Дживс, вы — гений! - Пэлем Вудхауз

Мы прошли несколько шагов молча.

— Стало быть, Дживс у тебя больше не служит, — задумчиво проговорил Чаффи. — Н-да, дела. Не возражаешь, если я загляну к вам и попрощаюсь с ним?

— Нисколько.

— В знак уважения.

— Конечно.

— Я всегда восхищался его умом.

— Я тоже. Кому и восхищаться, как не мне.

— Так я после обеда заскочу.

— Даю тебе зеленую улицу, — сказал я небрежно и даже безразлично. После разрыва с Дживсом я чувствовал себя так, будто наступил на мину и теперь собираю разлетевшиеся по равнодушному миру осколки самого себя, однако мы, Вустеры, умеем не ронять свое достоинство.

Я пообедал в «Трутнях» и просидел там довольно долго. Мне было о чем подумать. Рассказ Чаффи о неграх-менестрелях, которые распевают народные песни на песчаном побережье Чаффнел-Реджиса, решительно склонил чашу весов в пользу этой замечательной деревушки. Я смогу встречаться с этими виртуозами, возможно, даже перейму у них какие-то приемы и секреты исполнения, эта надежда помогала смириться с перспективой не в меру частых встреч с вдовствующей леди Чаффнел и ее отпрыском Сибери. Сочувствую и всегда сочувствовал бедняге Чаффи, каково-то ему терпеть общество этих двух злокачественных прыщей, которые постоянно вскакивают у него на пороге. В первую очередь это относится к недорослю Сибери, его следовало задушить еще в колыбели. Я с самого начала был уверен, что именно он пустил мне в постель ящерицу, когда я в последний раз гостил в Холле, хотя прямых доказательств у меня нет.

Но, повторяю, я был готов терпеть мамашу с сыночком ради редкой возможности приблизиться к таким высококлассным музыкантам, ведь эти чернорожие менестрели так виртуозно играют на банджо, просто с ума сойти. И потому, когда я вернулся домой, чтобы переодеться к ужину, меня угнетала вовсе не мысль о леди Чаффнел и ее отпрыске.

Нет, мы, Вустеры, всегда честны сами с собой. Я впал в хандру из-за того, что Дживс уходит из моей жизни. Никто ему в подметки не годится, размышлял я, мрачно облачаясь в вечерний костюм, такого необыкновенного человека, как он, не было и никогда не будет. Меня захлестнула волна чувств нельзя сказать чтоб недостойных мужчины. Даже душа заболела. Я завершил туалет, встал перед зеркалом и, любуясь идеально отглаженным смокингом и безупречными складками на брюках, вдруг принял неожиданное решение.

Я быстрым шагом вошел в гостиную и надавил на звонок.

— Дживс, — сказал я. — На два слова.

— Слушаю, сэр?

— Дживс, по поводу нашего утреннего разговора.

— Да, сэр?

— Дживс, я все обдумал и пришел к заключению, что мы оба погорячились. Забудем прошлое. Вы можете остаться.

— Вы очень добры, сэр, но… вы по-прежнему намереваетесь продолжать занятия на этом инструменте?

Я превратился в глыбу льда.

— Да, Дживс, намереваюсь.

— В таком случае, сэр, боюсь, я…

С меня довольно. Я надменно кивнул.

— Очень хорошо, Дживс. Это все. Я, разумеется, дам вам наилучшую рекомендацию.

— Благодарю вас, сэр, она не потребуется. Нынче после обеда я поступил на службу к лорду Чаффнелу.

Я вздрогнул.

— Стало быть, сегодня днем Чаффи прокрался ко мне в квартиру и похитил вас?

— Да, сэр. Через неделю я уезжаю с ним в Чаффнел-Реджис.

— Ах вот как, через неделю. Если вас интересует, могу сообщить, что лично я отбываю в Чаффнел-Реджис завтра.

— В самом деле, сэр?

— Да. Я снял там коттедж. Что ж, Дживс, встретимся под Филиппами [6]?

— Да, сэр.

— Или там говорится о каком-то другом месте?

— Нет, сэр, именно о Филиппах.

— Благодарю вас, Дживс.

— Благодарю вас, сэр.

Такова цепь событий, приведших Бертрама Вустера утром пятнадцатого июля к порогу коттеджа «Среди дюн», где он любовался морским пейзажем сквозь ароматный дым задумчивой сигареты.

ГЛАВА 3. Встреча с похороненным прошлым

Признаюсь вам, чем дольше я живу, тем яснее понимаю, что главное в жизни — это твердо знать, чего ты хочешь, и не позволять сбить себя с толку тем, кому кажется, будто они знают лучше. Когда я объявил в «Трутнях» в свой последний день в столице, что удаляюсь на неопределенное время в уединенную глушь, почти все уговаривали меня чуть не со слезами на глазах ни в коем случае не совершать такой вопиющей глупости. Помрешь со скуки, в один голос твердили они.

