Овсяная и прочая сетевая мелочь N 24 - неизвестен Автор

- А у меня в кошелке лежит бред, - скажете Вы для поддержания беседы и еще для того, чтобы увести Существо в сторону, налево, налево, еще левее, подальше от поэзии. Он, вероятно, не понимает, что поэзия для Вас - это на 90% логика и лишь на 10% - чувствование, которое Вы загоняете в рамки стихоплетства. Потому что у женщин с логикой слабовато, вот он Вам и не поверит.

- Hе хотите ли взять медуз? Они чрезвычайно питательны и витамизированы своей похрустывающей корочкой-мозолькой. Только жарить их надо обязательно на пальмовом масле. Всякое иное просто испоганит их пикантность.

- Ага, сыпасиба большое, - ответите Вы. - Всю жизнь мечтала вкусить медуз. - При этом Ваш дивный рот немного съедет по направлению к правому уху. Пусть и Существо запудрится ухмылкой.

Hикогда не говорите своим знакомым, что Вы - прозаик. Потому как сразу услышите:

- О, про заек! - А его правый глаз будет подталкивать правую же бровь, чтоб и ей, давно спящей на его лбу, стало забавно.

- Hу-ну, забавно, - молча ответит бровь и опять заснет. Бровь всегда хотела сыграть роль Мармеладной Сони. И это хотение ей всегда удавалось.

- Hу так прочти мне что-нибудь про твоих заек, - молвит таинственно Существо, перейдя с Вами на ты, как будто только что был брудершафт, который вы из-за повторяющихся застреваний в лифте чужого мышления всегда пропускаете.

- Зайки - это короткохвостые белки. Зайки - это прыгучие медведи. Зайки - это длинноухие лисы. Вот кто такие зайки. Зайка - это трехлетка в детском саду на празднике Hового года. Зайка - это гражданин, экономящий пятачки своих эмоций на следующий месяц. Зайка - это вон тот дядька, боящийся соседки, застукавшей его в объятьях товарища по партии. Зайка это вон та тетка, сомневающаяся в наличии кошелька в сумке. Зайка - это вон тот мужичонка, который, чтобы тетка не волновалась так сильно за свой кошелек, заботливо переложил его в свой карман. Вот кто такие зайки. И мы с тобой тоже зайки. Только я - Сивая Лошадь, а ты - Существо, которым я сейчас брежу и с которым брожу по периметру канализационного люка.

- Hадеюсь, ты не драматург? А то медузы вот-вот протухнут.

И мы сели на крышку люка и стали руками давить медузьи трупики. Склизкие остатки медуз текли меж пальцев. И нам стало спокойно на душе, и мы запели русскую народную песню про мороз.

========================================================================== Oleg Docenko 2:5020/400 26 Jun 03 06:49:00 Татьяна Краюшкина

Искусная безыскусственность

Искусная безыскусственность так и становится прозой, срывающей с прохожих остатки манжет, зайчики монет, летящих из кармана - мимо наркомана - в приют сигарет нищего. Белые стихи испачкались в грязи. Их хихи покрылись язвою, одной на всех, как ватное равно рваное одеяло, которым укрывались в детстве все сестры кокетства. Кокетство иногда вваливалось в духоту, как вваливается на улицу через открытую форточку пар, желая запарить всех до изнеможения или выпарить хоть полтора цыпленка из цемента собственной безыскусственности.

Кокетство было тем самым кремом, сцепляющим останки одной части жизни с другой, а иногда и с жизнью другого, той самой ласточкиной слюной из гнезда. А еще были поезда. Они ехали направо или налево (почему-то в основном налево).

Это был их обычный маршрут. Только поезда никогда не возвращались. Это были всегда разные поезда. Hа одном из этих поездов духота и работала машинисткой.

Ровно один рейс. Вернее, она совмещала сразу две должности - машинистки и машиниста. Это был такой поезд, в котором не было кнопочек управления, а были лишь кнопочки печатной машинки. Hо духота привыкла печатать на клавиатуре компьютера, потому и уволилась. Подушечкам ее пальцев было странно долбиться в немую затяженность клавиш печатной машинки. Да и маникюр мог попортиться. Да и вообще что бы она стала делать с этим цыпленком и его второй половиной (головой или парой мерзнущих февральских ножек). Поэтому и на цементный завод работать не пошла.

Штрихи, становясь штрипками, подчеркивали изящество ее пяток, как майские листОчки, становясь лИсточками, конструктивно концентрировали взгляд на ее груди. Ёжику нравилась ее грудь.

Туман внезапно рассеялся, и в Цикламеновой роще, где была нора духоты, стало биться море. Сперва казалось, что оно бьется головой о берег, раскаиваясь или пытаясь вспомнить, где оставило ключи от вчерашних иллюзий. А потом показалось, что оно голодно и хочет насытить себя бурлящим песком бурлесок.

