Неизвестный Карл Маркс. Жизнь и окружение - Павел Берлин

Переписка между сыном и отцом дает очень ценный материал для характеристики Маркса-студента. Карл Маркс, подробно описывая весь ход своих дум и занятий, сообщая о своих неудачных попытках литературного творчества, о своих личных делах, о своих друзьях, при этом ни одним словом не касается ни событий тогдашней жизни, ни вообще каких-либо социальных или политических вопросов.

Среди друзей Маркса-студента мы опять-таки встречаем людей не политической деятельности, а теоретической мысли. Ближе, чем с другими, он сошелся в Берлине со знаменитым исследователем Евангелия Бруно Бауером[2] и историком Карлом Коппеном. Несмотря на то, что эти люди были на десять лет старше Маркса и уже давно сошли с университетской скамьи, у них очень скоро установились с юным студентом самые близкие товарищеские отношения. Уже тогда Маркс обладал способностью подчинять, покорять своему уму окружающих его людей. Водном письме к Марксу Карл Коппен, бывший уже тогда вполне сформировавшимся умственно человеком, пишет, что с отъездом Маркса из Берлина он, Коппен, «вновь обрел свои собственные, так сказать, самостоятельно продуманные мысли, тогда как до этих пор все мои мысли приходили ко мне с Шютценштрассе» (улица, на которой жил в Берлине Маркс). И в этом же письме Коппен говорит, указывая на одну статью Бауера, что и последний многим был обязан Марксу. «Как видишь, – говорит Коппен Марксу, – ты целый магазин мыслей или, выражаясь на берлинском жаргоне, ты бычачья голова, фаршированная идеями».

Это шутливое письмо Коппена показывает, что уже на студенческой скамье Маркс поражал замечательным богатством своих знаний и железною силою своей логики, поражал не только профанов, но и таких выдающихся по своему таланту и знаниям людей, как историк Коппен и доцент Бруно Бауер. И если мы вспомним приведенное нами выше письмо Маркса к отцу, то нас это, конечно, не удивит. Все силы, помыслы и способности молодого студента поглощены были жадным, неутомимым стремлением к знаниям и выработке цельного миросозерцания. Ночи напролет мучает Маркс свою голову, чтобы самостоятельно разобраться в вопросах общефилософского мировоззрения. Перед ним вырисовывается уже стройная и величественная философская система, кажется, еще несколько штрихов, еще несколько деталей – и она будет закончена, и юный философ, дрожа от восторга, поднимает уже руку, чтобы нанести эти последние штрихи, но его неумолимое критическое око в то же время замечает коренной изъян всего построения, и с отчаянием и злобой он безжалостно разрушает свою систему и на время отворачивается от всякой философии, старается уйти от ее неотвязчивых вопросов в обывательскую жизнь или «положительные знания». Но Маркс не был таким человеком, который мог бы обойтись без стройного миросозерцания и сложить свое оружие после первых неудач. Проходит короткое время, и он, позабыв о наложенном им на себя философском воздержании, вновь с прежним пылом обсуждает философские системы со своими друзьями и в своей убогой студенческой комнате вновь возводит смелые философские системы.

Эта, по выражению поэта, «бурь душевных красота» ярко сказалась в приведенном нами письме юного Маркса к отцу. Причем уже в этом письме видно, что Маркс еще на студенческой скамье напряженно искал выхода из противоречий метафизического идеализма и не был слепым последователем царившего тогда в немецкой философии Гегеля. Уже в этом студенческом письме Маркс пишет, что «от идеализма я пришел к заключению о необходимости отыскать идеи в самой действительности… Я прочел фрагменты гегелевской философии, фантастические мелодии которой мне не понравились. Вновь я хотел окунуться в стихию, но уже с определенным намерением понять духовный мир как столь же необходимый, конкретный и определенный, как и физический. Я не хотел заниматься дольше фехтовальным искусством». Таким образом, еще студентом Маркс видел недостатки гегелевского идеализма, хотя, конечно, ничего своего, оригинального он создать на студенческой скамье не успел.

