Гении места или Занимательная география (СИ) - Дарья Волкова

- Расстроил ты меня, Петр Артемьевич, ох, как расстроил...

- А ты что, думал, я тебе что-то другое скажу? Отличное от метеосводки?

- Надеялся. Ты же всегда точно знаешь, когда пурга утихнет.

- Чудак-человек! – рассмеялся от души один из двух собеседников, прячущихся за шасси Як-40 от косого жалящего ветра. Впрочем, укрытие это весьма условно. Ветер переменчив так, что сердце красавицы по сравнению с ним казалось бы образцом верности. Постоянен он лишь в одном – дует с точно отмеренной яростью, так, чтобы причинять максимальное неудобство тем, кто имеет глупость или необходимость выйти из теплоты укрытий. – Надеялся он! Не верю. Сколько у тебя арктического летного стажа? Тридцать лет?

- Двадцать восемь.

- Такие, как ты, на надежду не рассчитывают. Иначе не выживут.

- Это да, – соглашается пилот самолета. – Но сводка что-то совсем не радует.

- А чего ты хочешь? Арктика – кухня погоды.

- Ну, так подсуетись на кухне, однако! Не мог там подшаманить у себя на метеостанции?

- Облака разогнать? Снег выключить? Ветер убавить?

- Все сразу!

- Да ветерок-то так себе, всего метров пятнадцать-шестнадцать. Спокойно. Успеешь. Еще пара часов у тебя есть.

- Да что-то не торопится высокое начальство на материк возвращаться, – пилот делает пару шагов, выглядывая из-за шасси. – Ага, ну, наконец-то!

- Вот видишь. Ну, ладно, давай прощаться. Спасибо за гостинцы.

- Да надо же ребенка баловать. Скучно ему тут с тобой.

- Некогда нам скучать, – скупо улыбается собеседник пилота, щурясь от ветра со снегом. Ворот малицы, ресницы, брови покрыты инеем. Но волосы на его голове и лице белы и без снега. – Ладно, бывай! Ни пуха, ни пера!

- К черту! – отвечая на рукопожатие. – Ты на чем назад, на вездеходе?

- Баловство эти ваши вездеходы.

- Что – паровоз – хорошо, пароход – хорошо...

- ... и самолёт – ничего, – подхватывает метеоролог, – а олени лучше!

- Пап, можно мне конфету?

- До дому не дотерпишь?

- До дому еще ехать сколько...

- Можно, – вздыхает мужчина, поправляя капюшон малицы сыну. – Одну только!

- Много же? – возражает мальчик. Ему восемь, но для своих лет он довольно высок.

- Следующие будут не скоро.

Быстро запустив руку в коробку, ребенок достает давно присмотренную конфету – восхитительно-круглую, в алой с золотым обертке. Сев на нарты и повернувшись спиной к ветру, не торопясь, не обращая внимания на кусающий руки ветер, почти благоговейно разворачивает фантик. Смотрит на шоколадный шарик, а потом, в одно движение, закидывает сласть себе в рот и зажмуривается от наслаждения. Даже когда сани трогаются с места, он не открывает глаз.

- Пап, а что ты сегодня приготовишь?

- А что ты хочешь? – отец кладет рядом с собой харей. Олени знают дорогу и бегут быстро, хотя немного проваливаются в снег.

- Гречку с тушенкой? – в голосе мальчика звучит надежда.

- Хорошо, – смеется мужчина. Затаенная горечь все равно просачивается в его слова, но младший сын еще слишком мал, чтобы ее услышать.

- Пап, слушай! – ребенок придвигается вплотную к отцу. – А я чаек сегодня видел!

- Чаек? Точно? Ты не ошибся, Асхат?

- Точно-точно! – мальчик явно возбужден. – На берегу! На бочке сидели две чайки!

- Значит, что? – экзаменует отец сына.

- Весна скоро!

- Ну, не скоро. Но уже потянуло понемногу весной.

- Пааап... а, пааап...

Петр вздыхает.

