Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах - Ольга Мочалова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был разговор, что молодежь восхищена чтением стихов Б. Л. и особенно стихами о зоологическом саде.
Б. Л. говорил: «Главное то, что пишется через тебя, как бы помимо тебя».
Мое посвящение Пастернаку:
* * *«Владеет свойствами откровения».
Д’Аннунцио
Никто так не пьянел водой,Ошеломленный властью влажной.Без ослабленья молодойТак не крепчал порывом жажды.Он всем дарил, что даром брал,Отзывливый и доброемкий,Обильной влаги капитал,Богат, как вешние потемки.Он всем дарил, что всяк имел,Но с новой силой удивленья,Так в жилы ослабевших телВливается выздоровленье.В бессвязный погруженный бред,Бросающий нам горсть жемчужин.Таким вот истинный поэт,Как оправдание, нам нужен.О, будь ты грешен сотни раз,Поспешен, сбивчив, опрометчив,Луч солнечный в условный часПеревернешь в разящий меч ты.Пускай другой в тебе найдетНочное мчание кентавра,Меня захлестывает водПохищенная смело правда.Разливом через край — хорош!В нападках безудержных — весел!Как ветер, взволновавший рожьС окраин дальних поднебесий.
Сентябрь 1944.При встрече Б. Л. за стихи благодарил и сказал, что они лучше ахматовского посвященья, написанного почти одновременно[382]. Я спросила: «Согласны ли Вы с созданным здесь образом?» Ответ был: «Да, какая-то часть меня здесь есть».
Посвящение Евгении Куниной Пастернаку [383]:
ТостЗа первую свежесть разливаВесенних взволнованных рек,За юности ливни счастливой,За всеисцеляющий снег!За маркие перья гагарокНад жизни нетающим льдом,За небо и солнце, в подарок,С размаху внесенные в дом!За детские сказки [одно (?) слово утрачено — публ.].За ширь из высоких окон,За чудно косые картиныИ музыки щедрый закон!За то, что сияет Жар-птица,За гения пламенный знак,За силу, что в слове таится,За имя — Борис Пастернак!
1942. Творческое лицо Бориса ПастернакаПоэт и птицы. В юношеских стихах промелькнула птица «породы — люблю Вас». Гумилев отозвался о ней, как о представительнице гимназической фауны. Во множестве разлетелись по стихам голуби, как дополнение пейзажа. В сб[орнике] «На ранних поездах» одно из лучших стихотворений «Дрозды»[384].
Но главный герой птичьего царства — соловей, вернее — соловьи. Соловей, гроза — весьма обычные атрибуты поэзии, но соловьи Б. П. поют так, что лунная ночь преображается их трелями. Они «неистовствуют»[385].
«Как древний соловей-разбойник,Свистал он на семи дубах»[386].
Это говорится о ручье. Но соловей все же — мера звуковых сравнений [387].
Особенно сильно сказывается соловьиное неистовство в стихах героя «Живаго»[388]. Там соловьи заливают и озаряют ночь. Голуби одомашнивают природу: «Голуби клюют в снегу»[389]. Соловьи перехлестывают берега.
«Земля и небо, лес и полеЛовили этот редкий звук,Размеренные эти долиБезумья, боли, счастья, мук».
Последняя строка и определяет чашу бытия, выпитую поэтом залпом, с размаху.
Как-то на выставке фарфора я увидала статуэтку великолепного, большого, черного грача. Экстатически возбужденный, он кричал, глаза его готовы были вырваться из орбит. Он встречал весну. И тогда мелькнула мысль — Пастернак. Такая же сила жажды и опьяненья жизнью. Чего не простишь за силу внутреннего напора, в которой он — превосходящий.
Коронное стихотворенье «Ночь» дает богатейший материал, как бы обзор мироощущенья автора, одновременно и мировоззренья.
«Идет без проволочекИ тает ночь, покаНад спящим миром летчикУходит в облака.Он потонул в тумане,Исчез в его струе,Став крестиком на тканиИ меткой на белье.Под ним ночные бары.Чужие города,Казармы, кочегары,Вокзалы, поезда.
* * * В пространствах беспредельныхГорят материки.В подвалах и котельныхНе спят истопники.В Париже из-под крышиВенера или МарсГлядят, какой в афишеОбъявлен новый фарс.
* * * Он смотрит на планету,Как будто небосводОтносится к предметуЕго ночных забот.Не спи, не спи, работай.Не прерывай труда,Не спи, борись с дремотой.Как летчик, как звезда»[390].
С трогательной убедительностью слиты город, человек, мировые пространства. Как притягивается к земле полетом летчика ночная высь. Как чувствуется скрытая тревога и восхищенье им. Как тепло, по-семейному мало сравненье:
«Став крестиком на тканиИ меткой на белье».
Живая связь с комнатой, домашним уютом. Как колоритно перечисленье — «под ним»: все разнообразие человеческих угодий, пятна пейзажей по соседству с «неведомой вселенной», на фоне «горящих материков». С какой благодарностью звучит: «Не спят истопники». Как забавно, озорно дано любопытство Венеры и Марса к расклеенным уличным афишам. Да,
«…небосводОтносится к предметуЕго ночных забот».
Поэтическая особенность автора — слиянность, спаянность сущего — от котельной до беспредельности. Ночные бары вправлены в поднебесье: какое более чем уваженье к непрерывному человеческому труду. Это органический пантеизм, молитва кого-то «своего» в пространствах земли и неба.
Возвышенное восприятие окружающего:
«Как будто внутренность собора —Простор земли, и чрез окноДалекий отголосок хораМне слышать иногда дано»[391].
И рядом, почти как рецепт домоводства:
«Опять, как водка на анисе,Земля душиста и крепка»[392].
Опорные мысли поэта:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
