Конец старых времен - Владислав Ванчура

— Ваше волнение, — сказал он, — может повысить цену на сто крон. Но, поверьте мне, большего не стоит ни та сцена, которую вы мне устроили, ни ваш переплет.

Тут он отсчитал восемь сотен, клянясь, что амстердамский букинист пропесочит его по первое число.

Ей-богу, я дрожал как осиновый лист, принимая эти гнусные деньги, но как ни старался я, никакими силами не удалось мне вытянуть из упрямца ни геллером больше. Тогда я вручил ему переплет и, коротко простившись, поспешил домой.

О, это возвращение! Я озирался по сторонам, я бежал, как капуцин, забредший на улицу проституток.

Наконец — подворье Отрады, наконец-то я мог вздохнуть как честный человек! «Дам Марцелу еще десять крон, — сказал я себе, — оглянусь еще разок, и дело забудется навсегда». При такой мысли естественно было оглянуться в действительности, что я и сделал одним глазом. И что же я увидел?! У восточного подъезда стоял пан Стокласа и смотрел на меня, как тюремный надзиратель.

Мне показалось, что воздух лишился прозрачности. Я перестал слышать и видеть, и все, что происходило передо мной, не достигало моего сознания.

Зато внутри моего существа, в костях, в артериях и венах, в межклеточных пространствах и всюду там, где ткани тела способны пропускать частицы силы, тока, звука или просто дрожи, — поднимался вопль: берегись! Берегись, или нам крышка!

Я говорил, что был ошеломлен, когда за моей спиной появился Марцел, — так вот, теперь на помощь мне поспешили все соки моего организма, все способности духа, Я отвечал хозяину хоть и с почтительного расстояния, но столь красноречиво, что даже напугал его.

Вам нехорошо? — осведомился Стокласа, поднимая брови.

Ах, — ответил я, — просто у меня много дела в библиотеке, и мне не хочется терять времени.

Как видите, закончил я довольно неловко.

Прибежав в свою комнату, я нашел на столике письма, пришедшие с сегодняшней почтой. Рядом с двумя напоминаниями об уплате и открыткой от какого-то языковеда из Брно лежало послание сестры моей Анделы.

Я читал его, смущенный и недовольный. Моя дорогая сестрица требовала денег.

«Бернард, — писала она почерком, по которому я узнавал черты и характер нашей матушки, — вспомни только, Бернард, сколько ты нам стоил, пока учился в своих школах! Одних тетрадок с книжками что было куплено! Я ведь молодая была, а какую радость видела? Кабы ты нас послушался да взялся за что дельное, все мы могли бы жить в достатке и я могла бы получше выйти замуж. Тогда б и забот таких не знала, как нынче. Но уж коли сделано такое глупое дело, да коли Элишка такое натворила, то прошу я тебя — будь хоть теперь-то благодарным! Что ей, бедной, делать? Сам, поди, сообразишь, что тут никакими разговорами не поможешь, когда у ней уже три месяца. Девчонке нужно несколько монет, и не такие уже большие деньги мы у тебя просим! Так что вспомни, что я для тебя сделала, может, и почувствуешь какую благодарность. Это еще покойная мама говорила, что ничего хорошего мы от тебя не дождемся, но, может, дело еще не так плохо, ты, поди, образованный и сам понимаешь, что такое племянница в подобной беде».

На обороте сестра настаивала, чтобы я послал ей тысячу крон.

Задумчиво вертя в пальцах письмо, искал я какую-нибудь приличную отговорку. Помимо денег, полученных от Хюлиденна, у меня было еще семьдесят крон, выигранных мною в карты, но этого все равно мало. На мое жалованье у Стокласы крумловские мои кредиторы наложили арест. Часть его уходила в ссудную кассу, кое-что — на трактиры, остальное принадлежало прочим заимодавцам из числа портных, сапожников и тому подобное. Я спрашивал себя, как помочь мадемуазель Сюзанн и вместе с тем еще удовлетворить сестру. «Постараюсь избегать мелких расходов, — сказал я себе. — На сэкономленные деньги куплю новый переплет, да сестре буду высылать по сотне». Затем я дал себе зарок воздерживаться от вина и осмотрел свой гардероб. Платье мое показалось мне ещо весьма приличным. Я как раз стоял перед открытым шкафом, расправив на руках свою шубейку, когда в дверь постучали.

Это была ключница Корнелия.

Она вошла с выражением укора на лице и села на кровать — на то самое место, где я провел ночь, когда князь спал с Сюзанн. Я собрался было насмешливо пожать Корнелии руку и справиться о здоровье господина полковника, но тут моя приятельница расплакалась и обрушила на меня град упреков.

— Бернард, миленький, — говорила она, всхлипывая, — я ведь всегда тебе твердила!.. Надо было жениться на мне! А я не виновата… Это точно!

