Сколько стоит песня - Алла Фёдоровна Бархоленко

Сапоги действительно были нужны для свидания: Ирина жила на Демидовской. Демидовская тянулась по верху горы, гора стояла за другой горой, и склоны обеих были зачерканы неказистыми улочками.

Алексей не раз спрашивал Ирину, почему она не переедет поближе к их школе, и она всегда отвечала сердито и одинаково:

— Принципиально.

В чем тут принцип, Алексей понять не мог, и еще осенью приобрел для свиданий кирзовые сапоги.

Он тащился по раскисшим улицам. Из окон на него смотрели раскормленные коты. Алексей ненавидел котов.

Дожидаясь, пока Ирина оденется, он стоял во дворе и смотрел на город. Отсюда он был виден почти весь — как многотысячная стая серых птиц, присевших на склоны гор. Здесь всегда Алексея охватывало странное чувство временности этой картины, и ему казалось, что стая домов вот-вот взмоет в небо, и останутся только горы и длинное озеро среди них да лес вокруг. Серый город с котами и собаками спутывал представление о сегодняшнем дне и уводил мысли к петровским и демидовским временам. То, что в стороне дымили гигантские трубы заводов, ничего не меняло в этом чувстве. И лишь далекая белизна нового города, стремительно растущего за лесом, километрах в десяти от Демидовки, возвращала Алексею необходимую радость и ритм современности. Да еще самолеты, прокладывающие в небе белые дороги…

— Привет! — поздоровалась Ирина и перепрыгнула лужу у крыльца. — Чем залюбовался?

Алексей кивнул в небо.

— Нам бы такой дорожкой пройтись, а?

— В сапогах? — спросила Ирина.

— Н-да. Что ж, спустимся на землю… Куда пойдем?

— Куда глаза глядят.

Они взялись за руки и пошли по Демидовской. Их провожали любопытные взгляды из окон.

Ирина проговорила:

— Ты заметил, что здешние жители признают деревья только в виде дров?

Стены домов щетинились поленницами. Зима кончалась, но поленницы высились, как крепости. На улице не было видно ни одного растущего дерева.

Алексей ответил:

— Хочешь в лес?

В лесу еще держался снег, он был тяжел и сочен и у земли напоен водой. За Ириной и Алексеем оставались глубокие следы, в них сразу набиралась талая вода.

Деревья еще спали. В ветвях старой ели едва слышно постукивала лесная капель. Лес был пронизан солнцем.

— Давай постоим немного, — сказал Алексеи.

Они остановились и ждали несколько минут. Качнулась ветка ели. Рыжая белка перебралась поближе к солнцу. И опять надолго установилась тишина. Неожиданно сверху раздалась короткая песня синицы. И это было так, как будто зазвенел разбуженный солнцем голубой воздух.

Лицо Ирины сделалось мягче, холодновато-серые глаза осветились. Она протянула Алексею руку и проговорила:

— Хорошо с тобой. Мне всегда хорошо с тобой.

Они пошли дальше. Ирина сказала:

— Скоро кончатся наши три года после института. И мы будем свободны, как птицы. Да, Алешка? В последний день распишемся и сразу уедем в Свердловск. Отец ждет нас. Он отличный человек, вы будете друзьями. Через два месяца… Неужели и они пройдут? Не могу дождаться!

— Я тоже, Иринка. Хотя немного жаль бросать нашу школу, уже привык.

— Везде те же школы и те же дети… Знал бы ты, как надоел мне этот грязный город!

— Да, грязноват… Но не ругай его особенно: мы здесь встретились.

— Мы бы везде встретились…

— Иринка, закрой глаза и дай руку!

Ирина послушно остановилась. На ее ладонь лег холодный подснежник.

Пыльная жара висела над городом. На севере небо закоптилось жирным заводским дымом. Ирина и Алексей сидели на горячей каменной глыбе на вершине горы. Тонкие брови Ирины хмурились, глаза отсвечивали стальным блеском.

— Ну, пойми же, — говорил ей Алексей, — не могу я так уехать!

— Раньше ты соглашался, — иронически напомнила Ирина.

— Не сразу все поймешь, Иринка.

— Тебе что-нибудь сказал директор?

— Нет… Никто ничего не говорил. Все давно знают, что мы работаем последние дни и уезжаем. По-моему, ребята из десятого Б готовят нам подарок, а Борька грустно посматривает на рысью шкуру. Вот увидишь, преподнесет ее нам. Бедный Борис, какая жертва с его стороны — не каждый охотник может похвастаться убитой рысью… Ну, черт знает — не могу я уехать! Не отпускает меня этот городишко — вроде и смотреть не на что, а пристал к душе, отрывать больно… Леса-то какие кругом… Но и не в этом дело. Да, да, не в этом… Все эти дни меня преследует чувство, что я не сделал здесь чего-то важного.

— А я? Обо мне ты не хочешь думать?

— Ты тоже должна остаться.

— Здесь?! Пусть сначала заасфальтируют улицы!

Алексей вздохнул.

— Видишь ли… Я понял одну штуку: я — рабочий. И мой диплом учителя ничего не меняет, я все равно остаюсь чернорабочим. Понимаешь — чернорабочим! И я не должен искать места почище — я должен делать его чистым…

— Все это слова, Алешка… Слова для учеников.

— Нет, это сущность. Если хочешь — призвание.

— Мы стали и говорить и думать по-разному. Отчего это, Алексей? — спросила Ирина и добавила с неожиданным раздражением: — Может, хватит сидеть на этой горе?

Они молча спустились в город. На площади Ирина сказала:

— Посмотри — памятник великому человеку подпирают пожарные гаражи. И это в самом центре!

Алексей кивнул, соглашаясь. С усмешкой, в которой перемешались ирония и досада, посмотрел вокруг. Ирина была права, городок выглядел захолустным. И этот же город на весь мир славится своей сталью. Впрочем, Ирину сталь не интересует.

Около трамвайной остановки дородная продавщица выкрикивала:

— Беляши! Беляшо́чки! Горяченькие!

Ирина тягостно молчала. Алексей предложил:

— Купим?

Но Ирина купила мороженое. Она развернула бумажку и рассмеялась. Алексей взглянул вопросительно.

— Подержи, пожалуйста, — протянула ему мороженое Ирина. Отдала и не торопилась взять обратно. Шла, стройная и слишком изящная. И чужая тому, что окружало ее здесь.

— Оно же тает, — забеспокоился Алексей. — Ешь!

Ирина покачала головой:

— Не могу. Оно завернуто только в бумагу, вафель там нет. Я не хочу портить платье.

— Что же я должен с ним делать?

— Выброси.

Но выбросить было некуда, улица не имела мусорных ящиков. Ирина сухо засмеялась. Алексей покраснел.

— Наглядная агитация? — спросил он.

— А почему бы и нет? — ответила Ирина. — Убедись, как эти мелочи портят людям кровь. И в конце концов это не мелочи. Если в городе двести тысяч жителей и ни одного молодежного кафе, — это не мелочь!.. Если в этом городе театр не имеет концертного рояля, — это не мелочь!.. Три года из своей жизни мы оставляем здесь, Алексей, и мое желание жить по-человечески законно. Я не хочу больше ходить в сапогах. Не хочу выслушивать от продавцов грубости. Я хочу бывать на хороших концертах, потому что меня, к несчастью, научили любить