Дурная привычка - Росс Макдональд

— Я не уверен, что ей плохо.

— С этим хамом? — Он резко засмеялся. — Вы видели, как он себя вел со мной?

— При данных обстоятельствах его поведение показалось мне вполне нормальным.

— Нормальным для этого Богом забытого места, возможно. Но я не потерплю этого. Да, кстати, если вы намерены продолжать ничего не делать, я хочу, чтобы вы мне вернули хотя бы половину того, что я заплатил вам.

Я хотел спросить у него, кто украл его погремушку, когда он был грудным ребенком, но вместо этого сказал:

— Ваши деньги я отработаю. Завтра займусь Листером. Если он действительно подонок, я это узнаю. Если нет...

— Нет никакого сомнения, что он подонок. Вы ведь слышали, что говорил о нем хозяин дома.

— Он был пьян. И потом нельзя бездоказательно обвинять людей в чем бы то ни было. Вы чуть не получили за это по шее.

— Мне неважно, что со мной будет. Меня беспокоит только Мод. У меня всего одна сестра.

— Но и шея у вас всего одна.

Всю остальную дорогу он угрюмо молчал. Я высадил его из машины, не сказав ни слова. Освещенный калейдоскопом неоновых вывесок, на розовом фоне отеля он выглядел как печальная тень, забредшая сюда из страшного сна. Не из моего, поздравил я себя.

Но это было преждевременно.

Утром я позвонил другу, который работал в местной прокуратуре. У Листера были приводы: два раза его задерживали за вождение машины в пьяном виде, один раз за драку. Последнее обвинение было смягчено и охарактеризовано как нарушение общественного порядка. И ничего больше. До того, как было изобретено телевидение, он и в самом деле снял несколько небольших фильмов. Его последнее место работы — университет.

Я позвонил еще в одно место и посетил университет. Весенний семестр уже закончился, а летняя школа работать еще не начала, так что студентов в университете не было. Но большинство факультетов работали. Исполняющий обязанности руководителя кафедры ораторского искусства, некто Шиллинг, был на месте.

Шиллинг не был типичным профессором. Под толстым слоем жира, покрывавшим его лицо, скрывался профиль молодежного лидера. Одет он был как актер — в очень модный габардиновый костюм и рубашку с расстегнутым воротом. Волнистые каштановые волосы аккуратно зачесаны назад с лысеющего лба. Мне показалось, что он их красит. Я сказал:

— Вы были очень любезны, доктор, согласившись меня принять. Спасибо.

— Не стоит благодарности. Садитесь, мистер Арчер. — Он сел за свой стол у окна, где свет с улицы наиболее эффектно освещал его черты. — Когда мы беседовали с вами по телефону, вы сказали, что интересуетесь одним из преподавателей, бывшим преподавателем нашего факультета. — Он произносил слова очень ясно, прислушиваясь к богатым модуляциям своего голоса. Ему, казалось, нравилось говорить.

— Я имел в виду Ленарда Листера, — я уселся на стул, стоявший в конце заваленного бумагами стола.

— А какую информацию вы хотели бы получить? И зачем это вам нужно? У нас есть свои маленькие профессиональные тайны, как вы понимаете.

— Я хотел бы знать, честный ли он человек. Это главное. Он женился на женщине из богатой семьи, а семья о нем ничего не знает, — объяснил я довольно мягко.

— И они наняли вас, чтобы разузнать о нем?

— Именно так. Некоторые члены семьи полагают, что он может быть мошенником.

— О нет. Этого я не сказал бы.

— А почему вы его уволили?

— Строго говоря, мы не увольняли его. Он не работал у нас постоянно, а читал лекции на специальную тему. И мы просто не возобновили с ним контракт в конце осеннего семестра.

— У вас, видимо, были на то причины? И конечно, это не была его некомпетентность?

— Вы правы. Ленард знает театр. Он занимается театром вот уже двадцать лет. В Нью-Йорке, на континенте и у нас здесь. Одно время он был очень известен в кино. Тогда хорошо зарабатывал. У него был загородный дом, яхта и даже жена-актриса. Кажется, так. Но потом он все потерял. Это было несколько лет назад. Я не знаю, как Ленард жил после этого. Но он с удовольствием согласился на мое предложение поработать у нас.

— И чему он учил?

— Мы использовали его в основном для практических занятий. Он ставил пьесы в различных группах и читал лекции о драме. Студенты его очень любили.

— Так что же с ним произошло?

