Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

– Короче, Склифосовский! – взмолилась Полина.

– Если короче, то замяли для ясности, потому что покойник уже месячной давности, неопознанный и всё такое. Но матёрого человечищу на всякий случай уволили от греха. Но я ему, как обещал, спирту приволок. И даже целый литр. И даже с ним чуть-чуть принял и выслушал его сетования на предмет безголового мироустройства.

– Хорош врать, Примус! – строго сказала Вольша. – Насочинял нам тут, как дурам!

– Вы не дуры, вы – милые невинные цветы! Я даже песню сочинил, между прочим, так и назвал – «Голова». Но тут петь не буду, дабы не оскорблять храм, где, как известно, смерть ликует, помогая жизни. Hic locus est, ubi mors qaudet sucurrere vitam! – по-латыни выражаясь. И высказывание сие дюже попадает в цель, если вы осмыслите рассказанную вам мною историю о том, как мёртвая голова помогла живому Примусу! А теперь – всё! Потехе час, а делу время – вперёд, на штурм фораменов и сулькусов. Как на лямина криброза поселился кристом галли, впереди форамен цекум, сзади ос горизонтале!

Долгое ещё время девочки обсуждали, выдумал ли их однокурсник Алексей Евграфов эту жуткую историю или на самом деле было? Вольша даже выдвинула версию, что Примус всё заранее спланировал, получив заказчика на череп. Хотя легче было тут, в анатомке, спереть, подкупив лаборанта, так что, может, всё-таки наврал. От чрезвычайного богатства воображения и желания поразить. Что правда, через некоторое время Примус обзавёлся парой лишних джинсов, добротными свитерами, заграничными ботинками и даже кожаной курткой с меховым воротником. И недолго курил «Кэмел» без фильтра – армейский вариант. Но череп это был или вагоны вкупе с работой в морге судебки – наверняка сказать было нельзя. Да и какая, в конце концов, разница?

Время быстро катилось к первой сессии, так что пространство любовных похождений вынужденно сужалось. Даже Новый год врозь встретили. Полине Романовой разрешили пойти в гости к Таньке Кусачкиной, потому что Полины родители знали Таниных – всё-таки десять лет в одном классе. Первый раз – вне дома. Дошло, наконец, что как-то скучно первокурснице с папой-мамой под телевизором сидеть, а в доме под ёлку гостей звать никогда принято не было. Тридцать первое декабря у Романовых проходило по давно отработанной схеме: утром папа устанавливал хвойный атрибут и, получив от мамы напутственный нагоняй: «Приди пораньше и не пьяный!!!» – отлынивал на работу. Полина убирала в доме и наряжала колючее дерево (гирлянда всегда оказывалась перегоревшей). Мама готовила. Где-то часам к двум настроение у неё портилось. И если папа не появлялся часов до трёх-четырёх пополудни – протухало окончательно. Папа обязательно возвращался к пяти, никогда особо не пьяный, но это было не важно. Скандал входил в обязательную программу, как сценарий новогоднего утренника в детском саду:

– Это называется короткий день?!

– Ну не могу же я уйти, когда все собрались!

– Я тут целый день у плиты!..

И так далее.

После скандала родители отдыхали. Мама плакала на кухне, а папа спал на диване. Часам к семи-восьми они мирились. Мама доделывала какие-то – из года в год одни и те же – салаты. Папа воскрешал гирлянду, вслух давая очередное слово уж на следующий-то год позаботиться заранее. Затем все по очереди церемонно принимали ванну, одевались празднично, красиво накрывали стол, садились, что-то клевали из мисок, провожая старый год, затем – под бой курантов – глотали шампанское, ещё из мисок под «Новогодний огонёк» и спать. А новая жизнь и новое счастье так, видимо, и застревали где-то в электронно-лучевой трубке «Рубина», не успев создать даже иллюзию. Не то что индукцию.

Единственным новогодним угощением, которое Поля готова была запихивать в себя килограммами, были мандарины. Мама, надо отдать ей должное, всегда заранее заботилась о приобретении дефицитных плодов. Частенько накануне, все вместе, они ходили в овощной на Советской Армии угол Кирова и становились сразу в несколько очередей, потому что отпуск оранжевых в одни руки был лимитирован. Чего никогда – сколько Поля себя помнила – не случалось с синими. Вот вам и «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Нет гармонии в мире. Даже в видимых частях его спектра.

