» — неважно, насколько устали пилоты и насколько изношена материальная часть. Русские использовали авиацию точно так же, как они использовали артиллерию или пехоту на земле: пошлём всё, способное взлететь, на врага, а когда авиация необходима для немедленной помощи войскам в опасной тактической ситуации, сделаем всё, чтобы смешать немцев с землёй, невзирая на действия немецких истребителей и, следовательно, на потери.

Для немцев Курск стал первой возможностью для широкомасштабного использования их воздушных охотников за танками, и они сделали всё, что могли, благо целей в гигантском столкновении брони было предостаточно. На четвёртый день наступления южная часть германских клещей, стремящихся сомкнуться вокруг Курского выступа, продвинулась на двадцать пять миль к северу от исходных позиций. Продвижение было в своём роде небезопасным, восточный фланг Четвёртой танковой армии был опасно оголён.

Местность была прямо-таки создана для русского контрудара — раскиданные там и сям рощи давали частям Красной Армии отличное укрытие, так что, при серьёзном общем превосходстве немцев, всё ещё избегали танкового удара. К тому же немцы понесли настолько серьёзные потери в танках, что были не в состоянии обеспечить свой фланг, все танки были связаны жестокими боями. Армия обратилась к Люфтваффе за постоянной воздушной разведкой, рассчитывая на немедленное извещение об опасности и затем и на парирование угрозы, когда авиаразведка выявит её характер.

Рано утром 8 июля худшие страхи немцев стали явью. На полностью обнажённом, не прикрытом никакими войсками фланге немецкие самолёты обнаружили массу русских танков, с мощной поддержкой пехоты, пробирающуюся через густые леса. Первым русских заметил капитан Бруно Мейер, ведущий звена «Хеншелей» Hs-129, охотников за танками.

Сделанный по радио доклад Мейера вызвал немалое беспокойство у командования Четвёртой танковой армии: по мере того как он продолжал кружить над лесами, обнаруживались новые и новые танки, пока он не смог насчитать как минимум сорок подвижных крепостей, сопровождаемых «плотными колоннами пехоты, как на средневековом батальном полотне».

Это было критическим испытанием надежд немцев на их новые авиационные средства борьбы с танками. Это были не бомбы, а 30-мм пушки с большой начальной скоростью снаряда, созданные специально для этой цели. Мейер приказал всем «Хеншелям» из Микояновки — четыре эскадрильи по шестнадцать самолётов каждая — одновременно идти на взлёт для атаки.

Через пятнадцать минут русские войска попали под огонь первой эскадрильи. Немецкие пилоты пикировали с высоты в строгом порядке. Не было и тени русских истребителей — единственной реальной угрозы. Так долго укрывавшиеся в густых лесах русские предпочли бросить свои истребители в бой, а не отправлять на обычное воздушное патрулирование.

Это была идеальная ситуация, о которой немцы не могли и мечтать. Тяжело бронированные «Хеншели», игнорируя направленный на них огонь пехоты и танковых пулемётов, атаковали со всех сторон, всаживая снаряды своих пушек в мишени. Каждый проход самолёта означал четыре или пять попаданий в русский танк, и каждый самолёт, завершив атаку, разворачивался и атаковал снова.

Через секунды после первой атаки первый танк загорелся, и Мейер сообщил по радио, что за первые пять минут, прошедших с начала атаки, загорелось как минимум шесть танков и что русская бронетанковая бригада смешала свои порядки. Мейер передал по радио: истребителям — атаковать пехоту, тогда как «Хеншели» продолжали атаковать танки.

Прежде чем прошли ещё двадцать минут, истребители «Фокке-Вульф» FW-190 проредили скученную пехоту, нанося удары осколочными бомбами и затем делая повторные штурмовые заходы, стреляя из четырёх 20-мм пушек и двух тяжелых пулемётов каждый. Точных цифр уничтоженных русских танков не приводится, но Мейер сообщил своему командованию, что местность «была усеяна подбитыми и горящими танками» Более того, он доложил, что уцелевшие танки бригады, с рассредоточившейся между ними пехотой, отступили назад под прикрытие густого леса. Внезапная угроза флангу Четвёртой танковой армии была сочтена ликвидированной.

В более общем масштабе, однако, роль воздушной поддержки, как оказалось, была сведена к вторичному фактору в общей картине битвы. Русские были убеждены в том, что сражения такого рода подразумевают тяжёлые потери, и не очень важно, были ли эти потери причинены германской авиацией или же танками и орудиями сухопутных сил. Если бы с одной или обеих сторон участвовало больше самолётов, воздушная поддержка рассматривалась бы в приложении к передвижению огромных армий, вцепившихся друг в друга, более явно. Но, согласно образу мыслей Жукова, самолёт не был королём битвы, именно танк, а не самолёт решал, каков будет итог под Курском.