Японские народные сказки - Коллектив авторов

Мифическая борьба богов в сказке переосмысливается, и тогда в противоборство вступают статуи одного и того же божества. В сказке «Деревянный будда и золотой будда» статуя из дерева, принадлежавшая бедному слуге, победила золотого истукана, который был собственностью скаредного господина. Конечная трансформация мифа наполнялась социальным пафосом — война богов стала враждой между бедным и богатым.

Как и миф, сказка всегда пыталась объяснить мир. Откуда впервые появился снег? Почему у медузы нет костей? Почему сова не летает днем? — извечные вопросы японской сказки. Сказок с этиологическим мотивом в Японии довольно много. Часть из них, безусловно, носит орнаментальный характер — ведь недаром объяснения так часто бывают неожиданными и забавными. Однако и за этой орнаментальностью угадывалось стремление людей познать мир, вникнуть в законы земного бытия и найти свое место в круговороте жизни.

Герои японских сказок ищут ответы на вечные вопросы, пытаясь открыть мир вокруг себя. Странники переходят одну за другой множество гор, удивляясь их количеству. Дождевые черви в рюкюской сказке горько плачут, решив, что во всей вселенной они одни на своем маленьком островке. А в широко известном анекдоте маленький мальчик, взобравшись на вершину соседней горы, с изумлением восклицает: «Еще горы?! Как велика Япония!»

Сказочным законам подчинилась и вся система изображения пантеона японских богов. Центральные божества японских мифов, как правило, в сказках не появляются. В основе сказок лежит синтоизм в своей народной форме — признание существования множества богов «ками», имеющих локальное значение. В сказках упоминаются божества деревьев и гор, островов и рисовых полей (хотя поименно названы немногие) — именно они по законам религии синто наиболее значимы для жителей данной деревни или местечка. В японских сказках наблюдается определенная «опрощенность» синтоистского пантеона: вместо богини Солнца — Аматэрасу, главного божества японской мифологии, в сказке появляется некое божество солнца (о-тэнто-сама), простое и доступное настолько, что, не стесняясь своего статуса, может ссориться с жаворонком.

На протяжении многих веков для Японии был характерен синкретизм верований. В VI в. при поддержке верховной власти в стране начал распространяться буддизм, заимствованный из древнекорейского государства Пэкче (яп. Кудара), вскоре разветвившийся на разные секты. Пришли из Китая конфуцианство и даосизм. Как и в китайской традиции, даосизм проник в японский фольклор в виде сказаний о даосах — отшельниках, владеющих эликсиром бессмертия и обладающих даром летать по небу. Как гласит китайская легенда, заимствованная японцами, дровосек, заглядевшийся на игру бессмертных даосов в шахматы, выпал из времени и очнулся лишь тогда, когда истлела рукоять его топора.

Общеизвестно, что влияние буддизма на японскую культуру было огромно. Благодаря буддизму сформировался и новый пантеон богов в японской сказке. Правда, надо отметить, что многие из них в скором времени приобрели черты и функции японских синтоистских божеств. Буддийские божества в сказках существовали в двух ипостасях. Это были широко известные божества, которым поклонялись повсеместно, и вместе с тем некоторые из них продолжали бытовать на локальном уровне, постепенно становясь в восприятии японцев чисто местными божествами. Так было, например, с богом Дзидзо (санскр. Кситигарбха). Известный в Китае как бодхи-саттва, избавляющий от страданий и опасностей, в Японии Дзидзо приобрел особую популярность как покровитель детей и путников.

По поверьям, Дзидзо творит много добрых дел: спасает от пожара (Хикэси Дзидзо), помогает в полевых работах (Тауэ Дзидзо), гарантирует долголетие (Эммэй Дзидзо). Герои сказки придумывают для своего «местного» Дзидзо различные прозвища, отражая в них народные черты своего покровителя, — так родилось прозвище «Дзидзо с грязными ногами», вызывающее в памяти образы крестьян, работающих на залитом водой рисовом поле.

