Криминальная история христианства - Карлхайнц Дешнер

Многие упреки язычникам, если не большинство, естественно обращаются точно так же и против христиан.

Как сообщают Климент Александрийский или Арнобий, некоторые мастера творили богов по человеческим моделям, даже по образу «бесчестных девок», Пракситель запечатлел в книдской Афродите, возможно, свою возлюбленную Гратину. Но разве изображения мадонн и святых, образов библейской истории создавались не аналогичным образом? Разве мальтиец Фра филиппо Липпи не воспроизвел монахиню Лукрецию Бути (будущую жену, похищенную им в 1456 г, с ребенком как мадонну с младенцем Христом? Разве Дюрер не увековечил любовниц майнского кардинала Альбрехта II (1514–1545 гг.), Кете Штольценфельз и Эрнестину Механдель, как дочерей Лота, а Лукас Кранах Эрнестину как «св. Урсулу», Грюневельд — Кете как «св. Катарину в мистическом браке»? Минуций Феликс, работавший в Риме адвокат из Африки, критикует присутствие в языческих процессиях изображений богов. Однако во время христианских шествий несут в конечном счете целую толпу святых — архиепископ Альбрехт из Магдебурга в ларе для реликвий даже куртизанку как «ожившую святую». И если епископ Евсевий видит в установке богов обман детей, незрелых взрослых, то как мы должны рассматривать святые гипсовые копии в миллионах экземпляров?

Далее антиязыческая полемика ненавидит преклонение перед творениями рук человеческих, — но сами христиане преклоняются перед Христом и святыми. Они высмеивают целование «идолов», — и сами целуют изображения святых, реликвии. Они заявляют, что внешнее представление богов не доказывает их существования, — но доказывает ли это представление Христа? Августин выкладывает козырь «изображения идолов» не защищают людей в войне, — ну а изобра жения святых? Климент, Арнобий и другие издеваются над пожарами в храмах, над разрушением храмов, — только во время Второй мировой войны жертвами пали тысячи церквей (И их громоотвод высмеял уже Лихтенберг) Христиане высказывают мнение, что материальные ценности богов могли бы использоваться лучше богов вынуждены охранять от воров «мощными замками и огромными запорами, за оградами и болтами» (Арнобий), — христианские церковные ценности тоже. Никакого доверия Богу. Христиане критически высказывались, что римская религия, римская империя возникли путем преступлений, — да, а христианская церковь, христианские империи нет?

Что стояло за идолопоклонничеством, — разумеется, дьявол, целая армия нечистых существ. С самого начала суеверные, зараженные ведовством, не иначе как и язычники, христиане думали, что культ богов порожден как раз демонами, некоторые, как Тертуллиан, усмотрели, что с этим связаны также цирк, театр, амфитеатр, стадион. Только демоны, утверждали отцы церкви, создавали иллюзию богов, обманывали язычников, удерживали их от поклонения христианскому Богу, которые пародировали св. Крест в изображениях богов, делали оракулов своим орудием, идолов своим убежищем, вызывали языческие чудеса, кормили поэтов лживыми историями, — а самих себя испарениями крови и жира культовых жертв.

Но примечательно как раз, что все эти разоблачения, обвинения, насмешки лишь постепенно набирали силу, становились острее, что в начале как затерянное меньшинство лишь делали хорошую мину при плохой игре Едва ли не весь мир был языческим, и против превосходящих сил христианин выступал большей частью робко, да, с ними, так получилось, он договаривался, но лишь чтобы однажды иметь возможность их уничтожить.

И это показывает опять же старейший христианский автор.

Наставление Павла язычникам большей частью сдержанней, чем «еретикам» и евреям (стр. 107). И равно как он сам хочет быть «апостолом язычников», язычников называет «сонаследниками», обещает «спасение язычникам», так же превозносит (языческую) власть, которая «от Бога», представляла «божественный порядок» носила «меч не напрасно» (которым, однако, была отрублена его собственная голова, и все-таки трижды — несмотря на его гражданские права — он получал римское наказание плетьми, и семь раз сажали его в тюрьму).

Конечно, Павел, пожалуй, и сейчас не оставляет на язычниках живого места. Он видит, что они «поступают по суетности ума своего, будучи помрачены в разуме», в «невежестве», «тупости», «ожесточенности», «делают непотребства», «исполнена всякой неправды, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства», они, говорит Павел, «по суду Божьему» «достойны смерти». «Идолопоклонство» тоже имеет следствием — совсем в традициях столь ненавистного ему еврейства — алчность и разврат «Идолопоклонников» он не переводя дыхания называет рядом с разбойниками. Однако он ругает их также клеветниками, блудниками, пьяницами, доносчиками, злоречивыми, богоненавистниками. И он предупреждает от участия в их праздниках, запрещает поклонение их «идолам», культовым художникам, «общение с бесами», испивать «чашу бесовскую» и участвовать «в трапезе бесовской» — сильные слова. А их философия? «Так как они считают себя умными, они стали дураками».

