Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 2. 1934-1953 - Марина Сванидзе

На письме Бухарина Сталин оставил автограф: "Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…" Замечание очень интересное. В особенности потому, что документ не имеет обязательных входящих и исходящих данных. То есть сталинскую ремарку никто не видел. Она не рассчитана на подчиненных. Это актерство, скуки ради. "Арестовали Мандельштама! Безобразие!" Сталин шутит, Сталин развлекается. Потом Сталин позвонит Пастернаку.

13 июня 1934 года в квартире Бориса Пастернака в доме № 14 по Волхонке начинается его знаменитый разговор со Сталиным. Сталин говорит, что отдано распоряжение и с Мандельштамом все будет в порядке, и спрашивает, почему Пастернак не хлопотал за Мандельштама. "Если бы мой друг попал в беду, — сказал Сталин, — я бы лез на стену, чтобы его спасти". Пастернак ответил, что если бы он не хлопотал, то Сталин не узнал бы об этом деле. Сталин спросил: "Но ведь он ваш друг?" Последовала пауза. Сталин продолжил вопрос: "Но ведь он же мастер, мастер?" Пастернак ответил: "Это не имеет значения. Почему мы все говорим о Мандельштаме и о Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить", — сказал Пастернак. "О чем?" — спросил Сталин. "О жизни и смерти", — сказал Пастернак. Сталин повесил трубку.

Б. Л. Пастернак. 30-е годы

В Чердынь телеграмма из Москвы об изменении приговора пришли 14 июня. Комендант не поверил своим глазам, послал запрос в Москву и только тогда убедился, что телеграмма действительно правительственная. Мандельштаму предложили выбрать город для проживания. Мандельштам вдруг вспомнил, что у знакомого биолога Леонова отец работал тюремным врачом в Воронеже. "Кто знает, может, еще понадобится тюремный врач", — сказал Мандельштам и выбрал Воронеж.

По дороге в Воронеж Мандельштамы были несколько часов в Москве. Надежда Мандельштам побежала к Бухарину. Бухарин ее не принял. К этому моменту Бухарин уже знал причину ареста Мандельштама. Он встречался с Генрихом Ягодой, и Ягода читал ему "Горца" Мандельштама. Глава НКВД читал его наизусть.

Летом 1935 года, беседуя со знакомым в скверике у памятника поэту Алексею Кольцову, ссыльный Осип Мандельштам спросил: "Как вы думаете, а будет ли когда-нибудь поставлен в Воронеже памятник мне?"

На съезде советских писателей в августе 1934-го Николай Бухарин в своем докладе первым советским поэтом назвал Бориса Пастернака. Бухарин говорил больше трех часов подряд. Доклад сложный, со вкусом, с латынью вскользь без перевода. Пастернак в президиуме. Пастернак принимает от лица Союза писателей портрет Сталина Скоротечное пребывание Пастернака в советской официозной обойме — следствие его со Сталиным телефонного разговора о Мандельштаме. Уже через несколько часов после того разговора вся Москва знала о телефонном звонке Сталина. Вспоминает жена поэта Зинаида Пастернак: "В Союзе писателей все перевернулось. В ресторане стали нас особенно внимательно обслуживать, вплоть до того, что когда Боря приглашал к столу нуждавшихся писателей, то за их обед расплачивался Союз писателей". Как ни странно, из этого сложнейшего положения Пастернака высвободит Сталин. В декабре 1935 года "лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи" Сталин назначит Маяковского. Это позволит Пастернаку написать Сталину письмо следующего содержания: "Горячо благодарю Вас за Ваши слова о Маяковском. Косвенно Ваши строки о нем отозвались и на мне спасительно. Последнее время меня под влиянием Запада страшно раздували. Я даже заболел от этого. Теперь, после того как Вы поставили Маяковского на первое место, я с легким сердцем могу жить и работать по-прежнему в скромной тишине".

Добрая знакомая семьи Мандельштама Эмма Герштейн пишет, что последний всплеск психической зараженности Пастернака личностью Сталина пришелся на 1936 год. Корней Чуковский вспоминает об их с Пастернаком посещении X съезда комсомола в 1936-м: "Вчера на съезде сидел в шестом ряду. Оглянулся. Борис Пастернак. Я взял его в передние ряды. Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял немного утомленный, задумчивый. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. Когда ему аплодировали, он вынул часы — серебряные — и показал аудитории с прелестной улыбкой. Все мы зашептали: "Часы, часы, Сталин показал часы". Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью".

