Записки средневековой домохозяйки - Елена Ковалевская

Я обернулась. Женщина в простом платье, с повязанным поверх него длинным белым фартуком, в легких башмачках, сложив руки на груди, неодобрительно смотрела вслед двуколке.

– Неужто в любви признался?

Дейдра, как всегда, была верна себе: в каждом заезжем аристократе, даже имеющем невеликий титул, видела врага.

– Признался, – подтвердила я. Отрицать очевидное было бесполезно. – Но почему-то мне он не по сердцу.

– Ну это вы пока говорите, а потом как вскружит вам голову!.. – словно умудренная опытом старушка, вздохнула женщина. – Но полно воду в ступе толочь. У Меган уже все готово, и бабушка Фани перемыла все огурцы, теперь только вас дожидаются. А то пока этот смазливец от вас отвяжется… Пойдемте, все одно только вы рецепт знаете и только сами пробуете рассол.

И это было правдой. Несмотря на рецептуру, я предпочитала еще и попробовать рассол перед заливкой огурцов. Чтобы они получились вкусными, нужно, чтобы он по-особому щипал язык и чуточку горчил от соли, но в то же время сахар чувствовался…

Мы неспешно подошли к летней кухне, где за большим, накрытым чистой скатертью столом колдовали Меган и бабушка Фани, миз Кейт же сегодня занималась ужином, но вот-вот должна была присоединиться к нам.

Я, как и женщины, повязала передник и начала священнодействовать. Меган уже ошпарила дубовые бочоночки кипятком и, положив на дно половину листа хрена и зонтик укропа, плотненько укладывала в них вымытые и вымоченные перед этим в воде огурчики. Потом разрезала пополам пару средних зубчиков чеснока и бросила туда, кинула пару горошин душистого перца и три штучки черного, тоже горошком, и пару гвоздичек, а сверху накрыла все смородиновым листом и даже сделала пару заливок.

А я начала колдовать над рассолом. Я всегда солила по бабушкиному рецепту, который можно было охарактеризовать одной магической фразой – «три к двум». То есть три столовые ложки без горки соли и две сахара. Я любила, чтобы огурчики были в меру, чуть солонее малосольных, причем такие, чтобы их хотелось есть без остановки.

Его светлость герцог Коненталь возвращался домой в отвратительном настроении. Всю дорогу в экипаже он размышлял, чем же мог заинтересовать его племянник этого прохвоста Хольгрима. Но вдруг его осенило. А может, его заинтересовала Вивьен, и Хольгрим лишь желает удалить Кларенса от этой?.. Нет, не с его воспитанием так говорить о женщинах, но здесь следует все называть своими именами. От этой ненормальной потаскухи, которой едва ли не половина двора под юбки заглянула, причем от лакеев до маркизов.

И еще у его светлости назревал очередной разговор с племянником. Пока Себастьян в отъезде по делам короны и сопровождает его преосвященство епископа Тумбони (неизвестно, по каким делам они направились, его величество не изволил намекнуть даже ему – первому канцлеру и отцу), на Кларенса вообще управы не стало. Он все же опасался Себастьяна из-за должности и полномочий, коими тот обладал. Сын не пошел по его стопам, а свернул на иной, менее почетный и более опасный путь, но от того еще более важный для государства. А теперь, когда Себастьян в отъезде, Кларенс вовсе удержу не знал… О последней выходке племянника герцог слышал краем уха, ему даже толком не доложили. Видимо, расстраивать не захотели из-за возраста… Ох-хо-хо! Как же он постарел… Ведь в его должности возраст не важен, важна ясность ума и… репутация, которую Кларенс-то как раз и пятнает.

Его величество поручил герцогу запуск фабрик, принадлежащих короне… Уму непостижимо, зачем королю это?! Никогда под монаршей волей не находились фабрики. Это всегда было делом купечества или нуворишей из промышленной гильдии. А здесь королевские!.. И их запуск возложен на него. Все это так странно и непонятно, но весьма ответственно. А тут Кларенс со своими выходками треплет нервы!

Герцог уже не надеялся, что однажды тот образумится. Племянник оказался лишь никчемным пустоцветом, прожигающим жизнь. Так ладно бы просто прожигающим! Он вляпался в такую историю!!!