Он заколебался:

— Должен сказать, что это дело носит этический характер. Он очень интересный человек, но своеобразный. Мне лично он всегда нравился. Но он просто не подходил к профессии преподавателя. Ленард провел некоторое время во Франции. Много времени проводил на Левом Берегу, в пристанище богемы. Много пил, увлекался женщинами. И не мог приспособиться к своей должности. Он громадный мужчина. Не знаю, видели ли вы его...

— Я с ним встречался.

— Но в сущности он совершенный ребенок. Не знает жизни. Действует иногда почти как маньяк.

— А вы не можете объяснить это более подробно, доктор?

Он отвел глаза в сторону, посмотрел в окно, провел рукой по волосам.

— Мне не хотелось бы марать его репутацию. И потом, это касается нашего университета тоже. Это очень деликатное дело.

— Прекрасно понимаю. Все, что вы мне скажете, останется в тайне. Это нужно знать только мне.

— Хорошо. — Он опять стал смотреть мне в глаза. Его просто нужно было немного подбодрить. — У Ленарда была привычка ухаживать за студентками. Особое внимание он уделял одной из них. Об этом пошли разговоры, как это всегда бывает, и я предупредил его, сказал, что не следует себя так вести. Он не внял моим увещеваниям, и я стал следить за ним. Наш факультет и без крупных скандалов привлекает к себе достаточно пристальное внимание. К счастью, я лично застал его почти что на месте преступления и не стал поднимать шумихи.

Шиллинг горел творческим экстазом. Он как бы переживал все это заново.

— К концу осеннего семестра в один из декабрьских вечеров я увидел, как они вместе зашли в его кабинет. Он расположен как раз напротив моего кабинета. Нужно было видеть выражение ее лица. Она буквально съедала его глазами, в которых светилось обожание. Я взял отмычку в хозяйственном управлении и спустя некоторое время вошел в кабинет. Я застал их на месте преступления, если можно так выразиться.

— Она была молоденькой девушкой?

— Нет. Хуже. Она была замужней женщиной. У нас учится довольно много молодых замужних женщин, мечтающих стать актрисами. Нужно было положить этому конец. И я это сделал. Ленард оставил нас. После этого я его ни разу не видел.

— А что случилось с женщиной?

— Она бросила учебу. Она не подавала никаких надежд, и я был рад, что она покинула университет. Вы бы слышали, как она меня тогда обзывала за то, что я просто выполнил свой долг. Я сказал Ленарду, что он играет с динамитом. Эта женщина была настоящей тигрицей. — Указательным пальцем левой руки он провел по лицу ото лба к подбородку, как бы очертив свой профиль. Он улыбнулся сам себе. — Вот и все, что я могу вам сказать о Ленарде.

— Еще одна вещь. Вы сказали, что он честный человек.

— Да, за исключением его отношений с женщинами.

— А что касается денег?

— Насколько мне известно, деньги Ленарда никогда не интересовали. Он так мало думает о деньгах, в финансовом отношении он абсолютно безответствен. Теперь, когда женился на богатой женщине, надеюсь, он остепенится. Надеюсь, что он сможет это сделать для своей же пользы. И я также надеюсь, что сказанное мной никоим образом не ухудшит его отношений с семьей его супруги.

— Думаю, что не ухудшит, если он прервал всякие связи с той женщиной. Кстати, как ее звали?

— Долфин. Стелла Долфин. Довольно редкое имя. — Он назвал мне его по буквам.

Я посмотрел в телефонной книге адрес прямо в кабинете Шиллинга. Там значилась всего одна фамилия Долфин — Джек Долфин. И жил этот Долфин там же, что и Ленард Листер.

При дневном свете дом в Санта-Монике выглядел покинутым. Занавески на окнах первого и второго этажей опущены. Трава на лужайке высохла. Клумбы заросли сорняками. В них отражалась жизнь людей этого дома, как бы парализованных своим несчастьем. Я, однако, заметил, что лужайку недавно поливали. В неровностях покрытой цементом дороги кое-где стояла вода.

Я поднялся по лестнице, ведущей в квартиру Листера. На мой стук никто не ответил. Я попробовал ручку двери. Дверь была заперта. В доме послышались шаркающие шаги. Седовласый мужчина в яркой рубашке открыл дверь и прищурился на солнце. Видно было, что ночь он провел плохо. Глаза его слезились от алкоголя и огорчений, губы были чувственными и беззащитными. Дряблые щеки напоминали размякший пластилин, приклеенный к костям. Тело его выглядело так же. Он напоминал яйцо всмятку, очищенное от скорлупы.

Меня он, кажется, не узнал.

— Мистер Долфин?

— Да. — Голос мой он припомнил. — Послушайте, в чем дело? Вы были здесь прошлой ночью, сказали, что полицейский.