Кожеед (СИ) - Врочек Шимун

- К тому же, сколько у тебя уйдет времени прочесать всю Русь-матушку по широте? - продолжал Кожеед. - Все подвалы дач и деревень.

Свечников крутил в руках пистолет, точно не зная, что делать. Денис даже дышать перестал. “Ну, же. Пристрели этого гада”. Исполни свой долг, слабак.

- Они же тебе никто, – блеснул окровавленными зубами Кожеед. - Им дай топор, они сами друг друга поубивают… Осторожно! – крикнул он.

БАЦ! Кулак Степана врезался в скулу полицейского. Пока тот сомневался, Степыч сумел подобраться поближе. Свечников пошатнулся, но устоял. Мотнул головой. Степыч, недолго думая, послал вдогонку свой фирменный “тычок” под ребра, левой рукой, но удар пришелся в правильно поставленный блок. Свечников явно понимал толк в рукопашном бое — и был невероятно быстрым. Просто невероятно.

Денис бросился на помощь другу и увидел, что его на бегу обгоняет Кеша. Брат где-то взял палку.

- Не лезь! - закричал он брату и схватил Кешу за плечо. Отшвырнул его назад.

«Блять!» Денис понял, что из-за брата потерял время.

Момент был упущен. Свечников блокировал следующий удар Степыча – и перешел в контратаку. Быстро и жестко работая руками и ногами. Степыч сумел выбить у Свечникова пистолет, но пропустил удар коленом под дых. Задохнувшись, Степыч рухнул на землю. Пистолет упал на пол и со скрежетом металла откатился в сторону. Денис бросился к пистолету – и почти достал, но тут Свечников резко наступил каблуком ему на руку. Раз! Боль была невероятная. У Дениса потемнело в глазах.

- Ааа! - он заорал. Свечников давил и давил. - Отпусти, ааа!

Девушки сбились в кучу и с ужасом наблюдали за исходом драки. Кожеед, брызгая слюной с кровью, радостно выкрикивал что-то азартное и непонятное.

Кеша со всей силы ударил Свечникова палкой по голове. Н-на! Глаза у полицейского на мгновение осоловели, он отступил на шаг, отпустив руку Дениса. Кеша снова замахнулся… Свечников, не глядя, поставил рукой жесткий блок. Палка врезалась в предплечье Свечникова — и переломилась. Крак! Свечников поймал кешину руку, схватил того за волосы и, крутанув, с силой швырнул вперед. Кеша, пробежав несколько шагов, на скорости врезался в стену. Глухой стук. Бам! Кеша сполз по стене, скорчился там. Свечников несколько раз пнул носком ботинка Дениса, пытающего встать, по ребрам. «С-сука! сука! Ох». Денис застонал и откатился в сторону. От боли в ребрах он едва мог дышать. Кажется, там что-то треснуло. Или легкое отбили.

Бой был окончен. Полицейский подошел, нагнулся, поднял пистолет. Затем отошел на безопасное расстояние и взял ребят на прицел.

Тяжело дыша, Свечников переводил пистолет с девушек то на Кешу, то на Дениса, то на Степыча, которые еще лежали на полу. Глаза у него были страшные.

Резкий неприятный скрип стула заставил всех вздрогнуть.

- Если ты настоящий мужик и действительно хочешь спасти жену… - слегка шепелявя, ласково заговорил маньяк…

Часть 2. Глава 18. Максимыч

Настоящее время

Андрей Максимович Свиридов, генерал-майор юстиции, шел по коридору своей характерной тяжелой поступью. Медвежьей. Неотвратимой. Крупное тело генерала не резало воздух, для этого оно было слишком массивным, а словно продавливало его, отбрасывало в стороны, как дальнобойный грузовик на трассе. Настроение у Максимыча было хуже некуда. «Свечников, Свечников», думал он. Сука.

Злость на Свечникова иногда перекрывала даже боль утраты, но легче Максимычу не становилось. Обидней всего было осознавать, что он больше не контролирует своих людей. Самых верных, самых близких, с которыми прошел огонь и воду. Словно воспитатель, который на пять минут оставил одного ребенка под присмотром другого, вернулся и обнаружил горящий детский сад. Причем набедокурил именно старший ребенок, на которого он полагался. И еще под вопросом младший…

Вернее, младшая.

Что с ней делать, может ли он ей дальше доверять?

