Бросок из западни - Александр Александрович Тамоников

Удар был страшным. От неожиданности Шелестову показалось, что сейчас самолет разлетится в щепки, что его внутренности превратятся от такого удара в кашу. Привязные ремни резко впились в тело. Максим услышал плеск воды, потом брызги полетели ему в лицо, а ноги сразу по колено оказались в воде. В голове все перевернулось. В полубессознательном состоянии Шелестов умудрился расстегнуть замки ремней. Он сразу свалился в воду, уровень которой поднимался в самолете с заметной быстротой. Или самолет упал на мелководье, или он держится на плаву и постепенно погружается в глубоком месте. Когда Максим упал в воду, когда влага охватила его лицо, попала в горло, заставляя кашлять, сознание немного прояснилось.

Сосновский висел на ремнях, на его лбу красовалась ссадина, и левый глаз заливала кровь. Спотыкаясь в воде о какие-то предметы, обломки, Шелестов добрался до напарника и, ломая ногти, умудрился расстегнуть его ремни. Со страшным треском фюзеляж самолета разломился, и хвостовая часть рухнула в воду. Оперативники полетели в воду. Шелестов, падая, старался удерживать Михаила так, чтобы его голова все же оставалась над поверхностью воды. Сам он погрузился с головой, вынырнул и снова приподнял бесчувственное тело друга.

– Миша, очнись! Очнись, Миша!

Воды было по грудь. Кажется, самолет больше не погружался. Сосновский застонал и открыл глаза. Шелестов снова стал его трясти, приводя в чувство. Он понимал, что не сможет тащить тело, потому что сам едва держался на ногах.

– Черт, мы живы! – криво усмехнулся Сосновский, хватаясь за плечо Шелестова. – Мы тонем? Где мы?

– Нет, самолет пока держится. Давай выбираться, Миша, вытащу тебя и посмотрю, что с пилотами.

Но посмотреть Шелестову не удалось. Да он и сам не знал, насколько у него хватит сил добраться до кабины самолета, открыть ее и вытащить летчиков. И когда они с Сосновским выбрались через разрушенную часть фюзеляжа в районе оторвавшегося хвоста, то стало понятно, что кабина самолета находится под водой. Правого крыла с мотором не было. Видимо, его оторвало при падении. Сосновский держался на воде плохо, у него не было сил грести, и Шелестов решил дотащить Михаила до мелководья. Остров находился совсем рядом, всего в каких-то пятидесяти метрах. И когда Максим оттащил напарника от самолета, вдруг раздался страшный треск, кабина отвалилась и скрылась под водой, оставив на поверхности огромные пузыри от вырывающегося воздуха. Небольшая волна качнула тела оперативников. Шелестов торопливо греб к берегу, то и дело проверяя, не появилось ли дно под ногами.

Метров через десять дно появилось. Через минуту он дотащил Сосновского до мелкого места, где тот просто упал и лежал по грудь в воде, отдыхая. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Шелестов снова пошел в воду к тому месту, где исчезла под водой носовая часть самолета. Дно опустилось, и он поплыл. Около остатков фюзеляжа он снова сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и нырнул. Опустившись на пару метров и открыв глаза, Шелестов посмотрел вниз, и сердце его сжалось от жалости и боли. Американские пилоты не заслуживали такой ужасной смерти. Скорее всего, они были мертвы, они, скорее всего, погибли во время крушения. А сейчас носовая часть самолета медленно погружалась в темную пучину океана. Оказалось, что самолет упал на самом краю мелководья, а дальше шел обрыв вниз, в темноту. Спасло Шелестова и Сосновского то, что во время удара об воду отломилось правое крыло и центр тяжести машины сместился влево. Было бы цело крыло, и весь самолет бы свалился вниз, в эту океанскую темноту.

Вынырнув, Шелестов поплыл к берегу. Сосновский уже самостоятельно поднялся и на четвереньках добрался до берега. Теперь он лежал на песке, согреваясь на солнце. Максим подплыл к берегу, долго шел, шатаясь от усталости, по колено в воде по мелководью, а потом упал, обессиленный, рядом с напарником, сгребая руками горячий песок. Михаил приподнялся на локтях и стал смотреть на остатки самолета.

– Все? – спросил он. – Вода им пухом?

– Там обрыв, – отозвался Шелестов, переворачиваясь на спину. – Чудом весь самолет не свалился в эту бездонную бездну. Еще несколько метров – и нам конец был бы всем.

– Жаль, ребят, – вздохнул Сосновский. – Главное, что и война тут ни при чем. Погибли. Нам бы теперь еще понять, куда нас занесло, есть ли здесь люди и как отсюда выбираться. Есть идеи?

