Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове - Сергей Гродзенский

На уроках Солженицына в течение всех 45 минут приходилось работать активно. Для получения оценки необязательно было выходить к доске. Достаточно в ходе урока несколько раз удачно ответить с места, чтобы получить высший балл. Вообще ему было тесно в рамках принятой пятибалльной системы, и он частенько пользовался плюсами и минусами. Ценил находчивость, остроумие. За блестящий ответ готов был поставить «пять с плюсом», но не помню, чтобы кто-то в нашем классе этого балла у Исаича удостоился.

Да и мои собственные ответы Александр Исаевич оценивал чаще всего в диапазоне от «четыре с плюсом» до «пять с минусом». Помнится, не вполне довольный мной, он сказал:

– Снова отвечал на «четыре с плюсом».

– Александр Исаевич, может быть, все же на «пять с минусом»?

– На «пять с минусом» оценивается отличный ответ, в котором допущены одна или две, но ни в коем случае не больше, оговорки. Ты отвечал на «хорошо», но мне понравилось твое объяснение, почему первый закон Ньютона можно рассматривать как частный случай второго закона, – поэтому заслуживаешь «четыре с плюсом».

И после паузы добавил:

– Понимаю, конец четверти. Тогда давай не будем торговаться, а завтра после уроков приходишь в фотолабораторию и сдаешь зачет, но «гонять» буду по всему материалу.

Он требовал всегда ответа на поставленный вопрос, не допуская рассуждений вокруг да около. На одном из первых уроков рассказал нам старый анекдот о белых слонах» (о том, как студент на экзамене, знавший только одну тему, ответ на любой вопрос профессора сводил к белым слонам).

Солженицын не терпел, когда что-то отвлекало от занятий. Он словно от зубной боли морщился, если слышал посторонний шум, и, не глядя на нарушителей, а лишь энергично погрозив пальцем в направлении шептунов, продолжал урок… Вот озорник нарочито громко чихнул, учитель лишь на секунду повысил тон, не давая расслабиться, и урок продолжается. Как-то послышался звон рассыпавшихся по полу монет, по классу покатился смешок. Исаич тут же погасил его: «Пусть теперь эти деньги так и лежат на полу до перемены» – и урок продолжался.

Если он узнавал, что кто-то пропускает занятия не по уважительной причине, а отговариваясь, например, репетицией школьного вечера, собранием спортивной секции, оформлением праздничной стенгазеты и т. п., его лицо приобретало скорбное выражение12.

Вспоминаю особый случай. Дело было в середине последнего учебного года. Нам разрешили провести в будний день небольшой туристический поход, названный Днем здоровья. Затем, когда все настроились, неожиданно запретили. И решили мы на такой «произвол администрации» ответить коллективной акцией протеста – один день всем классом прогулять занятия. Эта однодневная «забастовка» стала ЧП школьного масштаба. Отношение педагогов к нашей выходке колебалась от ироничного до агрессивно-злобного. Исаич же был приятно удивлен, что среди нас не было ни единого «штрейкбрехера».

На очередном уроке он был подчеркнуто мягок с классом. Правда, когда в решаемой им на доске задаче потребовалось применить новую формулу, весело бросил: «Я вам ее вчера объяснял? Объяснял!», налегая на «вчера».

А. И. Солженицын делился с учениками не только знаниями, но и сомнениями. Если происхождение физического процесса ему не было известно, он этого не скрывал. Как-то Александр Исаевич заметил, что причину изучаемого явления современная наука объяснить не может, а в ответ на мою реплику с места («Мир физики полон загадок»), строго посмотрел в мою сторону и промолвил: «Две загадки в мире есть: как родился – не помню, как умру – не знаю»13.

Поругивая школьный учебник физики Пёрышкина («Такие учебники пишутся по договору в течение одних летних каникул», – как-то заметил он), об учебнике астрономии Воронцова-Вельяминова отзывался одобрительно. Можно сказать, педагогическая интуиция не подвела Солженицына. Если к Пёрышкину ныне обращаются разве что историки науки, то по учебнику Воронцова-Вельяминова познавали основы астрономии школьники до конца ХХ века.

Уроки астрономии Исаич вел, пожалуй, еще увлеченнее, чем физику. На первом занятии дал задание: каждый вечер в течение месяца выходить на улицу – следить за положением звезд на небе и вести дневник наблюдений.

– Знаю, – предупредил он, – в конце сентября, когда надо будет сдавать дневник, вы мне заявите: «Александр Исаевич, ничего не получилось – весь месяц шли дожди». Но не обманете. Я сам каждый вечер буду вести наблюдения14.