- Только одну! И все!

Быстро, пока отец не передумал, Асхат достает из коробки наугад еще одну конфету. В этот раз обертка зеленая, с нарисованной белкой. Асхат знает, что это белка, но видел их только на картинках, в отличие от зайцев – их он видел много. Разворачивает конфету и засовывает ее за щеку, чтобы продлить удовольствие. Какие же они вкусные – конфеты! Надо будет тайком от отца Пашку одной угостить. Мальчик вспоминает о своем лучшем друге, знает, что Пашка там скучает. Ничего, скоро они будут дома. Это “скоро” не меряется ни километрами, ни часами. Скоро – это значит, доберутся живыми и невредимыми. А для Севера – только это и важно.

За спиной летит снежок, мчатся нарты с кручи...

До. Лидия и Мо.

Стороннему наблюдателю показалось бы, что стоящая у ограды старенькой сельской церкви немолодая светловолосая женщина пребывает в глубокой задумчивости. Или любуется лесом, начинающимся на соседнем пригорке. Или мечтает о чем-то своем – ведь мечтать людям свойственно в любом возрасте. На самом же деле она разговаривает.

- Как ты, сын?

- Хочу приехать к тебе на выходные.

- Сынок, радость-то какая! Я же... А у тебя точно все в порядке?

- Да, мам. Просто хочу тебя увидеть.

- Приезжай, родной. Жду. Лепешек твоих любимых напеку, молочком парным тебя отпою.

- Хорошо, договорились.

Он терпеть не может парное молоко. Но исправно пьет его в каждую встречу с матерью. Они видятся слишком редко, чтобы расстраивать ее по таким пустякам.

- Ну что, ты по-прежнему ведешь теологические диспуты с батюшкой, доводя его до нервных приступов?

- Не преувеличивай, – женщина негромко смеется, а потом не может удержаться – гладит сидящего за столом мужчину по плечу. – И потом – что тут еще делать? Отец Владимир хороший человек. Только очень... упертый.

- Как и положено священнику, – усмехается Мо. Он давным-давно научился пить парное молоко, не морщась. Подумаешь, ерунда какая. В этой жизни есть много вещей гораздо сложнее. – Знаешь, мне отец рассказывал, что раньше среди Альфаиров много было священников.

- Говорят, их и сейчас немало, – мягко улыбается мать. – Но наш отец Владимир – не из них.

- Конечно, – ответно широко улыбается сын. – Ведь здешний Хранитель – ты.

- Думаю, я последний кифэй этого места, – она встает со стула, чтобы взять стоящий на соседнем столе кувшин с молоком. – После моей смерти уже никого не будет тут.

- Мама! Ну, к чему эти разговоры о смерти?! Ты у меня еще молодая, здоровая и красивая!

- Но когда-нибудь я умру, сын. Это неизбежно. Все умирают, и кифэйи тоже. А тут осталось восемьдесят семь человек. Восемьдесят семь, Мага! Деревня умирает. Квинтум не пришлет сюда Хранителя после моей смерти, я уверена. Не будет тут людей уже. Одни старики остались, доживают свой век.

Молодой темноволосый мужчина за столом хмурится, но возразить ему нечего. И все с тем же хмурым выражением лица он допивает вторую кружку молока, закусывая лепешками. В отличие от парного молока, мамины пресные лепешки он просто обожает.

Тот, кто не знаком с ними, ни за что не примет их за мать с сыном. Белокожая, светловолосая женщина с блеклыми голубыми глазами и мягкими, будто размытыми чертами лица и смуглый, темноглазый мужчина с тонким, с легкой горбинкой, носом и узкими губами. Их обоих трудно назвать по-настоящему красивыми, но их объединяет что-то. Это “что-то” – фирменный знак Альфаиров, их обаяние, то, что заставляет людей тянуться к ним. Альфаиры по-разному распоряжаются этим даром. Лидия Кирилловна, например, является старостой этой сельской общины, самым уважаемым человеком здесь, наряду с местным священником.