Призрак - Роберт Харрис

В какой-то момент я все-таки выбрался на поверхность и увидел рядом Макэру — его крупное неуклюжее тело ворочалось в воде, будто дельфин. На нем был толстый черный плащ и тяжелые ботинки на резиновой подошве. «Я не собираюсь бороться за жизнь, — сказал он мне. — Плыви без меня».

Я сел, переживая приступ тревоги и не имея понятия, как долго длился мой сон. Не считая вертикальной полоски света слева от меня, комната была погружена во мрак. Внезапно я услышал тихий стук.

— Вы спите? — прошептала Рут.

Приоткрыв дверь на несколько дюймов, она заглянула в спальню из коридора.

— Уже проснулся.

— Я извиняюсь.

— Неважно. Подождите минуту.

Я вошел в ванную комнату и надел белый махровый халат, который висел на вешалке. Вернувшись в спальню и открыв дверь, я увидел, что Рут была одета в идентичный халат, слишком большой для нее. Она выглядела в нем неожиданно маленькой и хрупкой. С ее мокрых волос стекали капли влаги. Босые ноги оставили цепочку влажных следов, которые тянулись от ее комнаты к моей двери.

— Сколько времени? — спросил я.

— Не знаю. У меня только что был разговор с Адамом.

Она дрожала от холода и казалась ошеломленной каким-то известием. В ее широко открытых глазах угадывался страх.

— И что?

Она посмотрела на дальний конец коридора.

— Я могу войти?

Все еще неловкий после сна, я включил светильник рядом с кроватью, потом отошел в сторону и, дав ей пройти, закрыл дверь.

— За день до своей смерти Макэра поругался с Адамом, — сказала она без предваряющих слов. — Я раньше никому не рассказывала об этом… даже полиции.

Помассировав виски, я попытался сосредоточиться.

— Из-за чего они ссорились?

— Я не знаю, но это было ужасно — особенно в конце. И они больше не разговаривали друг с другом. Когда я спросила Адама о причине размолвки, он тут же оборвал разговор. И так происходило каждый раз, когда я позже поднимала эту тему. Услышав о результатах ваших сегодняшних поисков, я решила разобраться с ним раз и навсегда.

— И что он сказал?

— Он ужинал с вице-президентом. Сначала Амелия, эта чертова дура, даже не хотела звать его к телефону.

Рут села на край постели и прижала ладони к лицу. Я не знал, что делать. Мне показалось неуместным стоять, возвышаясь над ней, поэтому я сел рядом. Она дрожала с головы до пят. Это мог быть страх или гнев — или, возможно, простуда.

— Адам начал твердить, что не может говорить со мной, — продолжила она. — Но я сказала, что ему лучше уделить мне несколько минут. Тогда он вышел с телефоном в комнату отдыха. Я сообщила, что Майк перед смертью имел контакты с Райкартом. И представляете! Он даже не притворился удивленным.

Рут повернулась ко мне. Я понял, что она была охвачена ужасом.

— Адам знал.

— Он так сказал?

— Ему не требовалось признаваться в этом. Я поняла все по его голосу. Он сказал, что мы не должны обсуждать такие темы по телефону. Обещал поговорить со мной, когда вернется. Милостивый боже! Помоги нам! Во что же он влип?

Очевидно, что-то высвободилось в ней. Она прильнула ко мне и обвила мою шею руками. Ее голова прижалась к моей груди. На миг я подумал, что Рут потеряла сознание, но затем понял: она цеплялась за меня. Она так крепко держала меня, что я чувствовал кончики ее пальцев через толстый махровый халат. Мои руки зависли в дюйме над ее плечами и нерешительно двигались взад и вперед, как будто она излучала магнитное поле. Наконец я погладил ее волосы и прошептал успокаивающие слова, в которые сам мало верил.

— Я боюсь, — сквозь зубы процедила она. — Я никогда не боялась так прежде. Никогда в жизни. А теперь боюсь.

— У вас мокрые волосы, — нежно ответил я. — Вам надо просохнуть. Позвольте, я дам вам полотенце.

Высвободившись из ее объятий, я прошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Мою грудь распирало такое же чувство, какое бывает у лыжника, стоящего на вершине незнакомого и опасного спуска. Когда я вернулся в спальню, она уже сбросила с себя халат и, забравшись в постель, натянула одеяло до подбородка.

— Вы не против? — спросила она.

— Конечно, нет.

Я выключил свет, нырнул к ней под одеяло и распростерся на холодной простыне. Рут повернулась на бок, положила руку мне на грудь и крепко прижалась ртом к моим губам, словно хотела наградить меня одним из лучших поцелуев в жизни.