Довелось мне быть свидетелем беседы Солженицына с коллегой – преподавателем астрономии. Попрощавшись с ним, Александр Исаевич произнес, глядя ему вслед: «Счастливый человек. Едет в экспедицию в полосу полного солнечного затмения. Представляешь, воочию увидит солнечную корону. Для нас, астрономов, нет ничего интереснее».

Объясняя природу белых ночей, говорил: «В Рязани белых ночей не бывает. Верно. Но обращали вы внимание, как долго тянется у нас летний вечер, как медленно наступают сумерки? В июне и в девять, и в десять вечера еще светло. До половины одиннадцатого можно фотографировать без лампы-вспышки. В южных широтах ничего подобного быть не может. Там мгла приходит так быстро, что кажется, будто день переходит в ночь мгновенно… – и закончил многозначительно: – Надо уважать тот край, где живешь».

Однажды после урока астрономии я шутки ради спросил, можно ли узнать, под какой звездой родился? Исаич ответил серьезно: «Можно. Надо только точно знать место и час твоего рождения». Говорилось это в эпоху, когда астрология именовалась «ложным учением, распространенным в капиталистических странах», а до нынешнего времени, когда гороскопы еженедельно обнародуются во всех популярных СМИ, было еще очень далеко.

Как-то поставив ученику «двойку» по астрономии, Солженицын в сердцах заметил: «Слушал твой ответ и подумал, что ты мог бы на равных вести беседу с Василием Семи-Булатовым из рассказа Чехова «Письмо к ученому соседу».

Тут выяснилось, что большинство присутствующих не читали этот рассказ. Исаич выдержал театральную паузу, затем скорбно произнес: «Как можно дойти до десятого класса и не прочитать все рассказы Чехова?! До какой же степени надо не любить русскую литературу, чтобы ограничиваться “прохождением” того, что положено по школьной программе!»

На следующем уроке Солженицын читал перед классом рассказ А. П. Чехова «Письмо к ученому соседу». Читал он очень хорошо, выделяя места, в которых Василий Семи-Булатов рассуждает на астрономические темы, например: «Могут ли люди жить на луне, если она существует только ночью» или «Как Вы могли видеть на солнце пятны, если на солнце нельзя глядеть простыми человеческими глазами, и для чего на нем пятны, если и без них можно обойтиться? Из какого мокрого тела сделаны эти самые пятны, если они не сгорают?».

Другой раз он читал сочиненный им «Рассказ незадачливого фантаста», а мы должны были отмечать содержащиеся в нем ошибки, относящиеся к изучаемой теме. Чем больше неточностей обнаружишь у «фантаста», тем выше получишь оценку.

Однажды Александр Исаевич предложил конкурс на лучший способ определения географической широты, а услышав один из ответов, среагировал: «Все очень хорошо. Только каждый раз, как понадобится узнать, на какой широте находишься, придется лезть в центр Земли». В этом же духе звучали и его иронические замечания к определению коэффициента полезного действия устройства, никакой пользы не приносящего.

Задает учитель вопрос: «От чего зависит емкость электрического конденсатора?» – и слышит в ответ: «От заряда и потенциала». Мгновенно следует комментарий: «Скажи, а емкость сосуда зависит от того, сколько в нем содержится жидкости? Ты не замечал, что по мере наполнения кастрюли водой ее емкость увеличивается?!»

Класс смеется, и ученику с самой сомнительной тройкой по физике становится понятно, что электрическая емкость, хотя математически и равняется отношению заряда к разности потенциалов, не зависит ни от величины протекающего заряда, ни от приложенной разности потенциалов.

На одном из уроков Солженицын рассказывал об устройстве магнитофона, вручную перемещал ленту и с видимым удовольствием демонстрировал изменение звучания голоса при изменении скорости перемещения магнитофонной ленты. Рассказывая о скорости звука и сверхзвуковых скоростях, он вспомнил, что на фронте в ходу была поговорка: «Не бойся пули, которая свистит, раз ты ее слышишь – значит, она не в тебя. Той единственной пули, которая тебя убьет, ты не услышишь»15.

Примеров таких можно приводить и приводить еще очень много. Для педагога очень важно быть актером, и Солженицын-учитель в полной мере этим качеством обладал16. Проходим по астрономии гелиоцентрическую систему мира. Вот он с застывшим в напряжении лицом, ушедший в себя, медленно прохаживается между рядами парт, и притихшие ученики слышат негромкий голос: «Николай Коперник ходил по средневековому Кракову, и тяжелая дума не покидала его. Он давно понял, что Аристотель не прав, Земля не является неподвижным центром мироздания, а вместе с другими планетами обращается вокруг Солнца. Но как донести эту идею до людей и не быть обвиненным в ереси?»