Ещё они ходили в овощной на Дерибасовскую. А на Советской Армии угол Чкалова на Новый год не ходили никогда. Потому что в том овощном обычно не было мандаринов. Туда ходили осенью за арбузами (пять копеек килограмм) и помидорами (десять копеек килограмм). Осенние арбузы долго обнаруживались по всей квартире в самых неожиданных местах, а однажды парочка даже дожила до Нового года. Помидоры никогда не заваливались, потому что мама закатывала бутылей двадцать (трёхлитровых!) маринованных и бутылей сорок – никак не меньше! – таких же, трёхлитровых, томатного сока. Очень вкусного! И по всем нормам и правилам не только пастеризации-стерилизации, но и гигиены. В идеально отдраенной кухоньке безо всяких сапог. Папа с братом (а позже – и с Полей) сносили эти бутыли в подвал, где у каждого жителя «сталинки» был свой индивидуальный сарайчик. Там было ужасно страшно, пыльно и таинственно. Была лампочка, но чтобы найти выключатель (точнее, включатель), сначала необходимо было спуститься туда со свечой. Частенько лампочка перегорала – куда чаще, чем гирлянда, – и папа, чертыхаясь, оставлял старшего брата – а потом и Полину – в подвале-сарае одних. Неизвестно, что чувствовал Полин старший брат, а вот ей было очень и очень страшно в этом сыром, как все одесские подземелья, сарае. Она говорила об этом папе, но папа не разделял. Видимо, как и все взрослые, просто забыл о том, что в детстве дома выше, трава зеленее, а ужасы – ужаснее.

Зато в волшебную ночь с тридцать первого на первое можно было съесть сколько угодно мандаринов. И ещё – дома под ёлкой всегда были подарки. С вечера – ни-ни! Невзирая на то, что Поленька лет с трёх знала, что Дед Мороз – это мама. Но менее таинственным и чудесным поход под ёлку утром первого января почему-то от этого не становился. Однажды, когда Полине было двенадцать, мама решила оповестить её лично о том, что Деда Мороза не существует. Окончательно и бесповоротно не существует. Даже в виде мамы. По этому случаю они пошли покупать Полине подарок на Новый год в центральный универмаг на Пушкинской. Полина захотела ежа. Не настоящего, конечно же. Мягкую игрушку. Совершенно восхитительного ежа – зелёного, с рыжей плюшевой гривой вместо иголок. Ежа явно звали Федей, и он очень хотел быть Полиным ежом. Как только девочка его увидела – так сразу это и знала. И то, что он её, и то, что его зовут Федя.

– Зачем тебе мягкая игрушка? Ты же уже взрослая! – сказала мама.

– Ну, мама! Ну, Новый же год! Значит, подарки должны быть потому что просто так, а не потому, что нужны новые тетради или ещё что-нибудь такое, рациональное. Новый год – это же совершенно волшебный, беспричинный праздник! Ну, мамочка, подари мне ежа! – попросила Полина. Безо всякого нытья, хоть и с «ну». Мама не любила нытья (чужого), и тут Полина была с нею согласна (в более расширенной версии). Всякое нытьё раздражает и более никаких результатов не приносит.

– Да? Ну ладно! Я куплю тебе этого ежа, – неожиданно легко согласилась мама. Всё-таки она любила Полину. Разве есть хоть одна мать, не любящая свою дочь? Просто любят неумело. Даже любовь матери к дочери – такое же ремесло, как и всё остальное. Во всяком случае, в одной из своих ипостасей. Никто же не считает, что может вскрывать скальпелем брюшную полость, не подучившись хотя бы немного, но почему-то все считают, что только они умеют правильно любить. Заблуждение. Любят как могут. Но это хорошо, если разобраться. Поэтому Полина стала владелицей зелёного ежа с рыжей гривой по имени Федя.

А вы, мой уважаемый взрослый читатель, тоже полагаете, что Деда Мороза нет? Да? Автор же, напротив, несмотря на всю свою великовозрастность, твёрдо убеждён, что Дед Мороз существует. Иначе тот факт, что двенадцатилетняя Полина заполучила своего Федю, не объяснить. Дед Мороз – это не для любви. На эту должность претендентов по жизни хоть отбавляй. Дед Мороз – он для исполнения иррациональных желаний. Так что если Дед Мороз вдруг полюбит вас ещё и как мужчина и предложит руку и сердце – немедленно соглашайтесь. Редко кому удаётся при жизни достигнуть совершенства в этой вселенной! Но это я так, к слову.

И с Полиных двенадцати подарков под ёлкой уже не было. От таинства остались одни оранжевые. Но в семнадцать только мандаринов уже недостаточно. Хочется к людям. Таким же молодым, как ты сам. И скрепя сердце мама отпустила Полину к Таньке Кусачкиной. Правда, Полине пришлось наврать, что родители подруги тоже будут. Но дядя Валера и тётя Надя как раз наоборот – поехали в гости к тёте Вере, чтобы дать компании бывших одноклассников насладиться обществом друг друга в очередной наступающий год уже не совсем детской жизни. Или им просто так хотелось, невзирая. Надеюсь, вы понимаете, почему Полина Романова всегда немного завидовала Таньке Кусачкиной?.. Вопрос риторический.