Два рассказа на античные сюжеты - Франц Фюман

Иксион видел только горящие глаза.

Дия, со свойственной ей непосредственностью, сказала: «Видишь? — и чуть расставила ноги. — Пощупай, я беременна!»

Только тут он увидел, как Дия преобразилась, и нашел лишь одно объяснение: Зевс. Дия не была беременной, всего неделя как у нее прошли месячные, и вдруг нате вам — округлившийся живот и блестящие волосы; Иксион не сомневался: пока он держал в объятиях Геру, ее супруг ласкал на его ложе его жену — Дию, земную, постель за постель, и подтверждение тому — живот.

Вот почему на Олимпе не было стражи и гость сколько хотел мог оставаться наедине с царицей.

Женская плоть за женскую плоть.

Именно так понимал это Иксион в своем ослеплении, это уравнивало небесного царя и земного — два бессмертных предаются любовным утехам, обмениваясь по-приятельски партнершами. Он ни на миг не устрашился обмена: пусть Зевс остается с Дией, он, Иксион, нашел счастье в Гере. Теперь, конечно, он не может прогнать Дию, он отведет ей место в покое для гостей, украсит его венками из дубовых листьев и олив и дверью из чистого золота, заставит его благоухать, как весенний сад, а когда другой царь пойдет через Солнечные ворота и ступит на гравийную дорожку… и тут Иксион увидел двор, и гравийную дорожку, и яму, скрытую под настилом, который провалился под ногой ступившего на него — Гость снова падал в яму.

Мимолетное видение, но что оно означает? Уж не хочет ли Гера оставаться абсолютно свободной и дает таким образом ему об этом знать? Возможно, обмен это не только игра. Яма? Нет, не угли, огонь не возьмет Зевса, но отчего не продержать его в плену? Разве не заточили От и Эфиальт вероломного Ареса в бочку для нечистот, где он маялся больше года? Разве Гера не была закована в цепи? Разве Аполлон не находился в рабском услужении? И разве сам Зевс не томился в оковах? Почему бы ему не побыть в яме, пока… Видение исчезло. Иксион все еще стоял на пороге и разглядывал живот Дии. Она достойный товар, ему нечего стыдиться. Он понял, что теперь должен что-то сказать. Он знает, что она забеременела от Зевса, сказал Иксион и, помедлив, добавил: «А я спал с Герой, и она, может статься, понесла от меня!»

Крик вырвался из груди Дии: это было уже слишком, от таких нечестивых речей можно поседеть во второй раз. «Безумец! — вскричала она. — Ты ослеплен! Боги покарают нас!» Иксион ударил в медный колокол над дверью опочивальни и зычно крикнул — и крик прокатился по всему дворцу, а Дия зажала уши. Да, он спал с Герой, на ее ложе, и излил семя в ее чрево, и пусть все на земле знают об этом!

Гера тем временем вознеслась на Олимп и, подойдя к Зевсу, предложила ему взглянуть вниз и послушать, что происходит в стране лапифов, и Зевс услышал, как дерзко похваляется Иксион, слышали это и другие бессмертные. Ах, слепец! Зевс призвал к себе Нефелу и, указав вниз, на дворец в лунном сиянии, спросил: спала ли она с тем мужем? Все ее существо, не только губы, сказало: «Да!» У дворца, во дворе, колодец, Нефела взглянула в его зеркало, а может, отразилась в глазах Геры, но она впервые увидела себя, увидела, что она — подобие другой, — прекрасная, как и та, Прекрасная, величественная, как и та, Величественная, и она поняла, что близка к цели: Повелитель привел к ней гостя, чтобы испытать ее на месте другой, она исполнила его волю, она заметила другую и теперь могла рассчитывать на благодарность Повелителя, и это означало, что она может занять место той, другой.

Гера ударила ее по лицу. И она дерзнула равняться с ней, царицей, девка, клок облака! Гера вцепилась в ее красиво уложенные волосы. И эти завитки — божественные локоны Геры? И это обвислое мясо — грудь Геры? Она сорвала с ее тела одежды. Нефела вскрикнула и бросилась в ноги Повелителю, обхватив его колени; Гера пнула ее под зад, и Зевс оттолкнул ее ногой от себя. Так, осыпаемая ударами и пинками, Нефела произвела на свет чудовище, кентавра, плод мужеского пола, у которого тело ниже пояса переходило в туловище коня: мужская голова, длинная спина, две руки, четыре ноги, яичко мужчины и яичко коня. Иксионово порождение. Зевс схватил его и швырнул на землю, к истокам Пенея; от этого чудовища повели свой род кентавры, другое племя Фессалии, вечно враждовавшее с лапифами; правда, в их роду было немало искусных врачевателей, но это уже не относится к нашему повествованию.

След крови и мокроты; Нефела, постанывая, уползла в свой покой, и Зевс велел ей там оставаться — неизреченное приказание, но она почувствовала, что от нее требовали, такова была ее природа: угадывать чужую волю и повиноваться.

