Чикагская бездна - Рэй Брэдбери

Несколько человек, слышавших это, рассмеялись, и старик тихо рассмеялся, и все уже собрались, десятки людей, и час был поздний, и муж с женой прикрыли дверь, встали подле нее, повернувшись к нему в ожидании особого последнего раза, когда старик мог открыть рот.

Старик встал.

Его слушатели затихли.

В полночь поезд, ржавый и шумный, подошел к неожиданно погрузившейся в снег станции. Под безжалостной белой пылью плохо умытые люди набились в повидавшие виды вагоны и повлекли старика по коридору, пока его не занесло в пустое купе, служившее когда-то уборной. Скоро пол превратился в плотную массу сплошной постели, на которой извивались и ворочались в темноте шестнадцать человек, пытаясь во что бы то ни стало уснуть.

Поезд рванулся в белую пустоту.

Старик, говоря про себя: «Тихо, молчать, нет, не говори, ничего, нет, стой спокойно, думай, осторожно, прекрати!» попытался в полусогнутом состоянии приткнуться к стенке и почувствовал, как его закачало, затрясло, начало бросать из стороны в сторону. В полуметре от него, так же, как и он, притиснутый к стенке, сидел восьмилетний мальчик, его щеки источали резко выделявшуюся болезненную бледность. Сна ни в одном глазу, блестящими глазами он, казалось, наблюдал — да, наблюдал — за ртом старика. Мальчишка уставился на него, потому что он обязан. Поезд гудел, ревел, шатался, скрежетал и несся вперед.

В пронзающем ночь громыхании под затянутой снегом луной прошло полчаса, а рот старика был закупорен, как заколоченный. Прошел час — он был по-прежнему как окостенелый. Еще час, и мускулы на его щеках начали размякать. Одним часом больше, и губы раздвинулись, чтобы облизнуться. Мальчик по-прежнему не спал. Мальчик видел. Мальчик ждал. Поезд мчался, как снежная лавина, и за ним в образовавшийся туннель ночной воздух втягивал провалы тишины. Пассажиры, все еще скованные привитым страхом, одуревшие от путешествия, спали, и ни до кого им не было дела, но мальчик не сводил с него глаз, и старик в конце концов наклонился вперед, самую малость.

— Ш-ш-ш. Мальчик. Как тебя звать?

— Джозеф.

Поезд тоже летел во сне, и его бросало, и он тяжело вздыхал, это чудовище, с трудом пробивавшееся сквозь темь без времени к завтрашнему утру, представить которое было невозможно.

— Джозеф, — старик наслаждался этим словом, он перегнулся вперед, сверкающие глаза смотрели добро. Лицо засветилось привлекательной бледностью. Глаза раскрывались все шире, пока не стали казаться незрячими. Он вглядывался в далекую, невидимую для других вещь. Осторожно-преосторожно прочистил горло:

«Гх…»

Поезд заревел на повороте. Люди качнулись в заснеженном сне.

— Так вот, Джозеф, — прошептал старик. Он медленно поднял палец вверх. — Жили-были…