Флоренция. Вид с холма - Алиса Даншох

уже несколько лет я трижды в год бываю во Флоренции и чувствую, как постепенно во мне происходит что-то странное, похожее на раздвоение личности. С одной стороны, я всё больше и больше начинаю чувствовать себя флорентийкой, а с другой – мои космополитанские корни активно этому процессу сопротивляются, напоминая про «вкус французского», про «мой финский домик» и про «страну длинного белого облака», не говоря уже про московский дворик и аскотскую шляпку. Как же быть? «Надо выговориться, – решила я. – Расскажу всё-всё, что со мной произошло в этом городе, а там будет видно». А рассказ начну с первого возлюбленного Флоренции – поэта и гражданина Данте Алигьери. Взаимоотношения этих двоих, их любовь-ненависть, очень показательны и типичны как для города, так и для его обитателей.

Глава III. Про Данте

Глава совершенно антинаучная, наполненная домыслами, догадками и предположениями автора, единственным оправданием которым может послужить использование некоторых хорошо известных и всеми признанных фактов

Однажды после мучительной смерти Римской империи её бывшие территории распались на многочисленные княжества, королевства, герцогства и республики, население которых стало изо всех сил портить чудесную латынь, превращая её в народно-вульгарную. В этом процессе жителям весьма помогли бесконечные нашествия врагов и варваров. Дело кончилось тем, что Юг и Север практически перестали понимать друг друга. Если мы, русские, несмотря ни на что, догадываемся, что хотят сказать украинцы, и точно улавливаем смысл слов белорусов, то неаполитанцам, генуэзцам, венецианцам и другим стал требоваться переводчик. В результате многовековых лингвистических подвижек примерно тридцать диалектов начали претендовать на роль самостоятельных, культурных и престижных языков. Однако бурно развивавшаяся и богатевшая Флоренция растолкала всех локтями и вырвалась вперёд в своих претензиях на доминирующее положение тосканской «мовы». И вот тут-то на культурно-литературном небосклоне уходящего Средневековья воссияла звезда Данте Алигьери.

Сегодня, по общепринятому итальянскому мнению, он – «их всё», так же как у нас Пушкин – «наше всё». Это означает, что великий флорентиец, во-первых, в своей «Божественной комедии» заложил основы будущего общенационального литературного языка, а во-вторых, его гениальное творение породило вирус, возбудивший в XIX веке дремавшее самосознание итальянского народа как единой нации. Данте, Гарибальди и примкнувший к ним Мандзони стали символами объединения страны. В этой великолепной троице роли распределились следующим образом: Данте и Мандзони отвечали, так сказать, за идеологию и морально-патриотический дух, а Гарибальди взял на себя организацию военного противостояния австрийским оккупантам. В результате «наши» победили, а город, когда-то изгнавший пророка из своего отечества, стал столицей нового государства – королевства Италии. Правда, на главных ролях Флоренция продержалась недолго, всего пять лет. За это время она успела ещё больше раздуться от собственной значимости, безжалостно стёрла с лица земли немало памятников прошлого, например крепостные стены Арнольфо ди Камбио, и пышно отметила шестисотлетие своего величайшего поэта-изгнанника.

Автор «Божественной комедии» Данте Алигьери (портрет работы Сандро Ботичелли, ок. 1495 г.)

Согласно семейной легенде, предки Данте происходили из римского рода Элизеев и якобы участвовали в основании Флоренции, где-то незадолго до Рождества Христова. Прапрадед Данте сходил в XII веке в крестовый поход, за что был посвящён в рыцари, после чего погиб в бою с неверными. Рыцарь был женат на даме из ломбардской семьи Альдигьери да Фонтана, и один из его сыновей получил имя, производное от фамилии матери, – Алигьери. Данте исполнился годик, когда его дед вернулся из ссылки – очень модной меры наказания за участие в политических распрях между гвельфами и гибеллинами. Одни поддерживали папу, другие – императора Священной Римской империи. К власти путем заговоров и переворотов приходили то одни, то другие и начинали правление с расправы над соперниками: изгоняли из города, отбирали собственность, а если уличали в коррупции и взятках, то сжигали, подвесив провинившегося вниз головой.

Точная дата рождения поэта неизвестна, зато есть сведения, что он был крещён 26 мая 1265 года в баптистерии церкви Святой Репараты под именем Дуранте. В этот день просто младенец стал истинным флорентийцем со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Позже церковь снесли, на её месте воздвигли кафедральный собор Санта-Мария-дель-Фьоре; баптистерий, по некоторым данным, построенный в 405 году в честь последней победы римлян над вестготами, украсили чудесными вратами работы Гиберти, а из имени Дуранте исчезли две буквы, оставив миру Данте.

Мальчик рано лишился матери, от второго брака отца в семье Алигьери появилось ещё трое детей. По каким-то причинам о своем родителе Данте нигде не вспоминает.

Одни считают, что это из-за не сложившихся отношений с мачехой и из-за спора за наследство с единокровными братьями. Мнение других, мне кажется, более соответствует непростому, мягко говоря, характеру гения. С его точки зрения, как человека с рыцарскими корнями и политически ангажированного, отец пренебрёг и родовыми понятиями, и приличиями, занявшись постыдным в те времена ремеслом ростовщика-менялы, а главное – он предал благородное дело белых гвельфов. Выдающимся банкиром (в XIV веке ростовщикам присвоили почётное звание банкиров) папаня, скорее всего, не стал, но, думаю, кое-какие деньжата жене и детишкам оставил, так что было из-за чего спорить. Вполне вероятно, что Дант (так поэта называла русская культурная общественность в XIX веке) не смог простить отцу неправильный выбор для него невесты. По распространённому обычаю того времени, семьи договаривались о браках детей чуть ли не с грудного возраста последних.

Мальчику Алигьери исполнилось двенадцать, когда 9 февраля 1277 года его обручили с шестилетней Джеммой Донати. Расторгнуть помолвку, конечно, можно было, но несостоявшаяся свадьба грозила страшными последствиями – кровавой местью вплоть до полного истребления семьи, не сдержавшей слово. А могла привести к очередному витку политической напряжённости в городе и даже к гражданской войне, как это случилось в начале XIII века. Никколо Макиавелли примерно так описал это событие. Богатая вдова из знатного рода Донати задумала выдать свою красавицу дочь за самого знатного жениха Флоренции – мессера Буондельмонти, но никому об этом не сказала. И вдруг она узнаёт, что потенциальный жених берёт в жёны девицу из рода Амидеи. В отчаяние она не впала, решив, что несравненная красота её дочери может расстроить предполагаемый брак. Однажды, когда юноша проходил мимо их дома, предприимчивая вдова выбежала ему навстречу со словами: «Я весьма рада, что вы женитесь, хотя предназначала вам в жёны мою дочь». И открыла дверь, за которой стояла девушка. Кавалер, увидев, как прекрасна эта молодая особа, и сообразив, что знатностью рода и богатством приданого она ничуть не уступает той, на которой он собирался жениться, загорелся таким желанием обладать ею, что, не