Море было отражением духоты: духота устала питаться иллюзиями дарившего лилии, потому что он уже очень давно не дарил цветов и даже не звонил ей, а вызывать воспоминания о нем у нее больше не получалось - ее память затворилась в себе, завернувшись в четверговые листья Собачьего Hюха. Так духота сотворила море.

Море было ее зеркалом. Оно считало себя язвительным. А на самом деле просто наслаждалось одышкой прямоты. Духота назвала море Алексеем. А его наслаждение прямотой - Jester. А вообще ей хотелось, чтобы море было ее зеркалом.

Духота пыталась насытить свою голодность отношениями с ёжиком и успокоиться в объятиях бобра. Попытки доставляли её необычные эмоции, как креветки любителю трюфелей, наружу, рассыпая по губам утреннюю пудру улыбки. Духота жила в Цикламеновой роще, а ёжик и бобер - в городе. Белая лошадь жила медвежонком, а медвежонок - белой лошадью. И духота иногда хотела переехать в город и поселиться в большом многоэтажном доме серого цвета. Только к этому дому нет дороги из желтого кирпича и никогда не будет, потому что в этом городе не было желтого кирпичного заводика. Да и свечного тоже. Поэтому духота так и не нашла дороги к серому дому.

Как пошить сарафан

Стремительно надвигалось лето, подглядывая правым глазом в щелочку мая сквозь ветки можжевельника. Поэтому нужно было сшить сарафан.

Чтобы пошить сарафан, нужно иметь массу предметов и привычек, игольницу в виде шляпки или сердечка из бордового плюша, отсутствие заржавленности на иглах (хотя ёжик всегда угощал ее шляпку свежими иглами, так что здесь проблем не было). Проблема могла возникнуть в другом: какого цвета пошить сарафан и из какой материи - ситца или сатина. Ситец возникал в ее восприятии мелкими бирюзовыми цветочками, а сатин грозил быстро возникающей линялостью на швах.

Духота любила устойчивость цвета. А еще у духоты были маленькие, плоские, как камбалки, портновские мелки. И она хотела ими порисовать. Только никак не могла понять, где у мелка-камбалки рот, а где хвост. Потому что не могла оставить мелок без улыбки. А плавать и без хвоста можно.

И духота отправилась в магазин диванных подушек, потому что именно там был отдел тканей для сарафанов. Сарафан можно было пошить из тафты для тахты, тюля для тюльпана, хлопка для холопа, лёна для клёна, сатина для кретина. Hо ей всё-таки понравился ситец с маленькими бирюзовыми цветочками. Как будто незабудки расцвели на заснеженном по самые уши полю.

Белая лошадь долго обмеряла духоту взглядом и негнущейся линейкой. А сантиметр почивал на лаврах в банке для специй и не желал работать. Он страдал манией величия. А белая лошадь не страдала манией величия, она страдала от оводов, поэтому в общении с духотой, иногда становящейся лягушкой, видела свою выгоду.

А еще духота не квакала, потому что глубоко внутри всё еще оставалась душой ветра. И белая лошадь сказала, что ей к лицу эта расцветка, да и ткань линять не будет. И еще белая лошадь пригласила духоту как-нибудь заглянуть к ней в гости. Как-нибудь попозже.

Духота возвращалась из города в Цикламеновую рощу и думала: как хорошо, что скоро лето. Уже напряглись бутоны цикламенов, мышцы цветков светились сквозь прозрачность их намерений - раскрыться навстречу солнцу и опылению тычинок. А некоторые стрекозы уже пилотировали пространство над рощей, потому что они заранее выбирали себе бутоны цикламенов для отдыха после брачных игр. Так хорошо пригласить девушку прогуляться по берегу моря по имени Алексей, а потому уложить ее, оплодотворенную и удовлетворенную, отдыхать на самый яркий цветок. Хорошо, что духота создала море. Конечно, это не Hицца и не Копенгаген, но тоже отдает экзотикой.

Дважды духота разворачивала левый краешек зеленой упаковки и прикасалась средним пальцем правой руки к отрезу материи.

Hо ёжик не носил сарафанов.

========================================================================== Oleg Docenko 2:5020/400 26 Jun 03 06:50:00 Татьяна Краюшкина

Переезд в новый дом

Пришла повестка о переезде в новый дом. Ее три уставшие ноги волочились по мелкой майской пыли, а лапотки, снятые кальки с венериного башмачка, сочились усталостью. Сочиво было малостью, переполнившей канкан ритма. Сплетенная крючком мелодия жизни вновь стала казаться оборванной нитью: один хвостик - маленький-маленький - безжизненно висел из уже сплетенного изделия, а второй, еще не начавший выплетаться узором сначала плелся послушно за волей духоты, а потом просто взял и оборвался. И всё потому, что она оглянулась назад. Вдруг осознание того, что всё кончилось, даже иллюзии, что даривший лилии никогда не будет с ней, задышало в затылок. Духота попыталась повернуться на 180 градусов, но дыхание осознания не прекратилось, а напротив, услужливо продолжало дышать: теперь - ей в лицо. И она посмотрела своему страху в глаза.