Алхан-Юрт; Аргун; Моздок-7 - Аркадий Бабченко

Так прошло четыре часа.

Артем зашевелился. Он попробовал снять свой АК с предохранителя, но это ему не удалось — окоченевшие пальцы не чувствовали маленького "флажка", срывались.

Вокруг было все также тихо.

Ему вдруг стало наплевать на войну. Слишком долго он ждал её, лежа на земле под зимним дождем. Слишком долго он находился в напряжении, и слишком долго ничего не происходило. Ресурс организма иссяк, и его охватило безразличие. Захотелось пойти куда-нибудь погреться — в бэтэр, к костру, в село или к чехам, куда угодно, лишь бы было тепло и сухо.

"Вот так и вырезают блокпосты", — подумал Артем и приподнялся на одно колено. Лежать дальше он уже не мог.

— Да дерись оно все конем! Слышь, Вентус, помоги снять рацию.

Вентус тоже очухался, оторвался ото дна, пробив километры ледяной ночи. Вспучив гладь, он шумно закачался на поверхности, а ночь водопадами струилась между палубными надстройками его броника, реками стекала по ложбинам магазинов, путалась в леерах ресниц и, сдавая позиции, уходила из зрачков, в которые возвращалась жизнь.

Ситников не пошевелился, остался в войне, слушая болото.

Вдвоем они сняли рацию.

Артем выпрямился во весь рост, прогнулся назад, покрутил торсом. Позвоночнику сразу стало легко — четырнадцатикилограммовая тяжесть больше не давила горбом на плечи, не резала ключицы. Артем расстегнул и бронежилет, стащил его через голову, постелил на земле около балки внутренней стороной — теплой и сухой — вверх. Рядом положил свой броник Вентус. Получилась лежанка.

Они запрыгали, замахали руками, стали бегать на месте, смешно взбрыкивая ногами в тяжелых кирзачах. Сердце забилось сильнее, погнало погорячевшую кровь в ноги, к замерзшим пальцам. Стало теплее.

— Вот уж не думал, что в армии по собственной воле зарядку делать буду! — усмехнулся Вентус.

— А, без толку, — махнул рукой Артем, — желудки пустые, калорий нет. Присядем, через две минуты снова замерзнем.

Согревшись, они быстренько, чтобы не упускать тепло и не мочить броники под дождем, уселись на лежанку спина к спине. Замерзшие задницы сквозь тонкие штанины уловили исходящее от броников тепло, занежились.

Закурили в рукав, пряча бычок в глубине бушлата. Тлеющее сияние попеременно выхватывало из темноты лица, освещало грязные пальцы, сжимавшие окурки. Артем вспомнил, как однажды видел в ночник курящего человека. Расстояние было большим, но каждая черточка на лице курившего просматривалась отчетливо, как выведенная карандашом. За километр попасть можно.

До Алхан-Калы примерно столько же. Но они слишком замерзли, а погреться больше нечем, только едким вонючим дымом моршанской "Примы".

С тихим, придерживаемым рукой лязгом, на бэтэре откинулась крышка люка. Водила, кашлянув, зашептал хрипло:

— Эй, мужики, дайте закурить, а?

Артем усмехнулся. Война уходила на второй план, первое место занимал быт, извечные солдатские проблемы — пожрать бы чего-нибудь, погреться и покурить. Пустые желудки и холод брали верх над инстинктом самосохранения, долгом и войной, и приведения в пехотных бушлатах поднимались из окопов, начинали шевелиться, бродить, искать жратву. Если бы солдат был сыт, одет и умыт, он воевал бы в десять раз лучше, это точно.

Артем кинул на голос пачку. Водила зашарил по броне руками, нашел её, взял сигарету и кинул "Приму" обратно. Пачка не долетела, упала на траву. Артем потер её об штанину:

— Намокла, сука… А что, пехота, вы в ночник-то смотрите?

— А надо?

— Ох, бля… — сказал Ситников, — сейчас расстреляю придурков! — Он схватил валявшуюся на земле гнилушку, не вставая, швырнул ею в водилу. — Не "надо", а обязательно надо! У вас чего там, в бэтэре, гостиница что ли? Сейчас быстро у меня по позициям разбежитесь, ни одна обезьяна спать не ляжет! Пригрелись!

Водила нырнул в люк. Там зашевелились, послышались голоса. Через секунду башня с тихим шелестом повернулась в сторону гор, поводила стволом, вглядываясь в ночь. Застыла. Потом, создавая видимость усиленного наблюдения, повернулась в другую сторону.

Артем усмехнулся: наверняка через полчаса опять спать завалятся.

Луна, по самый подбородок укрытая толстым одеялом туч, нашла маленькую лазеечку, выглянула краешком глаза. Ночной мрак посерел.

В животе заурчало. Артем глянул на небо, толкнул Вентуса:

— Ну чего, неплохо бы и перекусить, а? Пока хоть что-то видно. Товарищ капитан, вы как насчет ужина? Сегодня, похоже, войны не будет.