Но и помимо этого в Новом Завете уже полыхает ненависть к язычеству.

1-е Послание Петра без колебаний отождествляет образ жизни верующих по-старому с «пьянством, излишеством в пище и питии и нелепым идолослужением». «Откровение Иоанна» клеймит Вавилон — обозначение Рима и римского господства — как «жилище бесов», «пристанище всякому нечистому духу». Оно даже ставит «идолослужение» рядом с убийством, рядом с «неверными, и скверными, и убийцами», «любодеями и чародеями и всеми лжецами», которых «участь в озере, горящем огнем и серою». Так как язычество, — «зверь», влекомый туда, «где живет сатана», «где престол сатаны». Таким образом христианин должен язычников «пасти жезлом железным, как сосуды глиняные, они сокрушатся» Все раннехристианские писатели, самые, подчеркивает Е К Девик, либеральные, переняли «эту бескомпромиссную вражду».

Примерно в середине II столетия один из самых ранних апологетов, Аристид (в обнаруженной лишь в 1889 г в монастыре Катарины на Синае апологии), заклеймил обожествление воды, огня, ветра, солнца, не в последнюю очередь почитание земли — места для «каловых нечистот людей, диких и домашних животных кровавых отбросов убитых», «могильника». Но особенно коснулся гнев этого христианина — как и многих нашего времени, которые высмеивают «the obscure and tortuous cloak of Egyptian mythological language»[86] (Маккензи) — египтян. Потому что они, как «глупейшие и неблагоразумнейшие, чем все народы Земли», освящали самих зверей (причем с религиозно-исторической точки зрения проблематично, — принимали ли этих зверей как таковых за богов, а не за форму проявления последних). Но церковным мужам это казалось совершенно скандальным и достойным всяческого порицания. Всякий раз заново они возмущались поклонением звероподобным богам, почитанию рыб, голубей, собак, ослов, бычьих и бараньих голов, а также чеснока и лука «И не замечают несчастные у всех этих вещей, что они ничто».

Все царство зверей — ничто. Мир растений — ничто. Наслаждение ничто. И мир богов «мания», «безбожная, жалкая и глупая болтовня» — приводящая ко «всему злому, безобразному и мерзкому» «огромной порочности», «длительной войне, большому голоду, горькому плену и полному лишению», все это сваливается на людей из-за язычества, «единственно по этой причине».

В конце II столетия Афинагор из Афин тоже видит как почитаются Бог, отец разума, в неразумных созданиях, божественное в изображениях людей, даже птиц и ползающих тварей. Но христианин осторожен, он объясняет, что «каждому должно сделать свой выбор богов», уверяет, что не нападает преднамеренно на их картины, ни разу не отвергает их чудесного воздействия, — подобно, впрочем, самому Августину. И как еще смиренно, почти подобострастно ходатайствует Афинагор в своем «Прошении за христиан» язычников Марка Аврелия и Коммода «о снисхождении», славит их «мудрое правление», «доброту и мягкость», «бесконечное миролюбие и любовь к людям», их «жажду знаний», их «правдолюбие», «благодеяния», даже дарует им почетные титулы, которые им совсем не подходят.

Но в это самое время, около 172 г, Татиан, сириец, направляет на Востоке уже вызывающую филиппику язычеству. Так как для (ставшего в Риме христианином) ученика св. Иустина и будущего вождя «еретических» енкратитов, для «варварского философа Татиана», как он сам себя называет, язычники — хвастуны, невежды, задиры и подхалимы. Они полны «высокомерия» и «щегольских фраз», они похотливы и лживы Их учреждения, их обычаи, их религия и наука, — все «нелепо», «многообразная глупость», «безрассудно». В своей «Речи к приверженцам эллинизма» Татиан клеймит «бахвальство римлян», «легкомыслие афинян», «бесчисленную толпу ваших ни к чему не годных поэтесс, потаскух и шалопаев». Недавний ученик софистов упрекает Диогена в «неумеренности», Платона в «обжорстве», Аристотеля в «невежестве», Ферекида и Пифагора в «бабьих сплетнях», Эмпедокла в «бахвальстве» Сапфо — «развратная, помешанная на любви баба», Аристипп — «ханжеский сластолюбец», Гераклит — «чванливый самоучка», короче «Крикуны они, никакие не учителя, — издевается христианин, — на слова болтливы, но в осознании слабоумны» и они «расхаживают с ногтями, как дикие звери».