Потом Зевс послал за Иксионом. Брезжил рассвет. Дия в этот день родила сына, Пиритоя, о котором хронисты и по сей день ведут спор: от Зевса он или от Иксиона. То, что Гермес на этот раз явился сам, чтобы вознести его к заоблачным высям, Иксион расценил как свидетельство своего высокого положения, и мимолетное видение теперь обретало очертания величественного замысла — занять место Зевса, править миром. Так летел он на небо. Наверху уже ждал Гефест, с ним два подручных — они подхватили Иксиона, горящие угли были уже наготове, а на них колесо из серого, ковкого, многоценного железа, и клещи уже лежали рядом, тоже из железа, и оковы, раскаленные на огне. И Гера стояла, в длинных одеждах и под фатой, с нею Зевс, а за ними в алом зареве занимался день. Колесо тем временем раскалилось; Гера откинула с лица фату; Иксион увидел два горящих глаза, он подумал, что сейчас, должно быть, состоится посвящение его в боги — через закаливание в небесном огне; но уже в следующий миг он вскричал страшным криком, и крик разнесся по всему миру, а он все кричал и кричал: Гефест распял его на колесе, и Зевс, осуществляя свою изощренную месть, изрек, взглянув на Геру, казнящее слово: «Кроткою мздою воздавай благодетелю!»

Потом Гермес раскрутил колесо и закинул его в небо, и с тех пор кружится оно в поднебесье вокруг Олимпа, среди облаков, старательно обходящих его стороной.

Но мы хотим рассказать о Нефеле.

История Иксиона окончилась; он кружится на своем раскаленном колесе и знает: такова его судьба. Он с этим смирился, как сказал поэт. Он знает, что ничто не может избавить его от страданий, даже смерть, ведь он — бессмертный; он давно понял, что бесполезно гоняться за облаками в надежде умалить жар; опыт учит: они избегают его. А когда жар становится совсем нестерпимым, он кричит: «Кроткою мздою воздавай благодетелю» — слова, изреченные Зевсом, и тогда страдания отпускают его, правда, ненадолго, потом он снова кричит и снова молчит, измученный, и так вечно. Дию он больше не видел, оковы не позволяют ему смотреть вниз, на землю, и потому он не видит ничего, кроме облаков, бегущих в вышине, а над ними, под самым куполом неба, — дворец в золотом сиянии, там сидит Державный. Иксион не получает никаких вестей; он даже не знает, что его народ воюет с кентаврами, которые похищают жен лапифов, не знает о подвигах, которые совершает сын Дии в этих войнах. Иксион понял: участь его решена, это вошло в его плоть, и ничего в его судьбе измениться не может.

Другое дело — Нефела; правда, и в ее судьбе ничего больше не меняется, и все-таки она не теряет надежды. Она сидит у себя в опочивальне, льет слезы и без конца глядит в зеркало, которое показал ей Гермес: она может смотреть через расщелину в стене вниз, на дворец Дии, и там, в колодце, видит свое отражение: эти волосы, эти глаза, этот стан… Геба снабжает ее едой и питьем, и Нефела, изводя себя воспоминанием и будя в зеркале воспоминание, сидит в одиночестве, льет слезы и ждет, когда скрипнет дверь и войдет Он, Единственный, возьмет ее за руку, поцелует ее в уста и припадет к ее лону, а потом поведет с собой и посадит ее рядом, на золотой трон, на котором она уже сидела однажды: разве такое не может случиться?

Она никогда не сможет понять, что она креатура, существо, подобное многим другим существам, которых повелитель создает для воплощения какого-то своего замысла, он делает их ради этого совершенными, а потом, когда его замысел осуществляется, отстраняет за ненадобностью. Она ждет и надеется, что придет ее час, и потому ее история не окончится никогда.

Перевод Т.Холодовой

Гера и Зевс

Что предшествовало этой истории? Не все ли равно?

На десятом году Зевс-громовержец притомился от непрерывной бойни и решил отдать победу Трое. Почему Трое? Опять-таки не все ли равно? Он никому не обязан отчитываться, быть может, дело в том… Правда, рассказывают еще о чьей-то ласковой руке, что гладила его бороду; возможно, так оно и было, а может, и нет, ведь единственное, что имело силу, — его воля.

Он уселся на вершине горы Ида (по правую руку — Троя, по левую — корабли ахейцев) и приказал богам, сражавшимся в рядах простых смертных, покинуть поле боя и положиться на судьбу, что в образе трех ужасных мойр, одетых в белое, парит меж холодных звезд. Мойры были не против, чтобы веление божественного властелина победило — если до наступления вечера никто ему не воспротивится. Довольно беспорядков, довольно страха, который нагоняют боги, теряя достоинство вопреки собственному могуществу. Победа за Троей!