Последняя церковь (The Last Church) - Грэм Макнилл

Насмешливый тон Откровения вызвал в Урии волну гнева, но он сдержался и, повернувшись к Молниевому Камню спиной, стал взбираться по лестнице. Вернувшись к освещенному свечами алтарю, он остановился на мгновение, чтобы отдышаться и успокоить бешено бьющееся сердце. Он взял с престола книгу в кожаном переплете и опустился на одну из скамей, обращенных к алтарю.

Услышав шаги гостя, он сказал:

— Ты прибыл сюда, будучи враждебно настроенным, Откровение. Ты утверждаешь, что хочешь больше узнать обо мне и этой церкви? Хорошо, давай же устроим словесную дуэль: будем атаковать убеждения друг друга, будем делать выпады аргументами и парировать контраргументами. Говори, что хочешь, и мы проведем всю ночь за этой пикировкой. Но с рассветом ты уйдешь и никогда не вернешься.

Задержавшись, чтобы рассмотреть часы судного дня, Откровение спустился по ступеням с алтарного возвышения. Увидев книгу, которую держал Урия, он скрестил руки на груди.

— Именно так я и поступлю. У меня есть и другие дела, но эту ночь я могу посвятить нашей беседе, — подтвердил Откровение и указал на книгу, которую Урия прижимал к щуплой груди. — И враждебен я только оттого, что меня приводит в ярость добровольная зашоренность тех, кто всю жизнь остается рабом фантастических идей, изложенных в твоей книге и ей подобных, — рабом того проклятого грома, что ты держишь в руках.

— Итак, теперь ты издеваешься еще и над моим Священным Писанием?

— А почему бы и нет? — возразил Откровение. — Эта книга — сборник текстов, которые на протяжении девяти веков собирали, переписывали, переводили и переделывали согласно своим нуждам сотни неизвестных авторов. Разве можно строить свою жизнь, опираясь на подобное сочинение?

— Это священное слово моего Бога, — сказал Урия. — Каждый, кто прочтет эту книгу, услышит его.

Откровение рассмеялся и постучал себя по лбу.

— Если человек утверждает, что с ним говорит давно умерший дедушка, то его запрут в психиатрической лечебнице, но если он утверждает, что слышит глас бога, то священники вполне могут объявить его святым. Когда голоса слышат многие, о сумасшествии уже речь не идет, так?

— Ты говоришь о моей вере, — огрызнулся Урия. — Проклятье, прояви хоть каплю уважения!

— Почему я должен проявлять уважение? — удивился Откровение. — Почему с твоей верой надо обращаться по-особенному? Разве она недостаточно крепка, чтобы выдержать немного сомнения? Ничто в этом мире не имеет полного иммунитета к критике, так почему для тебя и твоей веры нужно делать исключение?

— Я видел Бога, — прошипел Урия, — я видел Его лик и слышал Его глас в моем сердце…

— Если тебе довелось пережить такое, ты вправе считать этот опыт реальным, но не жди, что я или кто-то другой тоже сочтет его таковым, Урия, — сказал Откровение. — Оттого что ты веришь во что-то, это что-то не станет истиной.

— В тот день я видел то, что видел, и слышал то, что слышал, — настаивал Урия, и нахлынувшие воспоминания заставили его крепче сжать в руках книгу. — Я знаю, что все это было на самом деле.

— И где же во Франкии тебя посетило это чудесное видение?

Урия медлил: ему не хотелось произносить название, которое могло открыть дорогу воспоминаниям, надежно запертым в глубине его памяти. Он глубоко вздохнул.

— На поле смерти при Гадуаре.

— Ты был там? — сказал Откровение, и Урия не смог понять, был ли это вопрос или просто констатация факта. На мгновение показалось, что Откровение уже знает ответ.

— Да, — произнес Урия. — Я там был.

— Расскажешь, что случилось?

— Расскажу, — прошептал Урия, — но сначала мне нужно еще выпить.

Урия и Откровение снова вернулись в ризницу. На этот раз Урия открыл другой ящик и достал оттуда бутылку, в точности похожую на ту, из которой они пили в первый раз, но полупустую. Откровение сел, и Урия заметил, что кресло опять скрипнуло под его весом, хотя внешне гость не казался таким уж массивным.

Откровение протянул ему кубок, но Урия покачал головой:

— Нет, это первоклассный напиток. Его полагается пить из бокалов.

Открыв комод орехового дерева, стоявший позади стола, Урия достал два пузатых хрустальных фужера и поставил их на заваленный бумагами и свитками стол. Затем откупорил бутылку, и чудесный аромат с пряно-торфяным оттенком наполнил комнату, навевая образы горных пастбищ, звенящих ручьев и тенистых лесов.

— Вода жизни, — объявил Урия, щедро наполнил бокалы и сел напротив Откровения. Густой янтарный напиток оживил хрусталь золотыми отблесками.

