Обжора-хохотун. История, рассказанная сэром Мелифаро - Макс Фрай

— Какая же ты стала красавица. — Он одобрительно цокает языком, качает головой, всем своим видом изображает восхищение. Ахума послушать, так Тришу уже давно впору на ярмарке показывать, чтобы у всех горожан появился шанс хоть раз в жизни этакую красоту узреть. Но Триша знает, что он — ну не то чтобы обманывает, просто шутит так, посмеивается не то над ней, не то над собой, не то над всем миром сразу.

— Я какая была, такая и осталась, — улыбается Триша. — А почему ты так долго не заходил?

— Разве долго? — удивляется Ахум.

И этот туда же. Как сговорились. Неужели так трудно считать хотя бы дни, если уж часы слишком быстро улетают?

— Просто у всех разное время, — объясняет Франк. — Это только на первый взгляд кажется, будто время — общий для всех океан, где плаваем и мы с тобой, и наши друзья, и соседи, и жители других городов, стран, континентов, и даже обитатели иных Миров. А на самом деле сколько живых существ, столько потоков, которые несут нас — иногда параллельно друг другу, а порой в разные стороны. В такие моменты бывает очень непросто договориться о встрече, но мы, как видишь, худо-бедно справляемся. Хотя могли бы больше стараться, тут не поспоришь.

— Я не понимаю, — говорит Триша. — Но это, наверное, не очень важно вот прямо сейчас, когда мы все уже встретились. Ты дома, Ахум пришел к нам в гости, а еще я Макса увидела на Безымянном мосту и привела с собой. А кстати, где же он? В кафе остался, получается? Интересно, что он там делает?

— Как — что? Сидит и хочет кофе, — смеется Франк. — Долго же ему ждать придется!

— О, вот вы где, — говорит Макс.

Вопреки предсказанию Франка, он не стал ждать, когда кто-то из хозяев вернется в дом, сварил кофе сам и с кружкой в руках отправился на поиски. И вот, пришел сюда, такой молодец.

— Франк, я только что согрешил с твоей плитой, — скороговоркой сообщает он. — Плита осталась довольна, предлагала никому ничего не рассказывать и при случае повторить, но я все же решил покаяться, снять камень с души, вместо которой у меня, подозреваю, черт знает что… Ох, ничего себе! Сэр Мелифаро, ты уже, получается, тут? Надо же, какая скорость. Даже от тебя не ожидал. Здороваться-то будем?

Это что же, изумленно думает Триша, выходит, они уже знакомы? Когда успели? И где? И как? И почему Макс называет Ахума чужим именем? Я вроде бы все четыре помню, и они совсем другие.

— Я не тот, кого ты ждешь, — отвечает Ахум. — Но поздороваться — такое дело, никогда не помешает.

— Погоди, как это — не тот? Быть того не… Хотя… Да, кажется, начинаю понимать.

— Вот то-то же, — улыбается Ахум. — Мы с тобой действительно встречались прежде. Несколько раз, но всегда мельком. Зато как ты на меня при этом смотрел, никогда не забуду. На мне только что одежда не дымилась, но к тому шло.

— Ну а чего ты хотел. И сейчас-то не каждый день на двойников своих приятелей поглазеть удается, а по тем временам зрелище было и вовсе из ряда вон. Как в первый раз не рехнулся по дороге на Темную Сторону, на вас с сэром Мелифаро глядя, до сих пор не понимаю. Впрочем, поводов рехнуться у меня тогда было в день по дюжине, один другого слаще… А сюда ты, выходит, вместо Мелифаро пришел? Ну надо же. Ловко этот хитрюга выкрутился. Я-то думал, он будет рад возможности повидаться.

— Не так все просто, — говорит Ахум. — Я здесь не вместо него, а вместе с ним. Стражи на такие прогулки поодиночке не ходят. Хотя я, как видишь, все же зашел пораньше. У меня тут тоже старые друзья, так уж все удачно совпало.

— Слушай, а тебя же, наверное, как-то зовут? Я имею в виду, ты не…

— Совершенно верно. Имя у меня свое, как и все остальное. Ахум Набан Дуан Ганабак, к твоим услугам.

— О, — уважительно вздыхает Макс. — О-о-о-о. Вот это имя так имя. Теперь я понимаю, почему бедняге Мелифаро приходится довольствоваться одной фамилией. Твоих имен на двоих с избытком хватит. Вот ему паек и урезали — для равновесия.