Единственная надежда вытащить племянника из этой ситуации теперь – Аннель. Она, конечно, надежда маленькая, поскольку редкая женщина может удержать своего мужа от опрометчивых поступков. К тому же племянник весьма своеволен и горяч. Но и Аннель хитра! Как она ловко сбежала в это имение. Ведь он узнал, что произошло на самом деле, только по прошествии двух месяцев, после случайной беседы с личным камердинером, который, в свою очередь, разведал от слуг. Но теперь он знает цену своей невестке. Теперь он попробует через нее найти управу на Кларенса, попытается уговорить ее. Наконец, подстроить все так, чтобы заставить сделать то, чего не удалось ему добиться зимой. Главное – занять этого шалопая и удалить из столицы на несколько месяцев. А Аннель пусть как хочет, так и выкручивается. В конце концов, титул маркизы дорогого стоит. Бедное житье в полуразваленном, не приспособленном для существования доме, да еще вместе со слугами, должно было пообломать ее спесь.

Герцог потребовал от сына, чтобы тот, невзирая ни на какие протесты, привез девушку в столицу.

Сейчас основной проблемой оставались Кларенс и его «подруга». Заняв племянника супругой, герцог надеялся выдворить его из столицы. И, пока Кларенс не вернулся, успеть всю вину за трастовый фонд Верингофов переложить на Вивьен. А там по обстоятельствам. Если удастся, то посадить ее в тюрьму для государственных преступников за растрату, а в самом мягком случае выслать обратно на родину, в этот забытый богом, но такой важный стратегически Ветон.

Меж тем экипаж подкатил к крыльцу фамильного особняка. Вышколенный лакей в ладно сидящей ливрее распахнул дверцу и согнулся в выверенном десятилетием поклоне, даже не показывая, что ему жарко на сумасшедшем июльском солнце.

Герцог, отдуваясь и обмахивая себя платком, с трудом выбрался из экипажа и, опираясь на резную трость с золотым набалдашником, стал подниматься по ступеням. У гостеприимно распахнутой двери в прохладе дома его уже ждал дворецкий.

– Ваша светлость, – начал докладывать он, – принесли несколько писем из канцелярии, одно пришло от графа Гринстоу, поступило несколько приглашений на ужин, а также одно письмо для маркиза Мейнмора.

– От кого оно, Бейкбор? – тяжело роняя слова, спросил его светлость.

– Аноним, ваша светлость.

– Подай сюда.

Дворецкий безропотно протянул герцогу неподписанный, довольно тонкий конверт. Тот внимательно осмотрел его – конверт был из простой, но весьма хорошего качества бумаги, без подписи и вензелей отправителя. Единственная надпись украшала его – «Маркизу Мейнмору».

Даже не задумываясь, герцог взял с подноса, на котором Бейкбор держал другие письма, нож для бумаг и резким движением вскрыл конверт. Оттуда выпал один-единственный листок. Дворецкий, несмотря на возраст, тут же согнулся, поймал его в полете и, не заглядывая, что же там написано, тут же протянул обратно его светлости. Герцог отставил лист на вытянутой руке и, подслеповато сощурившись, принялся читать.

По мере изучения текста лицо его багровело, а глаза под набрякшими веками начали метать молнии.

– Мерзавец, – прошипел его светлость, – самый настоящий мерзавец! – И, скомкав листок в руке, поспешно направился к лестнице, которая вела к апартаментам Мейнморов. Но, не дойдя до нее пары шагов, остановился и обернулся к дворецкому, который как изваяние застыл на пороге. – Кларенс дома? – хрипло, с придыханием из-за спешки спросил он.

– Да, ваша светлость.

– Корреспонденцию ко мне в кабинет.

– Как прикажете, ваша светлость.

После этих слов герцог поспешил подняться по лестнице, а дворецкий с по-прежнему идеально прямой спиной направился на половину герцога Коненталя.

Его светлость торопился по длинным коридорам, движимый единственной мыслью, и мысль эта была далеко не миролюбива. После всех сегодняшних событий у него осталось только одно желание – придушить Кларенса за все его выходки, а особенно за то, что он связался с этой девицей.

Горничные, встречавшиеся на пути метавшему громы герцогу, затравленно шарахались в стороны и еще долго смотрели вслед, не рискуя сойти с места.

Кларенс находился у себя в апартаментах. Лежа на софе в гостиной в распахнутой на груди рубашке и бриджах и закинув ноги на ручку, с ленивым интересом просматривал какую-то книгу. Услышав шаги и стук трости, он даже не соизволил подняться и принять более приличествующую для беседы позу, а лишь повернул голову на звук.

– Дядя? – спросил он, на мгновение оторвавшись от книги и снова уткнувшись в нее, словно она была ему жутко интересна. – Чем обязан?

– Встань! – рявкнул герцог. Небрежный внешний вид племянника оказался последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

– Мы с вами не на плацу, – холодно заметил Кларенс, даже не думая менять положения. – Не вы ли как-то меня упрекали в солдафонстве, а теперь ведете себя точно так же.