Отцовская скрипка в футляре (сборник) - Иван Сибирцев

— Опоздал, почтенный. Отбыл уже Иван Северьянович своим ходом на эту Петровку…

Федорин закончил рассказ. Лицо Орехова было неподвижным. Он шевельнул белесыми бровями, приплюснул ладонью гладко уложенные волосы и спросил:

— А выводы, товарищ Федорин?

— Честно говоря, товарищ подполковник, нет пока у меня конструктивных идей. Но я упустил одну деталь. Никандров, когда собирался на Петровку, достал из комода старые письма и открытки, отобрал некоторые, перечитал и оставил на столе. «Помолчу, — говорит, — про них. Не каждое лыко в строку. И с такой ли святой женщины чинить спрос». Все открытки от одного адресата — Лебедевой А. К. Живет в Краснокаменске, Тополиная улица, дом пятнадцать. Обычные поздравления к праздникам: общенародным и церковным, и еще к этому, как его… к дню ангела. Никандров был верующим.

— Верующим… — Орехов усмехнулся. — Но исповедоваться пошел все-таки не в церковь, а на Петровку.

— Коробов наш говорит: может, с повинной, — сказал Федорин.

— С чем бы ни шел, худо, что не дошел, — заметил Орехов. — Словом, два кольца, два конца… — И начал загибать пальцы на руке. — А не примерещилась ли Никандрову эта цепочка? Восемьдесят лет старику. Это раз…

— Не думаю, Михаил Сергеевич, — возразил Зубцов. — Мастер, пусть столетний, свою работу признает.

— Наверное. Но вопрос, даже и самый абсурдный, задать себе надо, чтобы потом не оказаться крепким задним умом. Насчет повинной… Восемьдесят лет… Они в себя могут вместить разное в человеке. — Орехов загнул второй палец. — Теперь Каширин. Это три. Что именно хотел сообщить Никандров об уважаемом профессоре и кавалере ордена? Славить кого-нибудь к нам приходят редко: не наградной отдел… Дальше — Лебедева А. К. Поздравительные открытки. Зачем Никандров вынул их из комода? Думал в тот момент он, естественно, только о том, что скажет на Петровке. И вот потянулся за этими открытками. Возникли, значит, у него какие-то ассоциации… Кстати, Эдуард Борисович, Максимова в разговоре с вами не вспоминала: не навещала Лебедева ювелира?

— Навещала. Дня за три до кончины Никандрова. Отобедали скромненько, по-стариковски. Потом ушли на кладбище и на богомолье.

Орехов вздохнул, еще загнул палец, перевел взгляд на большую карту Советского Союза, висевшую на стене, поискал глазами Краснокаменск, но не нашел его издали.

Зубцов был рад совпадению их мыслей, и предчувствие сложной операции, прежние возбуждение и азарт охватили его. Он энергично растер себе ладонью лоб и сказал:

— Пальцев на руках не хватит, разуваться придется, Михаил Сергеевич. А до главного мы еще не дошли.

— Правильно… Главное, по-моему…

— Ночной визит мнимого Федорина к старику и появление Мамедова утром.

— Точно, — подтвердил Орехов. — Все видится стечением случайностей. Но эти визиты все расставляют по своим местам. И то, что этот тип назвался Федориным, для нас как визитная карточка валютчика…

— Валютчиков, Михаил Сергеевич, — уточнил Зубцов. — Этакого делового альянса валютчиков разных поколений.

— Насчет альянса понятно. Но вот разные поколения… Где ты там увидел отцов и детей? Или, считаешь, кроме этих двоих…

— Пока не знаю этого. Вполне уместно считать главарем Мамедова. Но главарь едва ли самолично направится к Никандрову. Только в случае, если куш велик баснословно или нет подручных.

— Считаешь, что есть кто-то над Мамедовым?… Упоминание о Лукьянове тебя наводит, да? — спросил Федорин.

— Твоя, Эдик, громкая фамилия пока приводит в трепет главным образом вновь приобщенных. — Зубцов засмеялся. — Лукьянова же помнят крепко, так сказать, ветераны. Матерые, тертые, битые. Лет десять прошло после смерти Ивана Захаровича, и умер-то он полковником, а они произвели его в генералы. Как говорится, старая любовь не ржавеет.