Н. Тихонов и Б. Пастернак в президиуме Первого съезда советских писателей

На съезде писателей в 1934-м Сталин не появлялся. Он на юге. Но он регулярно получает информацию от секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. НКВД изначально был главной организацией по подготовке съезда писателей. В составе всех делегаций — "творческие деятели", работающие на органы. Регулярно идет информация о настроениях в писательской среде.

В правление Союза писателей, несмотря на усилия Горького, не будет введен сибирский писатель Владимир Зазубрин. В 1923-м он написал повесть под названием "Щелка". В 1992 году по повести Зазубрина снят фильм "Чекист". Короткий фрагмент из повести:

"Трое стреляли как автоматы. Глаза у них были пустые, с мертвым стеклянным блеском. Ждали, пока приговоренные разденутся, встанут, механически поднимали револьверы, стреляли, отбегали назад. Ждали, когда уберут трупы и приведут новых". Писатель Владимир Зазубрин расстрелян в 1938-м.

20 августа 1934 года замначальника секретно-политического отдела товарищ Люшков сообщает главе НКВД Ягоде о листовке, распространенной на съезде: "Пока обнаружены 9 экземпляров. Написано карандашом под копирку печатными буквами. Проверяем почерка по анкетам делегатов. Прилагаю копию листовки". Обращена листовка к иностранным гостям съезда:

"Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома, с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой. Нам нет выхода из публичного дома. За наше поведение отвечают наши семьи. Мы даже дома не говорим так, как думаем, ибо в СССР круговая система доноса. Вы устраиваете у себя комитеты по спасению жертв фашизма, но почему мы не видим вашу деятельность по спасению жертв от нашего советского фашизма, проводимого Сталиным".

Как раз во время съезда писателей в поселке Переделкино под Москвой начинается строительство и распределение первых писательских дач. Журналист Михаил Кольцов шутит на съезде: "Алексей Максимович Горький открыл пять вакансий для гениальных и 45 для очень талантливых писателей. Уже началась дележка".

В те дни на съезде обращает на себя внимание Юргис Балтрушайтис, поэт Серебряного века, в 1934-м посол независимой Литвы. Он умоляет спасти Мандельштама. Он не находит ничего лучшего, как заклинать советских писателей памятью расстрелянного поэта Гумилева. Еще в 1921 году Балтрушайтис уговаривал Мандельштама принять литовское подданство. Это было возможно — Мандельштам родился в Варшаве.

Юргис Балтрушайтис

Он даже собрал какие-то бумаги, но потом раздумал. Сказал, что уйти от своей участи все равно нельзя и не надо даже пытаться.

Во время съезда и два с лишним года после него Мандельштам будет в Воронеже. Там он напишет четверть из созданного им за всю жизнь. Сначала была возможность работать в Воронежском театре и в местном радиокомитете. Потом уволили. Жена приходила с просьбой о материальной помощи в Воронежский союз писателей. Приняли решение — отказать. В начале 1937-го без работы, без денег Мандельштам пишет "Оду Сталину". Он создавал, сочинял впервые не так, как всё до нее.

Анна Андреевна Ахматова рассказывала, что, когда в ней зародилась ее знаменитая "Поэма без героя", она заболела ею так мучительно, что ей хотелось избавиться от нее, освободиться. Она готова была сделать что угодно, даже бросилась стирать, но ничего не помогло. Мандельштам знал это сложное ощущение, близкое к галлюцинации. Но к написанию "Оды Сталину" оно отношения не имеет. Впервые в жизни Мандельштам раскладывает на столе карандаши и бумагу. Садится за стол и берет в руки карандаш. Через полчаса вскакивает и проклинает себя за отсутствие мастерства.

Вспоминают, что однажды, в 1937-м, в Воронеже он кинулся через дорогу к городскому автомату, набрал какой-то номер, начал читать стихи, потом кому-то гневно закричал: "Нет, слушайте, мне больше некому читать!" Мандельштам читал высокому чину из НКВД, к которому он был прикреплен. Мандельштам читал ему "Оду Сталину". Человек, который слушает Мандельштама на другом конце провода, — начальник управления НКВД по Воронежской области Семен Дукельский. В 1938-м он будет назначен главой Комитета по кинематографии СССР. До революции он служил тапером в синематографе. В 1937-м Дукельский "Оду Сталину", прочитанную по телефону, не понял. В ней много блестящего литературного опыта, но нет главного, чего ждал от Мандельштама Сталин: она лишена чеканности и простоты "Горца", она никогда не ляжет на слух. Доносчик не сможет записать ее по памяти. Она ненародна.