— Думаю, так и есть, — соглашается Ахум. — Вселенная, похоже, просто помешана на равновесии. Хлебом ее не корми, дай все уравновесить. Тьму светом, пустоту изобилием, вечность временем, а…

— А всякое живое существо — Тенью, — подхватывает Франк. И, подмигнув Максу, лукаво добавляет: — Но Стража, как их называют твои учителя, можно уравновесить только хорошим полновесным двойником. А как иначе? Если такого не разделить пополам и не рассовать по разным карманам реальности, с ним никакого сладу не будет. Вселенная не терпит совершенства, и она знает, что делает. В этом вопросе я целиком на ее стороне.

— Всегда очень хотел во всем этом разобраться, — вздыхает Макс. — Понять, как устроены Стражи. Вроде бы не моего ума дело, меня не касается, но сил же нет как интересно. Можно я буду тебя расспрашивать, Ахум Набан Дуан Ганабак? Или ты сам, без вопросов все расскажешь?

— Могу и рассказать. Но вряд ли я утолю твое любопытство. Я не любитель исследовать собственную природу и размышлять о своем месте во Вселенной. Живу как вздумается и как получится, просыпаюсь сегодня здесь, завтра там. Не могу сказать, что это всегда зависит от моего выбора, но мне, в общем, все равно — все нравится, все подходит, лишь бы не угораздило однажды угодить в сбывшееся, определенное, окончательно осуществившееся. Воздух там гуще, чем моя кровь, свет слишком сладок, а тьма звенит так пронзительно, что барабанные перепонки рвутся. Совершенно невыносимо. Собственно, мне и здесь-то с некоторых пор бывать довольно затруднительно. Разве только в саду у Франка посидеть могу — на самой границе. На границе мне легко дышится, всякая граница — моя земля, мое вечное королевство, источник жизни, дом. О границах я знаю очень много и могу говорить бесконечно. Но ты, как я понимаю, хочешь узнать не о границах, а обо мне. Вернее, о своем друге, который очень скоро сам здесь объявится. И тоже ничего толком тебе не объяснит. Потому что, как и я, преуспел в изучении окружающего мира, но не собственной природы. Уж я-то его знаю.

— Могу понять вас обоих, — кивает Макс. — Если бы кто-то принялся расспрашивать, как устроен я сам, пришлось бы отправлять его к специалисту — например, к мудрому Франку. Я-то и двух слов не свяжу, даже наедине с собой до смешного косноязычен. А от других почему-то жду внятных разъяснений.

— К мудрому Франку, значит, отправил бы. Экий ты, оказывается, дипломат, — смеется Франк. — Ловко ввернул похвалу и ждешь теперь, что я сам, без дополнительного приглашения все тебе про Стражей растолкую. Такое нахальство заслуживает поощрения, но мне, строго говоря, и сказать нечего, кроме того что ты уже и сам понял. Время от времени рождаются такие существа, половинки целого, близнецы, разлученные навек, окончательно и бесповоротно, потому что один из них может жить и действовать лишь в сбывшейся, овеществленной реальности, на лицевой, так сказать, ее стороне, а второй — только на переменчивой изнанке вещей, в темных щелях между замыслом и рождением, обещанием и осуществлением. Но Страж не был бы Стражем, если бы близнецы время от времени не встречались на границе между тем и другим. Только там, на границе, в единстве с самим собой и обеими сторонами реальности проходит настоящая жизнь Стража, а все остальное — пауза, предназначенная для отдыха и развлечений, возможность набить положенные шишки и набраться сил, накормить сознание опытом, занять разум игрой, да мало ли что еще можно придумать, чем бы Страж ни тешился, лишь бы не тосковал о себе… И я, конечно, совершенно напрасно сказал «там» — здесь, в моем саду, как раз и пролегает граница между сбывшимся и несбывшимся, вероятным и невозможным, объяснимым и непостижимым. Для того он и нужен, поэтому я тут, и «Кофейная гуща» открыта в любое время суток, и чайник томится на плите — для тех, кто осознанно или по неведению пересек эту границу, наяву ли, во сне ли, не имеет значения, тут у нас сон и явь — одно и то же, а дружеский прием, глоток горячего питья и разумные речи нужны всякому путнику. С нами они уж точно не пропадут, не заблудятся, не лишатся разума, не превратятся в неугомонные бездомные тени, которые только и ждут случая досадить своим соседям. Впрочем, все это ты и сам уже знаешь. И сформулировать смог бы, пожалуй, не хуже моего. Ничего нового я сейчас не сказал.

Макс, может, и знает, зато Триша слушает разинув рот. Никогда прежде Франк не объяснял ей, почему они тут живут и зачем нужна «Кофейная гуща». Да ей бы и в голову не пришло расспрашивать — есть, вот и хорошо, существование само по себе ответ на всякий вопрос о смысле. Но если уж Франк рассказывает, надо слушать, любая кошка знает это правило: дают — бери, не можешь съесть сейчас, припрячешь до поры, рано или поздно пригодится, отыщешь и спасибо скажешь, а как иначе.