— Лукьянов ничего не доказывает, — заспорил Федорин. — Лукьянова может помнить сорокалетний Мамедов и даже мой ровесник и, так сказать, однофамилец…

— Правильно, могут помнить Лукьянова, — сказал Орехов, — но знать о том, что именно Никандровы при царе Горохе делали цепочку сибирскому купцу и, едва получив обрывок цепочки, сразу же ринуться в Никандрову на экспертизу и опознание — для этого нужны эрудиция, возраст и стаж профессора. Вашего юного «однофамильца» Никандров признал знатоком. Стало быть, с этим лже-Федориным поработал кто-то. Может, Мамедов, а может, кто посолиднее. Так что…

— А если к Никандрову они пришли не первым заходом? — упорствовал Федорин. — Побывали у других ювелиров, узнали о Никандрове — и к нему. Тогда вся версия твоя, Анатолий…

— И вашу версию, и версию Зубцова проверять надо. Вроде бы и не из тучи гром, эхо минувших лет и дел, а вот, на тебе, докатилось.

«Эх, поручил бы ты мне это дело», — думал Зубцов и, пытаясь склонить чашу весов в свою пользу, сказал:

— И все-таки скорее всего действует группа. Кто-то в ней нацелен на фамильные ценности, знает людей, так или иначе связанных с сибирским золотопромышленником, в том числе и Никандрова. Не случайно к Никандрову отправился Мамедов с цепочкой. Она же разрублена, вот знаток и усомнился в ее подлинности. Никандров не просто опознал цепочку, но поставил Мамедова в трудное положение: потребовал от него явки на Петровку, и пришлось этим «кладоискателям» двинуться к старику ночью. Довольно рискованный визит. Ведь Никандров и сам мог отправиться к нам. Но они послали все-таки лже-Федорина. Горело что-то у них, не терпело отлагательств. Одним выстрелом хотели убить трех зайцев: реабилитировать Мамедова в глазах старика, отрезать ему пути к нам и получить какие-то дополнительные сведения. И ведь преуспели, достигли-таки своей цели.

— Похоже, — проворчал Орехов, снова пытаясь рассмотреть Краснокаменск на карте. — Не исключено, что они уже добрались и до Каширина. Тот, кто знает о Никандрове, может быть наслышан и о Каширине. В каком сибирском деле уважаемый профессор был главным лицом? А может быть, он по сей день главный?

За окном кабинета бесшумно скользили разорванные, мягкие облака. Где-то внизу фыркали автомобильные моторы.

— А мы не переоцениваем их осведомленность? — спросил Федорин. — Может быть, все-таки проще: эрудита со стажем там нет. Мамедов пришел к старику как к ювелиру, чтобы восстановить цепочку, а затем загнать ее втридорога иностранцу-коллекционеру. А Никандров сгоряча назвал того золотопромышленника, вспомнил о его кладе. Вот у Мамедова и разыгрался аппетит.

— Версия может быть парадоксальной, — прервал его Орехов. — Даже невероятной, но никогда — облегченной. — И, обращаясь к Зубцову, спросил: — Тебе, Анатолий Владимирович, эти кладоискатели никого не напоминают из старых знакомых?

— Я уже прикидывал. Пожалуй, никого, — ответил Зубцов, нахмурясь: нет, скорей всего операцию Орехов поручит Леше Коробову, а он, Зубцов, так и останется при бумагах. — Хотя, возможно, с этим эрудитом я и знаком косвенно, но просмотрел его на Петровке…

— Что же, искупай грехи, выводи его на чистую воду, да заодно проверь легенду об этом фамильном золоте. Где оно, сколько его там? Отчет об изъятых у преступников ценностях передай майору Сучкову. Немедля начинай операцию.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Анатолий Зубцов читал автобиографию Каширина и вспоминал, как в первом классе детдомовской школы старенькая учительница, Мария Александровна, дирижируя рукою, почти напевала на уроках чистописания:

— На-жим… Воло-сяная…

Уважаемый профессор оказался отличным каллиграфом и, конечно, слывет человеком строгих жизненных правил, крайне педантичным и аккуратным.

«Я, Каширин Вячеслав Иванович, родился 25 мая 1896 года в семье младшего конторщика на прииске Богоданном Таежинского уезда Краснокаменской губернии, ныне рабочий поселок Октябрьский Краснокаменской области. В семье, кроме меня, было пять братьев и три сестры. Попечительством владельца прииска К. Д. Бодылина закончил сначала коммерческое училище в Таежинске, а затем горнотехническое — в Екатеринбурге».

— Попечительством! — Анатолий перечитал это полузабытое слово. — Бодылина… Старуха Максимова называла Федорину — Борылина или Бутылина…

«С осени 1914 года я начал службу в должности горного техника на прииске Богоданном золотопромышленного товарищества «Бодылин и сыновья». Состоял в этой должности до осени 1920 года, когда предприятия и ценности товарищества были национализированы. После этого перешел на государственную службу в трест «Ярульзолото», откуда в 1922 г. откомандирован для продолжения образования в горную академию».

Дальше защита диссертаций. Вступление в начале войны в партию и в народное ополчение. Длинный перечень научных трудов. Заграничные маршруты по конференциям и конгрессам.