— Ешьте, — Ситников не обернулся.

Артем полез в карман броника, стал выгребать припасы. У него оказалось четыре целых, в срез буханки, сухаря, банка килек в томатном соусе и пакетик изюма. У Вентуса были только сухари, три штуки.

— Да, негусто. Эх, подогреть бы килек сейчас, хоть горяченького похлебать. — Артем постучал себя по карманам. — Штык-нож есть?

Вентус тоже пошарил по карманам, отрицательно мотнул головой.

— Товарищ капитан, у вас штык-нож есть?

Ситников молча протянул охотничий нож, хороший, нумерованный, с коротким прочным лезвием. Рукоятка из дорогого дерева удобно легла в руку.

— Ого! Откуда такой, товарищ капитан? Трофейный?

— В Москве перед отправкой купил.

— И сколько такой стоит?

— Восемьсот.

Артем взял нож, покидал его на ладони, воткнул в банку. Острое лезвие как бумагу вспороло жесть, из рваной раны потек жирный, вкусный даже на вид соус, аппетитно запахло рыбой. Артем поставил банку на землю, достал ложку.

— Давай, навались. Товарищ капитан, может, все-таки, с нами?

— Ешьте, — все также не оборачиваясь монотонно ответил Ситников.

Ели не спеша. Война научила их правильно питаться, и они зачерпывали рыбу по чуть-чуть, тщательно пережевывали — если есть долго, можно обмануть голодный желудок, создать иллюзию обилия пищи. Много маленьких кусочков сытнее, чем один большой.

Уговорив банку, облизали ложки, выскребли остатки рыбы сухарями. Голода они не утолили, но пустота в желудке немного уменьшилась.

— Ну, что ж, все хорошее когда-нибудь кончается, — философски заметил Артем, — давай закурим.

Закурить они не успели. В ближайших кустах снарядом лопнула раздавливаемая ногой ветка, её треск ударил по напряженным ушам, дернул за каждый нерв в теле.

Артем непроизвольно вздрогнул, моментально покрылся потливой жаркой испариной страха: "Чехи!". Спиной, как сидел, он кинулся на землю, схватил автомат, перекатываясь, сорвал предохранитель. Вентус успел перепрыгнуть через балку, залег рядом с Ситниковым…

Из кустов, цепляясь штанинами за колючки, матерясь и ломая ветки, шумно, как медведь, вывалился Игорь, бормоча что-то про "чертовы чеченские кусты, нерусь колючую…"

Артем выматерился. Поднявшись с земли, начал отряхивать грязь с бушлата, мокрые пожухлые травинки.

Увидев его, Игорь обрадовано раскинул руки:

— Здорово, земеля! А чего здесь связь делает, какими путями? Ты же в штабе должен быть.

— Да вот на охоту выехали. Дураков всяких отстреливаем, которые по кустам шляются как попало.

— Это ты на меня, что ли, намекаешь? — Игорь подошел, ткнул его кулаком в плечо, — ладно не бузи, дай закурить лучше.

Игорь был один из немногих по-настоящему близких Артему людей в батальоне, земеля. Они познакомились еще в Москве, перед отправкой в Чечню.

Тогда было раннее-раннее невыспавшееся зимнее утро. Под ногами хрустел снег, резкий морозный воздух коробил ноздри, а контраст ярких фонарных ламп и ночной мглы резал опухшие после вчерашних проводов глаза.

Артем сошел с подножки автобуса, огляделся на незнакомой остановке — где-то здесь должен был быть Царицынский военкомат. На остановке стоял невысокий кривоногий мужик, пытался прикурить, ладонями прикрывая огонек зажигалки. Рыжее скуластое лицо с редкой порослью выдавало в нем татарскую кровь, раскосые глаза искрились хитрецой.

Артем подошел к нему, спросил дорогу. Тот усмехнулся: "В Чечню, что ли? Ну, давай знакомиться, земеля, — он протянул руку, — Игорь".

Потом, пока их на “Газели” везли в подмосковную часть, Игорь всю дорогу без умолку тараторил, рассказывая о своей жизни, то и дело доставал из внутреннего кармана куртки фотографию дочери и поочередно показывал её то Артему, то водителю, то сопровождавшему их офицеру: ”Смотри, майор, это моя дочка!”. В небольшой сумке, которая была у него с собой, помимо всевозможного солдатского добра оказались ещё и несколько “чекушек”, которые он, одну за одной, к всеобщей радости, извлекал на свет божий, постоянно приговаривая при этом: «Ну, что, пехота, выпьем?”.

…Закурив, они расселись на брониках. Артем затянулся, сплюнул, потер замерзший нос:

— Чечень проклятая. Замерз как собака. Подморозило бы что ли, и то посуше было бы… А у меня под штанами только «белуха» да трусы. Подстежку надевать — сдохнешь, тяжелая, сука, жуть. А штаны не могу никак найти… В ПТВ Вася предлагал, да я стормозил чего-то… Надо было, конечно, сходить.