Счастливый Петербург. Точные адреса прекрасных мгновений - Роман Сергеевич Всеволодов

Главная радость жизни в Царском Селе — то, что и теща, и все назойливые знакомые оставили, наконец, в покое! Можно побыть вдвоем с женой, вдали от всяких родственников!

Однажды Пушкин уже был счастлив в Царском Селе. Очарованный сестрой одного из лицеистов, Катенькой Бакуниной, Пушкин признавался: «Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу — ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, — сладкая минута!.. Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной! Но я не видел ее восемнадцать часов — ах! какое положенье, какая мука!.. Но я был счастлив 5 минут!..»

«Счастье и несчастье» вплотную прижаты друг другу. «Счастлив и несчастлив» почти сливаются в одно предложение.

Порой счастье длится меньше мгновения.

Глава 3

Большой зал Филармонии — Петр Чайковский

Однажды многочисленные прохожие увидели, как солидный господин, степенно шествовавший по Невскому проспекту, вдруг резко остановился, повернулся и торопливо зашагал в обратную сторону, почти срываясь на бег.

Кто-то из прохожих узнал его. Да это же композитор Чайковский! Тут же стали судачить, кого он так испугался. Кажется, увидел какую-то женщину и бросился от нее наутек. Что между ними было? Несчастная любовь обманутой бедняжки? Несдержанные клятвы?

Однако женщина (о которой гадали досужие сплетники) окликнула композитора. Тот остановился. И между ними произошел самый невинный бытовой разговор — так могут говорить только те, кто ничего друг другу не должен и уж точно не связан никакими общими роковыми тайнами.

Петр Ильич, приехав на два дня в Петербург и повстречав на Невском проспекте знакомую, очень сильно испугался того, что она разболтает всем об этой встрече. И тогда — прощай тайный приезд! С кем только ни придется встречаться, чтобы не обидеть! А то потом станут укорять: как же так! Был в Петербурге и не посчитал нужным увидеться, поговорить…

С Петербургом и многочисленными петербургскими знакомыми у Петра Ильича были очень сложные отношения. Переехав в Москву, он сильно тосковал по граду на Неве, и тоска эта была очень болезненная, в ней смешивались воедино сладость счастливых воспоминаний и горечь неприятных минут.

«…Москва мне нравится, но я сомневаюсь, чтобы мог когда-нибудь привыкнуть к ней: я слишком прирос корнями к Петербургу и, как он в последнее время ни был мне противен, все-таки он мой родной город…» — писал Чайковский.

Молодого композитора пригласили на почетную должность преподавателя Московской консерватории. Никто тогда еще не видел в юном Петре будущего музыкального гения, такое важное назначение объясняли личным обаянием юноши. В Москве было утвердиться непросто, и молодого композитора невыносимо тяготили многочисленные расспросы родни и знакомых. Приходилось многое недоговаривать, юлить и даже оправдываться. Было неловко, неуютно оттого, что он не успел еще многого добиться. Поэтому он так избегал встреч со старыми знакомыми, былыми друзьями, даже ближайшими родственниками. Вечно они спросят о чем-нибудь самом больном, неприятном.

Впоследствии, уже добившись признания, он все равно опасался визитов в Петербург и вопросов о собственной супруге. Однажды брат, встречавший его на петербургском вокзале, был напуган тем, как выглядит сошедший с поезда Петр. Этот приезд закончился для композитора тяжелейшим нервным припадком.

Можно было прятаться от жизненных неурядиц в мире возвышенных звуков, но расспросы родных заставляли думать о самом больном. Письмо бывшей ученицы Московской консерватории с объяснениями в любви закончилось (хоть и далеко не сразу) ее замужеством с Петром Ильичом Чайковским.

Во многом уступая родительскому желанию видеть сына женатым, Чайковский согласился на этот брак, откликнувшись на пылкие признания очарованной девушки. Однако о собственном опрометчивом решении композитор пожалел уже в день свадьбы.

«Как только церемония свершилась, — написал Чайковский в порыве откровенного признания, — как только я очутился наедине со своей женой, с сознанием, что теперь наша судьба жить неразлучно друг с другом, я вдруг почувствовал, что не только она не внушает мне даже простого дружеского чувства, но что она мне ненавистна в полнейшем значении этого слова. Мне показалось, что я или, по крайней мере, лучшая, даже единственно хорошая часть моего я — музыкальность, погибли безвозвратно».

Тяжелейшим испытанием был приезд в Петербург для официального знакомства законной супруги с родителями композитора.

«Когда вагон тронулся, я готов был закричать от душивших меня рыданий».

Но было время, когда Петербург не пугал тягостными разговорами, не страшил встречами с болтливыми знакомыми, а только очаровывал, пленял, утешал…

Вернувшись из заграничной поездки, молодой Чайковский воскликнул: «Как я был глубоко счастлив, вернувшись в Петербург! Признаюсь, я питаю большую слабость к российской столице. Что делать? Я слишком сжился с ней. Все, что дорого сердцу, — в Петербурге, и вне его жизнь для меня положительно невозможна».

Одним из самых любимых мест молодого композитора тогда был Невский проспект. Невский стал своего рода лекарством для Чайковского, целительным снадобьем от хандры, разочарований, горьких раздумий.

«Недели две, как со всех сторон неприятности: по службе идет крайне плохо, рублишки уже давно испарились, в любви — несчастье, но все это глупости, придет время, и опять будет весело. Иногда поплачу даже, а потом пройдусь пешком по Невскому, пешком же возвращаюсь домой, — и уже рассеялся».

Эти строки были написаны до отъезда в Москву, до того как любимый город стал мерцать в памяти тревожными бликами.

Оставленный Петербург не только очаровывал, но и пугал, не только пленял своей необыкновенной, неземной красотой, но и тяготил нежеланными встречами. Ведь город — это не только величественные здания, обрамленные, словно картина изысканной рамой, магией белых ночей. Город — это еще и люди. Далеко не всегда приятные, деликатные и тактичные.

Даже белые ночи, которые когда-то так завораживали, уже вызывали не восторг, а бессонницу. «Что касается белых ночей, то красоты в них много, но я во всю сегодняшнюю ночь, несмотря на усталость, не мог глаз сомкнуть. Не спится при этом непостижимом сочетании ночной тишины с дневным светом».

Но все-таки счастливейший день в своей жизни Петр Ильич Чайковский прожил именно в Петербурге.

Случилось это в марте 1887 года, в зале Дворянского собрания, нашим современникам хорошо знакомом как Большой зал Филармонии. Когда-то музыканты были здесь не хозяевами, а гостями. Ведь изначально из государственной казны были выделены средства на возведение специального здания Дворянского собрания