Универсальный курс близился к концу, практическая деятельность юриста совершенно не прельщала Маркса, и его все более и более тянуло к профессорской деятельности. Его близкий друг Бруно Бауер, уже занимавший кафедру раньше в Берлине, а затем в Бонне, усердно уговаривал Маркса поскорее сдать государственный экзамен и записаться доцентом философии в Боннский университет. «Постарайся, – пишет Бауер Марксу, – покончить с твоим жалким экзаменом, чтобы ты мог беспрепятственно отдаться своим работам». И в другом письме Бауер вновь пишет: «Время становится все плодотворнее и прекраснее… Покончи же с твоими проволочками и твоею излишнею вознею, с такою бессмыслицей и с таким фарсом, как экзамен».

Весною 1841 г. Маркс сдал государственный экзамен при Йенском университете и получил степень доктора философии. У Маркса зарождались уже сомнения, не предпочесть ли ему практическую деятельность ученой, и его друг Бауер усердно отговаривал его от этого решения. «Было бы бессмыслицей, – писал Бауер, – если бы ты посвятил себя практической карьере. Теория является в настоящее время самой сильной практикой, а мы даже предвидеть не можем, какое крупное практическое значение она еще получит в будущем».

После некоторых колебаний Карл Маркс решил последовать совету своего друга и занять в Боннском университете кафедру доцента философии. В ту эпоху занятие философией было тесно сплетено с занятиями вопросами религии. Как мы уже знаем, тогдашнее радикальное течение совершалось почти исключительно в чисто идеологической сфере. Молодое радикальное течение вело борьбу со старым порядком посредством философской критики идеологических основ этого порядка, и, углубляясь в эту критику, оно приходило к заключению о необходимости разрушить непогрешимость религиозной санкции существующего строя.

Позже, вспоминая это время, Энгельс писал: «В борьбе с правоверными пиетистами и феодальными реакционерами так называемые молодые гегельянцы – левое крыло – отказывались мало-помалу от того философски-пренебрежительного отношения к жгучим вопросам дня, ради которого правительство терпело их учение и даже покровительствовало ему. А когда в 1840 г. правоверное ханжество и феодально-самодержавная реакция вступили на престол в лице Фридриха Вильгельма IV, пришлось высказаться открыто. Борьба по-прежнему велась философским орудием, но уже не ради отвлеченно-философских целей. Речь шла уже об уничтожении унаследованной религии и существующего государства».

Одним из самых блестящих представителей этой философской критики религии явился уже знакомый нам ближайший друг Маркса – Бруно Бауер.

С увлечением и блеском Бауер вел борьбу с теологическим миросозерцанием, нанося ему все новые удары и раскрывая один за другим все его предрассудки и секреты. Вся молодая радикальная Германия с напряженным интересом и восторгом следила за этой победоносной борьбой Бруно Бауера с теологами. Но как ни заволакивала радикальная школа свою аргументацию философскими тумаками, как ни употребляла она вместо всем понятных выражений их головоломные метафизические псевдонимы, но тогдашняя предержащая власть но могла, конечно, оставить безнаказанным такое колебание всех основ.

В тогдашней Германии вся наука – ив том числе и университетская – находилась под явным надзором полиции, которая моментально вмешивалась, как только с университетской кафедры начинало веять вольным духом. Недаром Берне[3] писал: «Пусть только случится, что между испанскими якобинцами найдется какой-нибудь математик– и союзный сейм тотчас же запретит логарифмы».

Лекции Бауера были, конечно, признаны несоответствующими «духу существующего государственного строя», и Бауер был лишен профессуры в Боннском университете.

Этот случай с его ближайшим другом раскрыл Марксу глаза, показал ему, что свободное научное исследование не совместимо было, в тогдашней Германии с занятием университетской кафедры, с которой начальство дозволяло лишь защиту, но никак не критику «существующего строя». Тогда Маркс окончательно покинул всякие дальнейшие мечты о профессорской карьере, но покинул их не для того, чтобы отдаться практической карьере в смысле службы или адвокатской практики, а для того, чтобы пуститься в ту единственную область, в которой в тогдашней Германии только и можно было вести серьезную политическую борьбу, – в область публицистики.

К студенческим годам Маркса относится и его первый и единственный «роман». Еще совсем ребенком Карл Маркс подружился с Женни Вестфален, дочерью крупного чиновника, по происхождению– шотландского дворянина. Между семьей Марксов и Вестфаленов установилась тесная дружба, и Карл Маркс был неразлучным товарищем Женни Вестфален во всем играх и занятиях. Но когда Маркс был в последних классах гимназии, ровная, детская дружба между ним и Женни Вестфален вспыхнула яркой, пламенной юношеской любовью.