Слова ее текли потоком, и я никак не мог уразуметь, что же такое с ней стряслось. Я взывал к ее разуму и правилам хорошего тона, повторяя:

— Перестань же! Не плачь!

Ничего не действовало — Корнелия рыдала, уткнувшись в ладони, и голова ее оставалась склоненной. Только когда я погладил ее по волосам и забормотал: «Ну-ну-ну, моя птичка, бедненькая моя», — она отерла глаза рукавом и ответила проникновенной речью:

— Этот обманщик воображает, что это ему так и сойдет с рук! Сперва обаламутил человека, а потом — и знать тебя не знаю! Но это мы еще посмотрим! От меня так легко не отделаешься! Я могу, Бернард, получить хорошее место у одной дамы в Праге, и тогда он все время будет у меня на глазах!..

Тут Корнолия обвила руками мою шею и смочила мне лицо новыми слезами.

Я положил ей руку на талию и привлек ее к себе. Она была так хороша в своем горе! Я чувствовал ее роскошные груди, и знакомый аромат ее волос ударил мне в голову. Прежние мои вожделения пробудились заново. Я сжал Корнелию крепче, чем того требует участие к несчастной женщине, и покрыл поцелуями ее шею. Рука моя скользила все ниже по выпуклости ее бедра, тогда как другая нащупывала пуговочки, поддавшиеся сразу.

Корнелия перестала плакать, ее прерывистое дыхание у самого моего уха оглушало меня. Я положил свою подругу на постель, которая приняла нас, как в прежние времена.

— Нет… — вздохнула красавица, отстраняя мою голову, но было поздно.

Одеяние ключницы (слишком напоминающее ризы монахинь) уже было скомкано и брошено в беспорядке, прическа рассыпалась, руки ее слабели, не обретая новой силы, и наконец сошлись на моих бедрах и сжали прежнего любовника.

— Бернард, — сказала, одеваясь, моя подруга, — вот видишь, я вовсе и не люблю того человека, но мне хочется немножко наказать его. Я хочу поступить на новое место в Праге. Ты не можешь достать для меня тысячу крон?

Я ответил ей поцелуем, Корнелия схватила меня за руку и привлекла к себе так близко, что я ощутил прикосновение ее коленей. Потом она положила ногу на ногу и, поправляя подвязки под пышными юбками, наговорила мне много лестного, повторив, между прочим, и свой вопрос.

В такие минуты рассудительность моя не стоит и гроша. Она не подала голоса. Взволнованность и блаженство, которые я испытывал, ответили вместо разума таким бурным согласием и притом с такой быстротой, что я не мог устоять. Мигом очутился я у ящика, куда перед тем положил деньги Хюлиденна, и отсчитал шесть сотен. Какое счастье, что мне удалось перехитрить собственную доброту и уберечь остаток!

Когда Корнелия ушла, мне стало грустнее прежнего. «Сюзанн, — размышлял я, — останется теперь в обществе Алексея Николаевича, моя дорогая сестра никогда не дождется вспомоществования, на которое имеет полное право, зато Корнелия купит шляпу или пижаму на деньги, которые я ей дал». Тут в голове моей всплыло сомнение — а что, если Корнелия всего-навсего потаскушка? Это сильно мучило меня. Однако при всем том я ничуть не меньше был влюблен в Сюзанн, по-прежнему сочувствовал Анделе и от всей души жалел племянницу.

Если говорить честно, то я и до эпизода с Корнелией не имел намерения исполнить просьбу сестры, но теперь я упрекал себя за то, что растратил деньги, предназначенные для нее. Мне было стыдно. Я ломал голову, как бы устроить так, чтоб раздобыть порядочную сумму. Я хотел разбогатеть во что бы то ни стало.

«Пусть так, — сказал я себе, — ты дал Корнелии немного денег, однако вовсе не потому, что у этой дамы замашки проститутки, и отнюдь не потому, что сам ты глупец, а по зрелом размышлении и по доброте сердечной. А сделал ты это по следующим соображениям: во-первых, чтобы наказать легкомыслие Алексея Николаевича; а во-вторых, чтобы Корнелия не лишилась хорошего места. Дела же с Сюзанн и с Элишкой еще наладятся. Господи, время есть, успеешь подыскать способ подработать. Например, ты можешь составить новый каталог. А что, если попытаться опубликовать какую-нибудь старинную рукопись?»

Рассуждая так, я пошел в библиотеку и снова столкнулся по дороге с паном Стокласой…

Здесь я отпускаю вожжи правил, которыми надлежит руководиться рассказчику, и взываю к вашему великодушию и к гордости, испытываемой вами, когда вы даете вашему взгляду скользить по животу вниз, к ботинкам. Не приходит ли вам тогда в голову мысль, что вы — обладатель стройной фигуры? Прекрасно — даже не анализируя предмета, я заранее соглашаюсь с вами.