Золотая хозяйка Липовой горы - Дмитрий Сергеевич Сивков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С приходом к власти безбожников-коммунистов охотники завладеть золотой богиней не перевелись. Бытует легенда, что одному революционеру, отбывавшему ссылку в сибирских лесах, удалось-таки расположить к себе хранителей Сорни Най, и те позволили её лицезреть чужеземцу-иноверцу. И эта встреча полностью изменила его жизнь. Ссыльного революционера звали Иосиф Джугашвили, который был известен всему миру как Сталин.
– Как видите, мифы могут быть пространными и очень живучими, – подытожил Лев Николаевич. – Особенно если учитывать, что все эти охотники за Золотой Бабой (пожалуй, лишь за исключением участников первых походов викингов) гонялись за призраком. Нет, Сорни Най действительно существовала! Но в конце первого тысячелетия её уже увезли с территории Урала. Вот только поиски идола нужно было вести не на севере или на северо-востоке, а в противоположном направлении. Не в Сибири, а… в Европе, Георгий Петрович.
Я заинтригованно молчал, и, кажется, гость наслаждался этой паузой. Но вместо того чтобы объяснить свое странное предположение, Лев Николаевич (как и положено Шахрезаде) решил раскланяться:
– Впрочем, кажется, я уже извёл вас своей болтовней. Может, завтра снова пригласите меня на кофе?
– Не откажусь, умного человека всегда приятно послушать. Только вот бы ещё понять, к чему вот этот ваш визит и эти истории, Лев Николаевич.
– Скоро узнаете, обещаю вам.
Уже когда я проводил гостя до ворот и, немного повозившись с засовом, распахнул их перед гостем, не смог удержаться от вопроса:
– Где преподаёте? Я бы с удовольствием посетил ваши лекции.
Мужчина слегка замешкался, словно запнулся о порог, но быстро нашёлся и с укорительной улыбкой, слегка покачав головой (что за бестактность, я был о вас лучшего мнения!) сухо ответил:
– В одном из столичных вузов… Но не думаю, что мои лекции увлекут вас. Я преподаю молекулярную биологию. А чему вы удивляетесь? Есть работа, есть и служение.
Молочный горн
Большие лодки без парусов, ощерившиеся рядами вёсел, двигались по речной глади почти бесшумно. Гребцы с идеальной синхронностью, отработанной за долгое плавание, безо всякого плеска разрезали вёслами холодную, казалось бы, густую, как кисель, воду. Зачерпнёшь такую попить – и от неё словно напахнёт холодным железом, как у залежавшихся в ножнах и колчанах наконечнике стрелы или клинка меча.
Чем дальше Сельвуна, как называли местные племена эту реку, уводила угров от покорённой ими Империи, тем мрачнее становились берега. Воздух смыкался над бесстрашным воинством зябкой пеленой – сквозь неё даже солнце порой не могло донести своего радостного света, а луна постоянно изливала непонятную всеобъемлющую тревогу.
Главный струг (как называли лодки сами угры, переняв это название от их строителей – викингов) вождя Чекура шёл посредине армады. Сменившиеся гребцы дремали, набираясь сил. Латинянин Петро не спал – его память бередили воспоминания о прошлой, казалось, совсем из другого мира, жизни – и тревожно прислушивался к кашлю вождя.
– Молока бы тебе горячего, – наконец предложил он Чекуру, положив руку на его плечо. – В этих землях даже от погоды не жди гостеприимства, а ты ещё и спишь рядом с этой каменной статуей, она всё тепло из тебя забирает…
– Я горн и сам знаю, как хворь свести, – рыкнул Чекур. – А если ты, пёс, ещё раз назовёшь Вальгу статуей, я прикажу Хомче отрезать твой поганый язык.
Услышав своё имя, одноглазый гигант на время перестал грести, несколько мгновений выжидал, потом подмигнул и улыбнулся Петро, обнажив желтые, крупные, как у лошади, зубы.
Улыбка этого циклопообразного существа была способна нагнать икоту. За два года Петро так и не привык к ней.
Чекур недолго думая натянул до носа покрывало из соболиных шкур и постарался задремать. Но уснуть не мог: он думал о том, что река Сельвуна уже точно не приведёт их в родные края, как он рассчитывал. Придётся зимовать на её берегах. Не за горами пора, когда реку может сковать льдом, поэтому нельзя медлить с выбором городища и, возможно, не только для зимовки. Как бы вообще не пришлось обосноваться здесь. Тогда тем более следовало как можно быстрее явить и своим уграм, и местным племенам новую богиню Вальгу. Именно она должна объединить тех, кто поклоняется многочисленным каменным и деревянным идолам в здешних лесах.
«Да, молоко бы мне сейчас не помешало, – думал Чекур. – Оно бы определенно пошло на пользу». Впрочем, одна только мысль о молоке согрела изнутри сурового воина. И было от чего – сам великий Аттила нарёк его однажды Молочным горном. Это случилось в начале похода гуннов на Фракию и Иллирию, во время которого они разрушили немало городов и крепостей, дошли до знаменитых Фермопил и приблизились к окрестностям Константинополя…
Аттила и Блед были наследниками гуннского кагана. Однажды он погиб в бою, и заботу о братьях взял на себя их родной дядя Ругилла. Когда же он скончался, наследники сцепились в борьбе за власть. На кону стояла судьба огромной территории: от Кавказа до Рейна, от датских островов до правого берега Дуная.
Братья были изначально очень разными людьми. Аттила жил мыслью о великом походе на земли, примыкающие к тёплым морям, которые принадлежали Византийской и Римской империям. Он мечтал разорять, грабить и подчинять себе многие народы. А его старший брат Блед противился войнам и хотел мирной жизни для гуннов. Долго уживаться эти две разные стратегии не могли: у гуманистов в конфликте интересов всегда меньше шансов – Аттила убил единокровного соправителя и захватил трон. Почти сразу он уничтожил всех, кто был предан его дяде и брату. И начал присматривать себе верных сторонников среди вождей разных племен.
Так в его поле зрения попал Чекур.
Когда гунны вторглись во Фракию, оказавшуюся в начале пути великого похода, их непобедимая военная мощь дала сбой: армориканцы, воевавшие на стороне финикийцев, применили новое оружие. Их стрелы и копья оказались смазаны тайным ядом, и даже незначительное ранение выводило гуннов из строя: тела покрывались пятнами, вызывающими нестерпимый зуд и боль. Люди падали прямо на поле боя, извиваясь в страшных муках. А убить корчащегося на земле воина было не сложнее, чем старуху или ребёнка.
Аттила был в отчаянии и ярости. И тут ему шепнули, что один из вождей, Чекур, является горном, как называют угры
