«Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира - Джордж Фридман

Хаос послевоенного коммунистического режима сменился непродолжительной, но обычной для Европы тех лет кровавой бойней, устроенной пришедшим ему на смену антикоммунистическим режимом, затем общество несколько «успокоилось», а Венгрия в промежутке между двумя мировыми войнами стала не таким уж неприятным местом. Обретя независимость впервые за много веков, страна получила своего правителя — адмирала более несуществующего военно-морского флота Миклоша Хорти, который был регентом несуществующего короля. У Хорти, кажется, был фамильный лозунг: «Плыви по течению». Течение же в 1920-х годах и в начале 1930-х было весьма либеральным, но не безгранично. На практике это означало, что мой отец — провинциальный молодой человек с востока — смог переехать в Будапешт, научиться типографскому бизнесу и даже открыть собственную типографию, будучи всего 20-летним. Это выглядело действительно экстраординарно для того времени и места, но это была и экстраординарная эпоха для страны. В начале 1930-х годов стало казаться, что Первая мировая война настолько многому научила Европу, что все темные инстинкты были искоренены навсегда.

Демонов, однако, не так-то просто изгнать. Первая мировая война ничего не решила, противоречия как были, так и остались. Фактически война велась вокруг глобального статуса Германии, которая в момент объединения всех немецких земель в 1871 году резко нарушила баланс сил в Европе, а стабильность превратила в хаос. Появилась очень мощная и богатая нация, отчаянно желавшая обеспечить свою безопасность. Зажатая между Францией и Россией, являющаяся — как и две ее «заклятые» соседки — объектом закулисных манипуляций со стороны Британии, Германия прекрасно осознавала, что не сможет выжить, будучи одновременно атакованной с двух сторон. Она также знала, что и Франция, и Россия весьма обеспокоены ростом немецкого могущества, и считала нападение на себя вполне возможным. Поэтому германская стратегия предусматривала разгром двух своих самых ближайших геополитических соперников по очереди. В 1914 году такая попытка была сделана, но она провалилась.

Во время Первой мировой мой дед солдатом сражался в рядах австро-венгерской армии. Он отправился на русский фронт, когда моему отцу было два года. Ему посчастливилось вернуться с войны, но, как и миллионы других счастливчиков, он вернулся с покалеченной душой. Тех, кого война не убила, она превратила в абсолютно других людей. Мой дед умер вскоре после своего возвращения, вероятно, от туберкулеза.

Вместо того чтобы разрешить «германский вопрос» и определить статус Германии, Первая мировая соединила геополитические страхи с идеологической нетерпимостью. Поражение Германии в конце концов было объявлено результатом предательства. А если было предательство, то должны были быть и предатели. Это выглядело весьма запутанной интригой, но в итоге немцам внушили, что предателями являлись злобные еврейские заговорщики. Такой поворот истории имел прямые последствия для моей семьи.

С точки зрения европейской геополитики желание Гитлера обеспечить интересы Германии означало для Венгрии, что «течение», по которому принципиально плыл адмирал Хорти, теперь брало начало в Берлине. Мои родители почувствовали, что они теперь, сами того не желая, превратились в главную угрозу и врагов германской нации. Для еврея жизнь в Венгрии была весьма комфортна до той поры, а потом вдруг стала просто ужасной. Она поставила моих родителей перед выбором, который был очень распространен в Европе на протяжении более чем ста лет: остаться или эмигрировать в Америку. Сестра моей матери жила в Нью-Йорке. Я так и не узнал, каким образом моим родителям удалось получить американскую визу в 1938 году. Подобная виза в то время была дороже золота. Для тех, кто смог хоть как-то предвидеть, что случится в ближайшем будущем, эта виза была равноценна самой жизни.

Мой отец был неглупым человеком, но он не мог предвидеть, что грядет. Он вырос в среде, где антисемитизм был обычным, будничным делом, он испытал и оскорбления, и побои на этой почве. К 1938 году у него был прибыльный типографский бизнес в Будапеште. Бросить все, начать с нуля в другой стране, язык которой был для него чужим и он им не владел, — это явно было не то, чего он хотел. Суровая геополитическая реальность потребовала от него вырваться из сумасшедшего дома, в который превращалась Европа. Но он чувствовал внутреннюю решимость остаться и стойко выдержать все испытания. Когда же стало предельно ясно, что они не ограничатся уровнем бытового антисемитизма, было уже слишком поздно.