Сказочная трансформация произошла и с некогда грозными хтоническими божествами — постепенно они просто превратились в «нечисть». Здесь народная фантазия была изобретательна: в японской сказке стали появляться оборотни и ведьмы, черти и демоны. Были среди них и страшные и смешные, но всегда глуповатые и потому неизменно попадающие впросак.

«Нечисть» японских сказок была строго дифференцирована по среде обитания и властвования: часть ее относилась к горной, лесной «нечисти», а другая — к водной стихии.

Самый распространенный демон лесов и гор — тэту. По поверьям, он обитает в глухих чащах и живет на самых высоких деревьях. С давних пор относят тэту ко всякого рода «ёкай» — привидениям и призракам. И вид у него для этого подходящий: не человек он, не птица, да и не зверь — лицо красное, нос длинный, на спине крылья. Как гласит легенда, тэту может, если захочет, наслать на человека безумие, сила его страшна, и, если нет у путника смекалки и ума, обязательно обморочит его горный тэту. Но, пожалуй, самым замечательным богатством демона является волшебный веер. Красочный, новый или выцветший от времени, волшебный веер тэту в японских сказках поистине творит чудеса. Ведь он обладает особой силой: шлепнешь по носу правой стороной веера — станет нос расти, пока не достигнет облаков; шлепнешь левой — вновь нос маленьким сделается.

Интересно то, что с течением времени волшебный веер тэту стал в японском фольклоре своеобразным критерием нравственности сказочных героев: добрые с помощью веера обязательно становятся счастливыми, злые будут им наказаны. Бедный крестьянин случайно, от страха выигравший это сокровище лесного тэту в кости, женится на княжеской дочери. А бездельника барсука веер проучил: утащили его за длинный выросший нос небесные божества в заоблачную высь. И что с тем барсуком стало — неизвестно.

Живет в сказочной горной чаще и лесная колдунья — ямамба (ямауба). Сохранила народная молва о ней двоякое представление. В более древних произведениях ямамба еще не имела уродливого облика, а была щедрой и доброй лесной владычицей. На острове Хатидзёсима рассказывали, что являлась ямамба в виде юной девы, красивой и нарядной. Веселила она людей, пела, шутила, а потом нагружала корзины грибами и ягодами. В дождливую погоду приходила ямамба в деревню. Тихо, неслышно проникала в дом, садилась у изголовья спящего и ласково дула ему в лицо: фу-у, фу-у! Проснется тот, протянет к ней руки, а она захохочет да скроется в темноте, будто и не приходила вовсе.

Хорошо жилось людям с ямамбой. Да вот стали они чаще просить у нее лесные дары, все настойчивее, все требовательнее. Рассердилась ямамба и перестала людям помогать. И узнали тогда люди другую ямамбу — страшную и жестокую, хитрую и коварную.

Особое место занимали в японском фольклоре оборотни. Способностью перевоплощаться обладали в сказках птицы, звери и разные предметы — кошелки и чайники, ношеная обувь и метлы. Но самыми непревзойденными мастерами превращений издревле считались лисы (кицунэ) и барсуки (тануки). Важно отметить, что образ лисицы-оборотня был широко распространен в фольклоре всех стран Восточной Азии. Барсук же в сказках и легендах других дальневосточных стран практически не встречался и может рассматриваться как японское специфическое фольклорное явление.

Проделки лисы и барсука были зачастую лукавы и безобидны, но подчас за внешне милым зверьком скрывался настоящий коварный демон. Лисица чаще всего принимала облик юной девушки и являлась на горной тропинке перед запоздалым путником. Горе тому, кто не распознает сразу проделок хитрой лисы.

Барсук превращался во всякую домашнюю утварь, например в котелок для кипячения воды. Такой барсук был своего рода домовым, иногда капризным, и тогда от него в доме житья не было, а иногда хозяйственным и бережливым. Случалось, что превращались барсуки в букеты хризантем и в маленьких девочек, а один, говорят, обернулся даже настоятелем синтоистского храма.

Немало в японском повествовательном фольклоре сказок и о том, как лисы и барсуки помогали людям, о том, что, женившись на лисице, можно обрести счастье, а подружившись с барсуком — стать богатым.