Но я поступил по-своему, живу здесь уже пятый день, радуюсь жизни и ни о чем не жалею. Солнце сияет. Небо синее некуда. Кажется, что Лондон невесть как далеко, да он и в самом деле далеко. Я ничуть не погрешу против истины, если признаюсь, что в душе царят мир и покой.

Когда я о чем-то рассказываю, я вечно сомневаюсь, что именно из антуража надо описывать, а что нет. Я советовался кое с кем из моей знакомой пишущей братии, так их мнения расходятся. Приятель, с которым я разговорился за коктейлями у кого-то в Блумсбери, поведал, что лично он признает только горы грязной посуды в кухонных раковинах, нетопленые спальни и вообще самую низменную сторону быта, а от красот природы его тошнит. Зато Фредди Оукер, тоже член клуба «Трутни», специализирующийся на рассказиках о возвышенной любви, которые печатает в разных еженедельниках под псевдонимом Алисия Сеймур, признался мне, что одно только описание цветущего весеннего луга приносит ему не меньше сотни фунтов в год.

Лично я не поклонник пространных описаний природы, поэтому сейчас буду краток. Итак, я стоял на пороге коттеджа, и взгляду открывалось следующее: приятный садик величиной с ладонь, в котором произрастал один куст, одно дерево, имелись две клумбы, крошечный бассейн со статуей голого пузатого мальчишки, и еще живая изгородь справа. Возле этой изгороди мой новый слуга Бринкли болтал с нашим соседом, полицейским Ваулзом, который, судя по всему, хотел договориться о продаже нам яиц.

Впереди тоже была живая изгородь и в ней калитка, а за изгородью просматривалась спокойная гладь залива; залив был как залив, ничего особенного, только со вчерашнего вечера в нем появилась гигантских размеров яхта и встала на якорь. Из всех объектов, оказавшихся непосредственно в поле моего зрения, я с наибольшим удовольствием и одобрением выделил яхту. Белая, величиной чуть не с океанский лайнер, она придала завершенность побережью Чаффнел-Реджиса.

Итак, вот какой вид открывался передо мной. Добавьте кота, заинтересовавшегося улиткой на дорожке, меня в дверях с дешевой сигаретой, и картина будет полной. Нет, прошу прощения. Я забыл одну важную деталь — я оставил на дороге свой автомобиль, и сейчас мне был виден его верх. И как раз в эту минуту летнюю тишину разорвал вой клаксона, я со всех ног кинулся к калитке, испугавшись, что какой-то хулиган поцарапает сверкающую краску. Добежав до машины, я увидел сидящего за рулем мальчишку, он с меланхолическим видом нажимал грушу. Я размахнулся, чтобы хорошенько врезать нахалу по шее, но узнал двоюродного брата Чаффи, Сибери, и опустил руку.

— Здорово, — сказал он.

— Привет, — ответил я.

Ответил очень сухо. Воспоминание о ящерице под одеялом было живехонько. Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь с наслаждением плюхнуться в постель, предвкушая, как вы сейчас блаженно заснете, и вдруг обнаружить бегущую по левой ноге невесть откуда взявшуюся ящерицу? Такое каленым железом не выжечь. И хотя, как я уже говорил, у меня нет неопровержимых улик, что злодейство задумал и совершил этот малолетний преступник, мои подозрения равнозначны уверенности. И потому я сейчас не только сухо с ним поздоровался, но и поглядел на него весьма сурово.

А ему как с гуся вода. Смотрит, как всегда, нахально, за что все нормальные люди его терпеть не могут. Маленький такой, щупленький, в рыжих конопушках, огромные уши торчком и манера смотреть на вас, как будто вы грязный оборванец, с которым он встретился во время благотворительного визита в трущобы. В моем криминальном архиве гадких мальчишек он занимает третье место: не дотягивает до злостной вредности отпрыска тети Агаты, Тоса, а также сына мистера Блуменфельда, однако уверенно опережает Себастиана Муна, сына тети Далии, Бонзо, и прочих.

Поразглядывав меня с таким выражением, как будто я после нашей последней встречи пал еще ниже, он бросил:

— Идите обедать.

— Значит, Чаффи вернулся?

— Да.

Что ж, если Чаффи вернулся, я, конечно, в его распоряжении. Я крикнул стоящему по ту сторону живой изгороди Бринкли, что обедать дома не буду, сел в автомобиль, и мы покатили.

— Когда он воротился?

— Вчера вечером.

— Мы будем обедать с ним вдвоем?

— Нет.

— А кто еще будет?

— Мама, я и еще разные люди.

— Целое общество? Тогда надо вернуться и надеть другой костюм.

— Не надо.

— Считаешь, в этом вид у меня приличный?

— Нет, не считаю. Вид у вас совершенно неприличный. Просто времени нет.