Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Пора мне, кажется, стать рассказчиком сказок.
Принцесса отозвалась на то сразу, и не словами, а действиями – она тут же закончила ужин и встала. Генерал же прихватил с блюда несколько кусочков отличного старого сыра и пошёл за нею.
И, конечно же, девочки их уже ждали. Как и в прошлый раз, старшая, Ирма Амалия, лежала на кровати поверх перины, и была она лишь в нижней рубашке, и накрыта совсем лёгким покрывалом. Худая и вялая, она почти ничем не походила на свою сильную и живую мать, разве что глаза выдавали их родственные узы. А вот младшая, Мария Оливия, напротив, была подвижна и крепка; девочка держала в руке печенье, и когда генерал, поздоровавшись, присел на предоставленное ему удобное креслице возле кровати старшей, младшая попыталась влезть к сестре в кровать, но та её остановила, тихо, но требовательно:
- Мария Оливия, не лезь ко мне на постель с печеньем.
- Ты сама ешь на постели! – воскликнула младшая.
- Мария Оливия, слушайте свою сестру! – почти строго произнесла маркграфиня, и тогда младшая устроилась рядом на стуле. И Волков начал. Ему было нетрудно превратить свои воспоминания в весёлый рассказ для детей:
- Один толстый и противный епископ из Вильбурга…
- А-ха… - засмеялась тут же младшая дочь Её Высочества. – «Толстый и противный епископ».
- Да, - продолжал генерал, - к тому же он вонял, как плохой сыр, – это его замечание вызвало улыбки у обеих девочек, а Волков продолжал: - и вот этот епископ пообещал мне денег и рыцарское достоинство, если я заберу для него в кафедрале города Фёренбурга раку с мощами одного очень известного святого. Святого Леопольда. А в те времена я был очень жаден и очень глуп…
- Господин барон был глуп! – снова смеялась младшая.
- И потому я, конечно же, взялся за это дело… И всё бы ничего, но в городе том бушевала страшная чума, и весь город был засыпан мертвыми телами, они валялись прямо на улице…
И почти с первых его слов рассказ увлёк дочерей маркграфини, да и не только их. Саму принцессу тоже, ещё и двух дородных нянек также. Они сидели у стены чуть поодаль в полной тишине, внимательно ловя каждое слово рассказчика.
А генерал вспоминал и оживших мертвецов, и страшного чумного доктора, и свирепых еретиков, с которыми ему довелось там свидеться, вспомнил он и своего товарища Карла Брюнхвальда, и, главное, хитрого и могущественного колдуна, что оживлял мертвецов при помощи наичернейшей магии. Девочки смотрели на него, широко раскрыв глаза от интереса и ужаса; старшая, кажется, едва дышала, а младшая доедала своё печенье, сама того не замечая. И маркграфиня так же смотрела на рассказчика, лишь изредка поглядывая на своих детей, она видела их неподдельный интерес к рассказу Волкова. Она сидела рядом с ним, и в один напряжённый момент ему показалось, что Её Высочество хотела даже положить свою руку на его, но вовремя спохватилась и лишь поправила себе прядь волос.
Пока он говорил – а длился его рассказ, наверное, час, – слушательницы его не произнесли, кажется, ни единого слова, даже переспросить или уточнить что-то не брались, чтобы не прервать его рассказ.
- И в тот же день я повелел того колдуна сжечь на костре и сразу из Фёренбурга со своими людьми ушёл; раку с мощами я прихватил с собой, – закончил Волков.
- Господь милосердный, - маркграфиня перекрестилась, - вот какие ужасы на свете случаются, когда люди теряют веру в Господа.
- Господин барон! – едва слышно произнесла Ирма Амалия.
- Да, моя дорогая, - отозвался генерал.
- А есть… - она была так слаба или так возбуждена от рассказа, что ей пришлось замолчать. И лишь сделав пару вздохов, она продолжила: – А есть ли у вас ещё такие истории?
- Есть, есть, - кивал он. - И про ведьм из Хоккенхайма, и про знатного оборотня, чьё поместье было как раз рядом с моим поместьем, и про вурдалака из Рютте. Только сегодня я вам их рассказать не смогу. Расскажу потом, если представится случай.
- Но почему же потом?! – возмутилась Мария Оливия.
- Потому что господин барон рано утром отъезжает к себе, - твёрдо произнесла маркграфиня. – И вам уже пора спать. Но он обещал мне, что вернётся через какое-то время.
И тут вдруг Ирма Амалия протягивает к нему свою тонкую, в свете свечей почти жёлтую руку:
- Господин барон…
Волков нежно берёт детскую ручку в свои огромные ладони.
- Что, дорогая моя?
- Вернитесь до того… до того, как я умру…
- Амалия! – воскликнула мать. – Что вы такое говорите?!
- Господин барон, - продолжала девочка тихо, даже не взглянув на мать, - я очень хочу услышать остальные ваши истории. Приезжайте к нам скорее. Пока я жива ещё…
- Я буду молить Бога, чтобы наша встреча состоялась как можно быстрее, - отвечал ребёнку генерал. – И вы, вы тоже молитесь.
- И я буду молиться, - пообещала ещё и младшая Мария Оливия. И тогда Волков целовал руки маркграфине и девочкам, как взрослым госпожам, галантно раскланивался и прощался с ними со всеми, после пошёл к себе, шёл и думал, что, может быть, старшая из дев и не дождётся его рассказа. И было ему от этой мысли нехорошо. Как будто он только что обманул умирающую.
***
Едва разделся, едва омыл с себя вечернюю духоту, лечь не успел, как явился к нему Кляйбер и сообщил:
- Господин, гости к вам.
- Гости? – удивился барон; он, кажется, со всеми распрощался. Но кивком головы и глазами кавалерист убедительно показал представительницу высшего сословия. «Она. Явилась».
- Скажи – сию минуту приму.
Тут генералу пришлось снова одеваться, но маркграфиня вошла без приглашения, когда он был ещё не одет. Сама принцесса была в свободном домашнем платье, как и прошлой ночью, а волосы её были распущены и под ночным чепцом.
- Ещё не легли?
- Пока шёл, пока мылся…
Она подошла к нему и обняла, прижалась и положила голову ему на грудь.
-