Последствия для моей семьи были катастрофическими. Хорти удалось в какой-то мере защитить венгерский народ, подчинившись воле Гитлера. Венгрия оставалась свободной в своей внутренней политике, поскольку она поддерживала нацистские авантюры и участвовала в них. Разгромив Францию в течение шестинедельной военной кампании, Гитлер развернулся в сторону Советского Союза, не сомневаясь в своей скорой победе. Хорти, «плывя по течению», предоставил Гитлеру венгерскую армию для ведения войны, ожидая, что в качестве награды за это он получит территории, с которых моим родителям с их семьями пришлось бежать после Первой мировой. Такая награда должна была быть добыта кровью, и Хорти прекрасно понимал это.

Моего отца призвали в венгерскую армию. Поначалу он был простым солдатом. Но если этнические венгры — само собой разумеется — должны были воевать бок о бок с немцами, то венгерский еврей не мог долго оставаться «просто солдатом». Всех венгерских евреев, и моего отца в том числе, перевели в «трудовые батальоны», в задачи которых входило, например, разминирование самым простым и древним способом — прохождением солдат через минные поля. В любой армии считается, что солдаты должны быть готовы к смерти. В «трудовых батальонах» они должны были умереть. Хорти вообще-то не был антисемитом, его антисемитизм ограничивался рамками приличия для союзника Гитлера. Вполне возможно, он лично и не желал такой участи для венгерских евреев, но его высшей целью было существование независимого венгерского государства, и если для ее достижения необходимо было согнать евреев в «трудовые батальоны», то он без колебаний это и делал.

Для моего отца, как и для многих мужчин моей семьи, война означала марш от восточных венгерских границ через Карпатские горы на Киев и Курск, к Дону и Воронежу. Большинство из них погибли к моменту выхода на эти рубежи, так же как и тысячи и тысячи солдат регулярной армии. Советский Союз только казался колоссом на глиняных ногах. Его истинная мощь была продемонстрирована осенью 1942 года, когда, сосредоточив огромные силы к востоку от Дона, Красная армия перешла в контрнаступление против немецкой Шестой армии, которая вроде бы уже захватила бóльшую часть Сталинграда. Целью немецких войск было отрезать Кавказ от остальной страны. За Кавказским хребтом находился город Баку, рядом с которым родной брат Альфреда Нобеля в конце XIX века открыл и разработал богатые запасы нефти. Баку был основным источником нефти для советской армии и экономики, поэтому Гитлер отчаянно нуждался в захвате этой территории. Немцы понимали, что с падением Сталинграда и переходом под их контроль земель между Волгой и Доном Баку достанется им при минимальных затратах и усилиях, что будет означать конец войны и полную победу Гитлера.

Советы тем не менее не пошли в лобовую контратаку в Сталинграде. Вместо этого их наступление началось и севернее, и южнее города, закончившись окружением немецкой Шестой армии и последующим ее полным уничтожением. Основная беда для моего отца заключалась в том, что удар советской северной группировки пришелся как раз на его часть — Советы знали, что армейские силы союзников Германии были слабым звеном в немецких позициях. К зиме 1942 года острие немецкого наступления сильнейшим образом зависело от итальянских, румынских, венгерских и других частей второго эшелона, которые были совсем не вдохновлены перспективой погибнуть за идею Гитлера о Великой Германии. Поэтому, когда Советы начали свой натиск с массивной артиллерийской подготовки, венгерские ряды немедленно рассыпались. Мой отец потом рассказывал об ужасе, внушаемом русскими «катюшами», которых называли «органом Сталина» и которые в течение нескольких секунд могли обрушить тебе на голову одну за другой дюжину ракет, запущенных одной батареей. Эти ракетные обстрелы преследовали его в ночных кошмарах всю дальнейшую жизнь.

Затем было отступление венгерских частей от Воронежа до Будапешта, путь длиной более полутора тысяч километров сквозь русскую зиму 1942–1943 годов. Смерть косила всех без разбора, но гибель евреев трудовых батальонов была практически тотальной. Мой отец отступал по заснеженным полям, не имея зимней одежды, без еды (за исключением того, что он мог обнаружить в отбросах), но с прекрасным осознанием того, что, попадись он в тылу в лапы войск СС, его судьба была бы неминуемо решена. Потом он объяснял свое спасение — то, что он все-таки остался жив, — тремя моментами. Первое, он постоянно видел перед глазами свою дочку, мою сестру, буквально в нескольких метрах перед собой. И он все время стремился подбежать и поднять ее. Во-вторых, он говорил, что городские парни — слабаки. Он же, будучи крестьянским сыном, с раннего детства был закален трудностями сельской жизни. И, наконец, третье: ему просто сказочно, невероятно повезло.