«Кому сейчас вообще можно доверять?», подумал он раздраженно.

Возможно ли, что два десятилетия безупречно выстроенной работы, отточенной, словно швейцарские часы, карьеры – разлетятся из-за одного полоумного дистрофика, которого никто не воспринимал всерьез?!

Андрей Максимович прошел по красному ковру приемной и, не обращая внимания на вскочившую секретаршу, толкнул массивную дверь своего кабинета. Подойдя к столу, он взял массивный стеклянный графин и налил в стакан виски.

На столе стояла его любимая фотография. «Моя настоящая семья», как шутил он когда-то. На фоне заснеженных елей стоял вертолет Ми-4, на снегу скалились мертвые волки. Живой и здоровый Свечников улыбался, обнимал одной рукой жену, а в другой держал дорогую английскую «вертикалку», его, Максимыча, подарок. Андрей Максимович тоже счастливо улыбался на этой фотографии. Света одной рукой держалась за его шею, другой обнимала Свечникова. Она изображала удар ногой в воздухе, словно в старых боевиках. К губе у нее прилипла сигарета – Света тогда еще курила. Да, было время! Они тогда были счастливы и дышали полной грудью, и ничего им не было страшно.

В кармане завибрировал мобильный телефон. Максимыч выругался, вытащил его, посмотрел на экран. Вызов от «М. убийство».

Звонил начальник убойного отдела западного округа. Старый приятель. Нужные связи.

Прежде чем взять трубку, Максимыч откашлялся и улыбнулся. Улыбка меняет голос, делает его мягче и светлее. Оптимистичней. Никто не любит пессимистов. Никто. Поэтому все начальство общается между собой как стая радужных дебилов. Морщинки лучатся сиянием. Ага-ага.

На этот раз в голосе собеседника оптимизма не было.

- Михалыч, спасибо, что предупредил, – сказал Максимыч задушевно. Он без этого звонка прекрасно знал, что под него копают. И Васин этот, Васятка, в группе появился недаром. – Жаль, конечно, что с тобой так… Понаберут долбоебов, как с ними общий язык налаживать? Чем теперь заниматься будешь? Народным хозяйством? - он засмеялся, подождал ответа. - Схвачено, так схвачено… Ладно, Михалыч, на связи. А зимой на кабанов, не забудь!

Андрей Максимович перестал улыбаться, как только положил трубку. Он открыл ящик стола, достал капли для глаз. И, прежде чем закапать, налил виски в еще один стакан.

- Здравствуй, Света, - сказал он.

В дальнем углу кабинета, в черном кожаном кресле – остатки советской номенклатурной роскоши – закинув ногу на ногу, сидела Светлана Юрьевна. Она не стала переодевать грязные «берцы» и сейчас задумчиво смотрела, как темная грязь стекает с рубленых подошв и впитывается в дорогой афганский ковер. И Максимыч знал, что делает она это намеренно. Чтобы вывести его из равновесия. «Моя школа», подумал он.

Один стакан виски Максимыч оставил перед фотографией, второй протянул Юрьевне. Та демонстративно отвернулась и скрестила руки на груди, словно обиженная маленькая девочка, которую хотели задобрить.

- Бери, твой любимый односолодовый, - зарокотал басом Максимыч. - Спесайд, все как ты любишь. Двенадцать лет. Торфяные, бляха муха, нотки.

Светлана Юрьевна не повернула головы.

- Свечникова помянем, - зашел с другой стороны Максимыч.

Она не прореагировала.

- Ну, и пошла ты.

Он с грохотом поставил стакан на журнальный столик. Бум! Часть виски выплеснулась и растеклась по стеклу. Максимыч отвернулся и залпом опрокинул свой стакан.

Пищевод на мгновение обожгло, тепло разлилось по телу. Хороший виски, как и хороший коньяк, всегда сначала греет. Но ожидаемого облегчения не наступило. Максимыч подозревал, что даже выглотай он сейчас целую бутылку, все равно останется трезвым. Только злости прибавится. Злость всегда прибывает. Как настоящий пьяница со стажем, бывшая жена, плановые запои два раза в год, Максимыч знал, что в итоге из всех чувств у алкоголика остается только холодная ярость. Именно поэтому они так опасны.

- Что со свидетелем? - спросил он.

- Врет все, от начала и до конца.

Заговорила, наконец, наша спящая красавица.