— Ну наконец-то, — сказал Откровение, поднося бокал к губам, — вот дух, в которого я могу уверовать.

— Нет, еще рано, — возразил Урия, — позволь аромату раскрыться. Покачай бокал в руке. Видишь следы, стекающие по внутренним стенкам? Их называют «слезы», у этого напитка они стекают медленно и долго видны — значит, он будет крепким и насыщенным.

— А теперь можно пить?

— Терпение, — ответил Урия. — Осторожно понюхай напиток; чувствуешь? Аромат накатывает волной и щекочет чувства. Насладись этим мгновением, позволь запаху навеять воспоминания о местах, где он родился.

Закрыв глаза, Урия покачал бокал с золотистой жидкостью, и тонкий аромат давно ушедших времен наполнил все его существо. Он ощущал полное, мягкое благоухание напитка, и в памяти рождались яркие переживания, которых в жизни ему испытать не довелось: путь на закате через дикий лес, полный колючек и вереска; дым из очага в зале с тростниковой крышей и деревянными стенами, увешанными щитами. Но сильнее всего он ощущал преемственность гордости и традиций, заключенную в каждом тоне напитка.

Память вернула его в дни юности, и он улыбнулся.

— А теперь пей, — сказал он. — Сделай хороший глоток. Посмакуй напиток на языке, не спеши, пусть он распространится во рту.

Урия пригубил из своего бокала, наслаждаясь бархатной мягкостью теплого вкуса. Напиток был крепким, с оттенками прошедшего обжиг дуба и сладкого меда.

— Давно мне не встречался такой букет, — сказал Откровение, и Урия, открыв глаза, увидел довольную улыбку на лице своего гостя. — Не думал, что в мире еще осталось что-то подобное.

Лицо Откровения смягчилось, щеки порозовели. По какой-то неведомой причине Урия уже не ощущал прежней враждебности к гостю, словно их сблизил этот миг, наполненный впечатлениями, которыми могли насладиться только истинные ценители.

— Это старая бутылка, — пояснил Урия. — Единственная, которую мне удалось спасти из развалин родительского дома.

— Кажется, у тебя привычка держать под боком выдержанный алкоголь, — заметил Откровение.

— Пережитки бурной молодости. Тогда я любил выпить лишнего, если ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю. Мне доводилось встречать многих, кому это пристрастие разрушило жизнь.

Урия отпил еще, на этот раз маленьким глотком, и сделал паузу, восхищаясь густым вкусом.

— Ты сказал, что хочешь узнать о Гадуаре? — наконец проговорил он.

— Если ты готов к рассказу и действительно хочешь этого, то да.

Урия вздохнул:

— Хочу, да. Но готов ли я… Что ж, вот как раз и выясним.

— Тогда при Гадуаре выдался кровавый день, — сказал Откровение. — Всем, кто был там, пришлось нелегко.

Урия покачал головой.

— Зрение у меня уже не то, что раньше, но я вижу, что ты слишком молод, чтобы помнить тот день. Сражение произошло еще до твоего рождения.

— Поверь мне, — возразил Откровение. — Я знаю все про Гадуаре.

От слов Откровения по спине священника пробежал холодок, и, встретившись взглядом с гостем, Урия увидел в его глазах такое бремя знаний и опыта, что ему стало стыдно за предыдущий спор.

Но вот Откровение поставил бокал на стол, и наваждение прошло.

— Вначале мне придется немного рассказать о себе, — заговорил Урия. — Каким я был в те времена, и как получилось, что на поле битвы при Гадуаре я обрел Бога. Если ты, конечно, не против выслушать мою историю…

— Конечно же, нет. Расскажи мне то, что считаешь нужным.

Урия сделал глоток и продолжил:

— Я родился в городе у подножия горы, на которой стоит церковь. Было это почти восемьдесят лет назад; я был младшим сыном в семье местного лорда. Моему роду удалось пережить последние годы Старой Ночи и при этом сохранить большую часть фамильного богатства: моим предкам принадлежали все земли в округе, начиная от этой горы и до моста, соединяющего остров с материком. Жаль, я не могу сказать, что в детстве со мной плохо обращались, — это бы объяснило, почему я стал тем, кем стал; но это было бы неправдой. Семья потакала всем моим прихотям, и я вырос испорченным баловнем со склонностью к выпивке, разгулу и дерзостям. — Урия вздохнул. — Теперь-то я понимаю, каким мерзавцем я был, но таков удел всех стариков: вспоминать себя в молодости и слишком поздно с сожалением осознавать все совершенные ошибки. Как бы то ни было, в пылу подросткового бунтарства я решил попутешествовать по миру и увидеть те его уголки, что еще сохранили свободу после того, как по планете прошел Император. Столько стран уже признали его власть, но я был полон решимости найти последний клочок земли, еще не оказавшийся под пятой его армий грома и молнии.