Глава 12

Книга не должна становиться для «призрака» витриной, на которой он выставлял бы напоказ свои суждения по каким-либо вопросам.

Проснувшись утром, я не ожидал увидеть ее в своей постели. Ведь своевременный уход является обычным протоколом для подобных церемоний, не так ли? Ночной договор заключен. Посещающая сторона удаляется в свои апартаменты — с таким же рвением, как вампир бежит на рассвете от беспощадных солнечных лучей. Но Рут Лэнг была не такой. В тусклом свете я увидел ее голое плечо и короткие черные волосы. Нерегулярное, почти неслышное дыхание говорило о том, что она уже не спала и лежала, прислушиваясь ко мне.

Вытянувшись на спине и с руками, сложенными на животе, я напоминал алебастровое изваяние крестоносца в древнем склепе. Мои глаза периодически моргали. До меня постепенно доходило, что я нарвался на большую неприятность. Если бы шкала Рихтера измеряла степень несуразных идей, то наша ночная авантюра соответствовала бы десяти баллам. Это был метеоритный дождь глупости. Медленно вытянув руку и пошевелив ею, словно крабовой клешней, я нащупал часы на туалетном столике. Мне пришлось поднести их к лицу. Циферблат показывал семь пятнадцать. Сделав вид, что не заметил ее пробуждения, я выскользнул из постели и направился в ванную.

— Ты проснулся? — сохраняя неподвижность, спросила она.

— Извините, что разбудил. Мне нужно принять душ.

Я захлопнул дверь и открыл два крана, доведя температуру и напор воды до почти невыносимого уровня. Горячие струи били мне в спину, живот, макушку и ноги. Кабина быстро наполнилась паром. Затем я побрился, ежеминутно вытирая зеркало и не давая изображению исчезнуть в запотевшем стекле.

К тому времени, когда я вернулся в спальню, Рут надела халат и устроилась в кресле за столом. Перед ней лежала рукопись. Шторы на окне по-прежнему были задернуты.

— Ты выбросил историю его семьи, — сказала она. — Это не понравится Адаму. Он очень гордится своей фамилией. И почему ты везде подчеркивал мое имя?

— Хотел проверить, как часто вы упоминались в тексте. Меня поразило, как мало здесь говорится о вас.

— Это отголоски прежних дней, когда мы жили под прицелом статистических подсчетов.

— Извините, не понял.

— Пока мы были на Даунинг-стрит, Майк все время повторял, что каждый раз, когда я открываю рот, Адам теряет десять тысяч избирателей.

— Я убежден, что это неправда.

— И зря. Люди всегда ищут мишень для своего негодования. Возможно, я помогала Адаму тем, что служила громоотводом — мне так иногда кажется. Его оппоненты обращали гнев и ярость на меня, а не на него.

— Пусть даже так, но вас нельзя было вычеркивать из мемуаров.

— Почему? Так поступают со многими женщинами. Даже Амелия Блай когда-нибудь будет вычеркнута из нашего мира.

— Мне хотелось бы восстановить ваш статус.

В спешке я слишком сильно открыл скользящую дверь шкафа, и она издала громкий стук. Мне нужно было покинуть особняк. Я должен был убраться отсюда и выйти из этого разрушительного ménage à trois[35] до того, как заражусь их безумием.

— Позже, когда у вас будет время, мы проведем большое интервью. Пройдем по всем важным случаям, которые он забыл упомянуть.

— Ты тот еще фрукт, — со злостью сказала она. — Стараешься походить на секретаря, который напоминает начальнику о дне рождения его супруги? — что-то типа этого. Впрочем, вы сами говорили, что я не настоящий писатель.

Меня смущало, что она наблюдала за мной. Мне пришлось надевать трусы под халатом.

— О, утренняя скромность после секса, — сухо прокомментировала она.

— Запоздалая реакция, — попытался оправдаться я.

Сняв халат, я потянулся за рубашкой. Когда опустевшая вешалка звякнула на перекладине, мне подумалось, что скромный ночной уход как раз и помогает избегать таких унылых неприглядных сцен. И сколь типична ее бестактность в этой деликатной ситуации! Теперь наша близость ляжет между нами, словно черная тень. Молчание затягивалось, тишина уплотнялась, и я ощущал негодование Рут, как почти осязаемый барьер. Я уже не мог подойти и поцеловать ее. Она стала такой же далекой и чужой, как в тот день, когда мы познакомились.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.