– Есть, – подумав, ответил Шелестов. – Где-то мы южнее или юго-западнее Гавайских островов, где у американцев находится военно-морская база. Слишком бы было все похоже на чудо, если это Гавайи.

– Значит, какие-нибудь Филиппины, – вздохнул Сосновский. – Помнится, что большая часть этого морского региона оккупирована Японией. Ну ладно, японцев пока не видно, а что мы имеем в позитиве? Тепло, не замерзнем. Деревья явно тропические, пальмы. Кокосы, банан! Уже неплохо, но желудком от такой еды пострадать придется. А вон те желтые с пупырышками – это, как мне кажется, хлебное дерево.

– Откуда такие познания, Миша? – удивился Шелестов, с кряхтением поднимаясь на ноги.

– Была у меня одна хорошая знакомая в Берлине, – тоже вставая с песка, ответил Сосновский. – Работала в Естественно-историческом музее. Ну и я… часто бывал у нее там. Так вот, сок плодов кокосовой пальмы может в какой-то мере заменить пресную воду, но только в какой-то мере. Нам, Максим, воду надо искать и укрытие от тропических ливней. Робинзонить придется.

– Нам не робинзонить надо, – недовольно возразил Шелестов, – а остров обследовать, людей найти. Может быть, тут туземцы живут. Хоть с голоду умереть не дадут. Постараемся найти общий язык, узнать о белых людях, как добраться или как дать знать о себе.

– Туземцы? – хмыкнул Сосновский. – А если они людоеды?

– Да ладно! – буркнул Шелестов, с сомнением глядя на товарища. – Двадцатый век все-таки.

– У нас с тобой, но не у них, – пожал Сосновский плечами. – Слушай, а в самолете, мне показалось, был какой-то аварийный набор с аптечкой. И кажется, под задним сиденьем.

– А ведь точно, – оживился Шелестов. – Ты, Миша, посиди на берегу, ты слаб еще после удара головой. А я сплаваю. Эта часть фюзеляжа вроде крепко лежит на дне.

Глава 2

Эсминец «Оклахома» возвращался на остров Оаху с повреждениями машины. Учитывая близость японского флота, командующий группой американских кораблей, патрулировавших эту часть океана, не смог выделить эсминцу сопровождение. «Оклахома» шел на базу малым ходом на свой страх и риск. Особенно стоило опасаться японских подводных лодок, но пока плавание проходило без осложнений. Командир эсминца Питер Хоули усилил наблюдение за морем и постоянно держал в полной готовности все противолодочные силы своего судна. Именно это обстоятельство и позволило увидеть человека.

– Слева по курсу тридцать человек! – вдруг доложил один из матросов, наблюдавших за водной гладью. – Расстояние два кабельтовых. Вижу спасательный жилет.

Хоули, не уходивший с ходового мостика уже несколько часов, сразу же поднес к глазам бинокль. Поискав глазами объект, он и правда различил яркий спасательный жилет и голову человека. Несчастный не махал призывно рукой, не подавал никаких других знаков. Скорее всего, он был мертв. Одна из жертв нападения японских кораблей. Значит, японцы кого-то потопили в этом районе. Странно, что сообщение не прошло в эфире. Хотя, может быть, командование еще не узнало об этом происшествии. Сомнительно, но и такое бывает, если повреждено радио у погибающего судна. Даже если моряк мертв, долг командира забрать тело, чтобы идентифицировать личность погибшего, установить принадлежность к конкретному судну.

– Самый малый вперед! – приказал Хоули. – Подготовить к спуску шлюпку…

То, что человек еще жив, капитану доложили сразу. А дальше спасенным завладел врач судна Юджин Дак. Хоули доложил командованию флота о происшествии, добавив, что обстоятельства уточняются. На базе в Пёрл-Харборе сразу ухватились за это сообщение. За последние двое суток два американских судна не выходили на связь, и теперь от Хоули с нетерпением ждали подробностей. Прошло больше часа, когда Дак поднялся на мостик сам. Высокий плечистый врач с круглым лысым черепом сразу заполнил помещение.

– Ну, что там? – капитан повернулся к врачу, ожидая, что тот сейчас безнадежно разведет руками и сообщит, что спасенный человек не приходит в себя и вообще умирает. Или умер.

– Все не так плохо, командир, – улыбнулся Дак. – Я привел парня в чувство. Он еще плох, но с ним можно разговаривать. Большей частью он еще бредит, но вопросы слышит и относительно адекватно реагирует. Пока действуют лекарства, с ним можно поговорить, сэр. И еще. Он русский.

– Русский? – снимая с шеи ремешок бинокля, Хоули замер. –